Ведьмин рассвет - Демина Карина - Страница 11

Ничего.

Пожалуй.

Я посмотрела на дуб, который стоял, равнодушен к тому, что происходит вокруг, и развернулась. Было опасение, что ударят в спину, что…

Шаг.

И ничего.

Сила вокруг гуляет, пусть чужая, но… не опасная.

– Постой, – этот окрик заставил меня замереть. – Ты ведь пришла. Зачем?

– Сама не знаю, – честно ответила я, обернувшись. – Но не стоит переживать. Я не претендую на вашу корону.

– Корона и не примет того, в ком есть проклятая кровь.

Она, эта женщина, снова была иной. Не человеком, но и не той подавляющей красавицей. Нечто среднее. Нечеловеческое совершенно, но и не настолько чуждое, чтобы это пугало.

– Почему проклятая? – спросила я.

– Тебя только это интересует?

– Не только. Но вы ведь все равно не скажете?

– Разговор?

А глаза у нее разные. Как-то я сразу и не заметила. Разные глаза. Один желтый, что цветы ястребинки, другой – синий, как вода в роднике.

– А я, кажется, вас знаю… – я шагнула к ней. – Только… вы выглядели иначе.

Она чуть склонила голову.

И в движениях её есть нечто донельзя знакомое.

– Поговорим? – спросила она.

Мягко-мягко. Даже с горечью.

И я кивнула.

– Поговорим.

Глава 6

Её звали Мёдб.

И в жилах её текла кровь великой Морриган, королевы Воронов и повелительницы Мечей. Она была не так стара, чтобы помнить прежние времена, но она наизусть заучила все три тысячи семьдесят восемь строф Памяти.

А еще она была хорошей дочерью, почитавшей волю родителей.

И когда вступила в возраст девы, то взошла на ложе мужчины, которого выбрали для нее, ибо он был славен, силен и родовит.

Странно было слушать такое…

Она родила сына.

И села подле ног его, когда сын стал достаточно взрослым, чтобы примерить корону из дубовых листьев и чертополоха. Она была примером для всех.

Живой памятью.

И хранительницей традиций. Ибо традиции – все, что у них осталось.

Традиции.

И кровь, чистота которой была священна.

Вот только…

– Я воспитывала сына так, как воспитывали меня, – Мёдб чувствовала себя виноватой, эта женщина, которая присела на ветвь березы. И дерево с радостью приняло тяжесть её. – Мне казалось, что это – единственно верный путь. Сохранить себя. Народ. Память.

– Я бы поспорил…

Лют так и не оставил нас. И я была ему благодарна, потому что… кошка кошкой, память памятью, а вот как-то не хотелось сгинуть вдруг в глубинах местного леса, если Мёдб решит оставить меня погостить.

На годик-другой.

Или не на годик. В легендах про их умение со временем управляться многое сказано.

– Когда мой сын придет в твой дом спрашивать за свою кровь, тогда и поспоришь, – с легкостью согласилась Мёдб.

А волосы у нее на самом деле не золотые, скорее рыжие, но не яркие, как у оборотней, скорее такого вот приглушенного ржавого цвета, какой случается, когда листья дуба начинают утрачивать исконную зелень.

– Поспорю, – буркнул Лют.

Он держался позади.

– Во многом в том, что случилось, есть моя вина… здесь тихое место. Обжитое давным-давно. Сын мой правит, я же… оказалось, что мне совершенно нечем заняться. Тогда еще и интернета не было.

– А сейчас есть? – удивилась я.

– Конечно. Мы же не совсем дикари. Хотя, конечно, сын был не слишком рад. Сперва. Но оказалось, что с интернетом очень удобно дела вести. Заявки составлять и все такое. Потом он и сам втянулся, пусть даже и ворчит, но я-то знаю, где он вечерами просиживает.

Что-то у меня уши покраснели.

Нет.

Это все-таки коронованная особа, да и дед…

– Воевать ему нравится, хоть и виртуально… клан какой-то собрал… – Мёдб махнула рукой. – Мужские глупости…

– Это не глупости, – Лют почему-то тоже смутился.

И он в он-лайн игрушки режется?

– Я вот переводами занялась. Есть один… человек, который эпосом интересуется. Но многое понимает неверно. Мы с ним переписываемся. Весьма занятно… но это теперь. А раньше… раньше я стала гулять. Сперва по своим землям, потом дальше и дальше. Скучно ведь.

