Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена - Страница 69

Да ну… Бред!

Секретарь руководителя – ответственная миссия. Он бы не стал ради каких-то сплетен брать неопытного сотрудника.

Но… По сути, Нечаев его уже нанимает! На индивидуальных условиях.

Мозг кипит. Руки трясутся.

Господи… У меня скоро разовьется настоящий психоз!

Беру в руки мобильный, но пишу не старшему Нечаеву, а тому, который помладше.

Юния Филатова: Привет! Когда Ян попал в аварию? Это произошло в Германии?

Если узнаю примерную дату и местность, можно будет поискать детали в сети.

Илья Нечаев: Привет. Какую аварию? Ян никогда не был участником ДТП.

Илья Нечаев: Ну, кроме того случая, когда вас столкнули с трассы.

В шоке обмираю. Несколько секунд, не моргая, таращусь на экран.

Как такое возможно? Он ведь подтвердил мою теорию про аварию! Теперь что же получается? Поддержал удобную версию?

Юния Филатова: Тогда откуда у него шрамы?

Илья долго не отвечает. Не меньше получаса проходит, прежде чем прилетает новое сообщение.

Илья Нечаев: Не могу тебе сказать.

Что за ерунда???

Мой пульс так сильно учащается, что какое-то время я не слышу ничего, кроме стука в висках. Сердцебиение и вовсе вызывает паническое чувство удушения.

Юния Филатова: Можем увидеться вечером? Ян разрешил нам общаться.

Что это даст? Как я собираюсь выведывать какие-то подробности? Не так ли это подло, как то, что делает Ян, предлагая работу Агнии?

Илья Нечаев: Можем. После восьми буду свободен.

Юния Филатова: Ок. Давай встретимся в том кафе на АЗС, где мы когда-то перекусывали.

Илья Нечаев: Договорились.

Только заканчиваем переписку, звонит мама.

Отвечая на звонок, возвращаюсь к работе.

– Когда дома будешь? – толкает она в трубку словно бы между делом. Пару минут я слушала о новом этапе лечебного голодания, которое последние месяцы практикует дедушка и дружно не одобряют все наши родственники. – Хочу вертут[1] напечь, – добавляет с той же показной непринужденностью, потому как я не спешу отвечать.

Замечаю, что в кабинете шумно как никогда. Помимо того, что работа кипит, идет бурное обсуждение приближающегося корпоратива.

Зажимая мобильный между ухом и плечом, едва успеваю поймать выплевываемый принтером листок.

– Да что за мракобесие! – ругаюсь себе под нос. – Прости, мам. Подожди секунду, – извинившись, нахожу взглядом Римму Константиновну. – Бумага слишком тонкая. Она не подходит для печати. Принтер ее то хватает по две, то зажевывает, то прогоняет вхолостую.

– Вот вам и оптимизация расходов. А я предупреждала, когда Ирина Викторовна делала заказ.

– Ты предупреждала, Марин.

Кукушки комментируют, прежде чем реагирует сама Римма Константиновна.

– Много ее пришло? – уточняет она.

– На квартал должно хватить, – бубнит Ирина Викторовна.

– Кошмар, – резюмирует Марина.

– Тихий ужас, – растягивает Арина.

– Юнечка Алексеевна, – проговаривает миролюбиво главная. – Если вам не трудно, сходите к айтишникам. Попросите перенастроить параметры принтера. Если есть такая возможность, конечно.

Я очень сомневаюсь. Бумага реально аж светится.

Но делать нечего. Киваю и отправляюсь выполнять поручение.

Очутившись в коридоре, устало выдыхаю в динамик мобильного:

– Мам, ты еще здесь?

– Да, конечно.

К сожалению.

– Я думаю, дедушка сам знает, что для его организма лучше. Он себя прекрасно чувствует. Ты же слышала: поджелудочная перестала беспокоить, давление не так часто скачет. Он и внешне заметно посвежел.

– Да… – вяло поддерживает мама. – Хорошо выглядит. Ты права.

– Если это все, что ты хотела обсудить, я отключаюсь. Мне нужно работать.

– Юня, дочечка, – оба обращения мама выдает через паузы. Чувствуется, что ей тяжело говорить. – Ты не ответила, придешь ли сегодня домой?

– Пока не знаю.

– Юня… – вздыхает, выражая отчаяние. И выпаливает то, что, очевидно, давно решалась сказать: – Не нужен ОН тебе. Не повторяй ошибки, я тебя умоляю!

