Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена - Страница 64

Закусывая губы, прикрываю веки. Прежде чем понимаю, что делаю, трусь о член Нечаева ягодицами.

Боже… Как это может быть настолько приятным? И почему же его пальцы остаются неподвижными?

– Прости, родная, но после бордельных шлюх, которыми были насыщены последние пять лет моей жизни, в твоем вербальном позволении я не нуждаюсь.

Сразу после этого хриплого выдоха вторая рука Нечаева сползает с моей шеи вниз, чтобы оттянуть ткань платья и освободить из тонкого кружевного бюстгальтера грудь.

– Ах…

– Считай, разделась.

Мнет чувствительную плоть требовательно и жадно. Вызывает боль, которая пугает сопутствующим ей наслаждением.

Задохнувшись, нахожу силы, чтобы повернуть к Нечаеву голову.

– Ян!

Не уверена, что тон получается гневным. Едва успеваю поймать сжигающий в бурлящих вулканах взгляд, как он впивается пальцами мне в подбородок и запечатывает мой рот поцелуем.

Одновременно с этим его вторая рука вжимается в мою разгоряченную и влажную сердцевину.

Вспышка. Глубокая и затяжная темнота.

Нервная система моего организма превращается в огнепроводный шнур. Все эти тончайшие структуры стремительно подают пламя в головной и спинной мозг.

Детонация. И мое сердце не бьется.

А где же вся эта любовь? Где любовь?!

Разбросана по телу. Разбросана как зерна, которые тут же прорастают и укореняются.

Вместо ритмичных ударов живого мотора слышу какую-то назойливую мелодию. Не сразу понимаю, что эти разнотональные звуки я сама издаю. Рот Яна приглушает их незначительно. Из его нутра они резонируют с не менее яркими фейерверками.

Отключаюсь от внешнего мира. Теперь весь он в этом помещении заточен. Ничего больше не существует. Не существует даже той версии меня, настолько сильно боящейся боли, которую можно получить от других, что сама себе ее причиняет.

Здесь только я. Здесь и сейчас. Только я. Только Зая.

Нечаев трогает между истекающих сладострастной слизью складок. Жестко теребит распухший клитор. Резко загоняет внутрь меня пальцы. Натягивает, заставляя привстать на носочки, прогнуться в пояснице и всем весом лечь ему на грудь.

– М-м-м-м… – мычу между ржавыми стонами, пока он грубо трахает мануально.

Я выше и выше, а он трахает и трахает. Ноги не держат. В них все жилы натянуты и дрожат так, черт возьми, сильно, что похоже на тремор.

Обе мои груди дышат погрязшим в похоти воздухом, а я даже не осознала, когда Ян освободил вторую. Наверное, в какой-то момент он просто понял, что никуда я уже не денусь, оставил мой подбородок и теперь поочередно сжимает мои соски. Сжимает так сильно, что в вершинах возникают острое жжение и дикая пульсация.

Я кричу. От удовольствия и догоняющей его боли.

Переминаюсь с ноги на ногу, а они ведь так широко расставлены. От долгого стояния на носочках стопы, а за ними и голени, скручивает судорогами.

Трясет. Сука, меня так трясет.

Такого еще никогда не испытывала. Никогда.

Не соображаю, где и в каком состоянии моя одежда. Она вроде как еще на мне, но вся собрана в районе талии.

Боже, так плевать на внешний вид сейчас.

По щекам слезы льются, а с ними, вероятно, и черная подводка тает.

Что вообще происходит?

Хнычу, когда появляется ощущение, что вот-вот описаюсь. Инстинктивно «пританцовываю», шлепая мокрыми ступнями от льющегося по моему адски напряженному телу пота. Сделать это так непросто… Нечаев ведь не дает свободы, возможность хоть как-то маневрировать тоже отбирает.

Я скована, зафиксирована и стиснута. Напрочь лишена воли. Полностью в его власти.

И мне это так нравится… Господи, мне так отчаянно сильно это нравится!

Что происходит? Что?

Оторвавшись в очередной раз от рта Яна, приподнимаю тяжелые ресницы, чтобы посмотреть в глаза.

Там ответ. Там точно есть ответ.

Но он не позволяет мне его увидеть. Сжав пальцами подбородок, возобновляет поцелуй.

Толчки снизу не прекращаются ни на секунду. Предэкстатическая эйфория настолько острая, что я скулю.

Что происходит? Что?