Она словно оправдывалась.

И пальцами разбирала косу.

– Её я встретила в лесу… мы людей не слишком любим, уж извините. Вас много. А нас с каждым годом все меньше становится. Да и память… память у тех, кто с младенчества слышит истории великих войн, крепка.

Вздох.

– Но когда я увидела человеческого детеныша, заблудившегося на болоте, я не смогла уйти. Я вывела её к людям. И потом как-то заглянула проверить. Раз. Другой.

– Кошкой?

– И кошкой в том числе.

– Это как…

– Нет, – сказал Лют. – Оборотни имеют одно обличье. А дети Леса могут принимать любое. Зверя. птицы…

– Далеко не все, но те, в чьей крови жива песня праматери Дану. Сейчас нас таких можно сосчитать по пальцам руки… но да, мне нравилось быть кошкой.

Она потянулась.

И плавно сменила обличье.

Кошка. Та самая. Крупная, пожалуй. Теперь я понимаю, что таких больших кошек не бывает. Трехцветная. И с разноцветными глазами. Рука сама потянулась потрогать.

– Я приглядывала за ней. Смотрела, как она росла… она была сиротой, но с даром. И старая ведьма взяла её в ученицы. Девочка старалась. А мне стало интересно. Я… была еще так молода, когда родился сын. И не королевское это дело, младенца нянчить. А когда он подрос, то с сыном занимался муж, ибо мужчина научит мальчика мужским делам. Других детей у меня не появилось. Не подумай, что я считала девочку своей дочерью. Отнюдь. Она была человеком, а я – из детей Дану. Но я тоже могла её кое-чему научить. Я принесла ей кое-каких трав. Потом показала, как ходить по лесу. Она была умной, и догадалась, кто я.

Это ведь не о моей маме речь?

Нет, конечно. Скорее уж о той, кому принадлежал тот дом.

Барвиниха?

Зато понятно, как она сумела договариваться с этими… лесными людьми.

– Мы стали разговаривать. Она приносила мне книги. У нас были свои. Да и не только. В моем доме неплохая библиотека, но больше классика… а она приносила разные. По анатомии. Фармацевтике. И еще журналы, где писали…

Чего только в журналах не пишут. Я кивала.

– Наверное, нас можно было назвать подругами. Она приходила даже тогда, когда люди вновь изменились. Люди часто меняются. Но это не так и важно. Нам казалось. Она жаловалась на жреца, что тот сделался нетерпим и гневлив, что смущает он прочих речами. Я слушала и тоже жаловалась. На сына, который также сделался нетерпим и гневлив без меры…

Две женщины, пусть одна и королевского рода. А разговоры до боли обыкновенные.

– Что слушать не желает моих советов… хотя, быть может, я чересчур уж настойчиво давала их. Не знаю… знаю, что мне нравились эти наши разговоры. И чай из большого серебряного сосуда. Самовара, – она повторила это слово медленно. – И варенье. Я приносила наши сладости. И мы вместе разбирали травы. А еще я смотрела, как она старится, и понимала, что людям отмерян куда меньший срок. Я даже почти решилась привести её сюда, но опасалась, что сын разгневается. А потом произошло то, что произошло.

Вздох.

И мне заранее неудобно, что я вижу тень этой слабости.

– Когда-то мой сын выбрал себе деву не из числа знатных или сильных, нет, он пошел против слова моего и слова мужа, предпочтя услышать голос сердца, но не разума. Но выбор его, как ни странно, был удачен. Дева дома его подобна ивовой лозе, что склоняется пред ветром, чтобы распрямиться, когда ветер этот стихнет. И плющу, обвивающему нерушимые скалы, укрывающему их от холода и снега. И спустя годы глаза его горят, когда он смотрит на нее… о том знали все. Да и сам он не раз и не два говорил о любви. И внук мой, для которого слово отца было истиной, решил, что поступит также.

– Вот только выбрал он женщину из рода людей? – это Лют сказал почти шепотом.

– Именно, – Мёдб вытащила из волос бледный цветок. – Люди всегда его влекли. А может дело не в них, но в том, что разум ищет познания. А что познавать в доме, где изучен каждый угол? Он и повадился ходить за мной. Я сперва и сама не замечала, потом-то… только просила не показываться в истинном обличье. Он стал соколом.