И я, словно налетев на глухую стену, резко торможу.

Сердце же, напротив, набирает скорость. Колотится, не ведая ограничений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Нельзя… Нельзя, дочечка… – с трудом разбираю взволнованный шепот.

И тут же его прерываю:

– Я сама разберусь, мам. Мне двадцати три года. Я имею право на личную жизнь. А она на то и личная, что в ней нечего делать посторонним! Ты же знаешь, как меня нервируют ваши с папой советы!

– Ну прости, что мы о тебе беспокоимся! Две ночи глаз не смыкали!

– То есть беспокоитесь вы, а виновата я? Ощущение, что я, и вправду, вернулась в прошлое!

– Я не говорю, что ты виновата, – смягчаясь, спешно идет на попятную. – Но… Я мама! Я хочу, чтобы мой ребенок был в безопасности! Хочу, чтобы ты была счастлива и здорова! Чтобы у тебя все было хорошо! А с тех пор, как ОН снова появился, у меня режим тревоги не отключается! Это невозможно, как бы ты на меня не злилась! Понимаешь, о чем я?!

– У меня все в порядке. Мне хорошо, мам. С НИМ хорошо! Понимаешь, о чем Я?!

– Это ненадолго!

– Мам… Ты сейчас сама делаешь мне больно. Именно ты!

– Прости, прости… – кается мама дрожащим голосом. Со свистом переводит дыхание. У меня мурашки по телу разбегаются, пока она восстанавливает возможность говорить: – Вот зачем ты прислала ЕГО за вещами? Почему сама не приехала? Неужели мы с отцом не заслуживаем каких-то объяснений? Да хотя бы увидеть тебя! Убедиться, что наш ребенок жив и здоров!

– Подожди, мам, – перебиваю ее, как только получается осмыслить последние слова. – Ян был у вас сегодня?

– А он же теперь каждый день врывается! – обрушивает та сердито. – Господи! – восклицает с такими интонациями, будто и правда к самому Богу обращается. – А я ведь сразу видела, что это аморальная личность. За что нам ОН? За что?! Не уберег батюшка, не уберег…

– Мам, постой, – вновь прерываю ее. Смотрю в окно на пики церковных куполов и в отчаянии кусаю губы. – Какие именно вещи Ян забрал?

– Так все выгреб! Только мебель и осталась!

Получив эту информацию, я прихожу не только в ужас, но и в ярость.

Как он смеет рыться в моих вещах?! Кто ему дал такое право?!

Боже мой… Боже мой… Боже мой!!!

Что, если он все узнает???

– Я должна бежать. Перезвоню чуть позже.

Отключаюсь и сразу же набираю другой номер.

– Зайди, – требует Нечаев.

И прежде, чем я успеваю что-то сказать, сбрасывает вызов.

Что ж… Лицом к лицу? Так даже лучше!

[1] Вертута (рум.) – рулет из пресного вытяжного теста с начинкой.

37

Может, ты, Ян?..

© Юния Филатова

За стойкой секретаря пусто. Некому оповещать Светило, как назвала сегодня Нечаева Агния, о посетителе. А я не удосуживаюсь даже постучать.

Толкаю дверь и врываюсь. Не ведая, что творю, пересекаю кабинет, пока не оказываюсь рядом с Яном.

Зрительный контакт, словно столкновение с правдой.

Он что-то знает. Смотрит иначе, чем еще утром смотрел.

Стекло с прожилками крови.

Еще не осознавая, насколько масштабна новая катастрофа, захлебываюсь паникой. Взметнувшись, бью Нечаева по щеке.

Сердце тотчас пронзает боль. И оно ее множит беспрецедентно усердно. Едва не разорвавшись от натуги, гонит с кровью по всему телу.

Слез нет. Это та самая мука, которую организму, чтобы выжить, необходимо глушить шоком.

Резко утекает энергия. Падает давление. Исчезает пульс. Я на нуле. Ни жива ни мертва.

Горло перехватывает спазмом. В какой-то момент просто вынуждена бороться с этим состоянием, чтобы иметь возможность наполнить легкие кислородом.

Ян все это время молчит. Молчит и смотрит.

Когда мне удается вдохнуть, странным для возникшей ситуации образом прикасается. Потрясенно моргаю, пока он с какой-то особенной мужской нежностью, которая, Господи Боже мой, сильнее любой агрессии, отводит прядь волос мне за ухо, поглаживает по голове, привлекает к груди и прижимается губами к моему лбу.