Дело ведь не в близости. Нет, не в ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Это не первый наш сексуальный контакт. Я уже знаю, как может быть. Сегодня по-другому. Загоняя в меня пальцы, Нечаев тем самым будто бы отвлекает от того, что дает ртом.

Потому как…

Снизу он меня, как и было заявлено, уже ебет. А сверху, поцелуями своими, берет. Берет, подчиняя на том уровне, который гораздо выше физического. И вместе с этими поцелуями Ян и отдает – разряжает в меня обойму за обоймой. Именно эти эмоции и чувства он и пытается скрывать, когда так свирепо взрывает чувствительность моей интимной зоны.

– Скажи мне… – сиплю, едва удается разорвать поцелуй и встретиться взглядами.

Он смотрит интенсивно. Прямо в глаза. С надрывом. Опаляюще.

Внутри его вулканов… Там что-то… Нечто очень-очень важное горит…

Господи… Господи…

– Скажи мне, – требую, дергая головой, чтобы не позволить ему вновь запечатать рот.

Уловка срабатывает лишь раз. В следующее мгновение Ян перехватывает жестче, сжимает подбородок и целует.

Предпринимая новую попытку сопротивления, стискиваю зубы. Но он повторяет уже знакомый фокус – расталкивает мои челюсти пальцами. Знакомый, но тем не менее я к нему оказываюсь не готовой.

Сдерживаю стоны, прекращаю дышать… Это так чертовски трудно! Заливаюсь слезами, пока якобы терплю. С пальцами Яна в моем рту поцелуй еще сильнее возбуждает. Особенно когда он меняет руки и, Господи Боже мой, дает нашим языкам разделить солоноватый вкус моего секрета.

Я прикрываю веки буквально на миг, двигаюсь навстречу новому толчку и… все резко заканчивается. Мое тело прошивает молния сумасшедшего кайфа. Вверх, вниз, по кругу в животе… Взрыв. Дыхания не хватает, но я кричу. Кричу и беспорядочно содрогаюсь, пока удовольствие выплескивается из промежности горячим напором брызг. Оно льется по не прекращающей меня трахать руке Яна, по моим ногам, прямо на пол.

Когда обмякаю, едва ли не теряя сознание, он бросает меня на кровать.

Господи… Я собираюсь умереть.

Можно, пожалуйста, reset?

Каким богам молиться?

Не знаю, откуда в моем организме столько крови, но я совершенно точно краснее, чем когда-либо. И суровый взгляд Нечаева состояние этого гребаного стыда лишь усиливает.

Он раздевается. Скидывает рубашку, брюки и белье в оставленную мной лужу.

– Нет… – выталкиваю, когда шагает к кровати.

Обхват за лодыжку. Рывок. Да такой яростный, что в последний момент мою задницу над полом ловит. Опускает медленно, почти бережно. Но колени так и так приземляются со стуком.

Прячу руками грудь, а Нечаев, покрасовавшись перед моим лицом ужасающей меня сейчас огромной, с жутко раздутыми от напряжения венами, эрекцией, касается моих губ пальцами. Надавливая, проникает в рот. Я закашливаюсь и сердито шлепаю его по руке.

Едва он, свирепо стискивая челюсти, отступает, сама его преследую. Протягиваю руку к шраму на боку.

Замираем.

Выдох. Вдох.

Глаза в глаза. Внутри его низвергается ад, от которого мне физически плохо становится.

Трогаю. Неровность кожи вызывает в подушечках жжение и зуд.

Губы Яна распахиваются. Тяжело втягивает через них кислород. Закусывает нижнюю. С силой, но ненадолго. Выпускает с выдохом.

– Ты расскажешь мне? – смелею я.

Смелею настолько, что прижимаюсь к шрамам губами.

Мимолетное касание. Смазанное. Потому как мудак, из-за которого у меня незаживающие раны на сердце и шрамы по телу, стремительно перехватывает мою руку и грубо отдергивает от себя.

– Это лишнее, – в приглушенном голосе ярость гудит.

– Почему?

– Просто не делай так, блядь. Никогда.

Со следующим движением он разворачивает меня к себе спиной.

Толчок между лопатками, и я падаю грудью и лицом на кровать. С запоздалым смущением отвожу руки, чтобы прикрыть выставленную на показ сердцевину.

Нечаев что-то рычит. Одной ладонью, надавив на затылок, вжимает лицом в матрас, а второй – отводит от промежности «защиту».