Три минуты с реальностью - Флейшгауэр Вольфрам - Страница 42

По правде говоря, Джульетта вообще не обратила внимания на то, как он выглядел. Невысокого роста, коренастый, хотя голова, напротив, кажется слишком большой. Кустистые брови и глубоко посаженные, расположенные близко к переносице глаза. Цвет кожи определить трудно, но чем-то похож на цыгана.

– Ну, особенно красивым его не назовешь. Хотя, на мой взгляд, он был сегодня самым красивым мужчиной.

– Конечно. Вот что делает танец. Эктор – гений. Но нельзя забывать, что он из нижних слоев общества: он родом из тех предместий Буэнос-Айреса, у жителей которых мало шансов попасть когда-нибудь в центр. Ему это удалось. С помощью танго. Но он был и остается «морохо», темнокожим. Хотя преподает по всему миру – в Нью-Йорке, в Токио. Откуда я знаю? Это факт. Он не умеет ни читать, ни писать. Выходцы из низов не всегда становятся расистами, но никогда не хотят, чтобы им напоминали о прошлом. Они стремятся стать белыми, европейцами, как Майкл Джексон с его многочисленными операциями на носу…

– И выходка Дамиана оскорбила Эктора.

– Несомненно. Он перестал с ним заниматься.

– Тогда зачем Дамиан это сделал?

– Пытаюсь тебе объяснить. Дамиан сталкивает людей. Провоцирует всех, кто только вступает с ним в контакт. Может, они не сошлись во мнениях по поводу стиля. И Дамиан вернулся к исходной форме, чтобы скомпрометировать учителя. Все знали, что он занимался у Эктора. Это ведь была маленькая сенсация: всего за два года он сделался партнером Нифес.

– Он действительно очень способный.

– Ты видела его в Берлине. Что за шоу?

– Просто замечательное, – сказала Джульетта, хватаясь за пачку сигарет на столе. – Можно?

14

Она с трудом прикурила и несколько раз втянула дым в рот, не вдыхая его.

– Правда, заключительное представление Дамиан сорвал, здорово унизив Нифес, – сказала она и описала последнее действие спектакля в тот памятный берлинский вечер, неожиданную замену музыки, неловкий конец.

Линдсей нисколько не удивилась.

– Вот видишь, – сказала она. – Все время одно и то же. За это его так и прозвали – сумасшедший. Какую же он поставил музыку?

– Не знаю, – ответила Джульетта, выбросив сигарету. – Это была песня, которая берет за душу, пела женщина. Я помню только одно слово, она все время повторяла его в рефрене: renacerй.

Линдсей встала и вытащила из-под телевизора картонную коробку. Раздался характерный звук – CD-диски стукались друг о друга.

– Вот она, эта песня. Preludio para el ano 3001 113

Джульетта рассматривала картинку на футляре: женщина в черном тюлевом платье со скрещенными над головой руками сидит в барочном кресле с красной обшивкой. И почему мир танго до такой степени банален?

Линдсей тем временем поставила диск, и песня полилась. Джульетта отложила коробочку, вслушиваясь в слова. «Renacerй en Buenos Aires…» – начала певица. Музыка оказалась настолько пронзительной, что, даже независимо от воспоминаний о берлинском шоу, оторваться было невозможно. Но из-за того, что она все еще очень остро ощущала связь между музыкой и событиями тех дней, слушать было невыносимо тяжело. После первого же рефрена – ужасного, безнадежного и одновременно исполненного надежды выкрика «renacerй» – Джульетта встала и выключила музыку.

Линдсей посмотрела на нее с удивлением, но ничего не сказала.

Джульетта сделала еще глоток вина.

– Что значит renacerй? – спросила она наконец.

– Я рождаюсь снова, – ответила Линдсей.

– И кто это написал?

– Орасио Феррер. Танго-поэт. Но на самом деле это отнюдь не только танго.

– Вот, значит, как. И о чем же в этой песне поется?

Не отвечая, Линдсей взяла из рук Джульетты листок со словами, лежавший в футляре вместе с диском, поднесла его к свечке и стала читать, сразу переводя на французский:

Она оторвала глаза от текста, но, увидев, что Джульетта внимательно слушает, задумчиво глядя на пламя свечи, продолжила свой импровизированный перевод:

Линдсей остановилась. Джульетта сидела с закрытыми глазами. Она снова была в Берлине, в театре на Хакеше Хофе. Почему Дамиан выбрал именно эту песню для того, чтобы посрамить Нифес? В тот вечер в Берлине имело место все, что угодно, только не новое рождение… Напротив. За пять минут Дамиан разрушил результаты многомесячного труда. Она открыла глаза и спросила:

– Это конец?

Линдсей опустила руки. В комнате стояла полная тишина. Только издалека доносился шум магистрали. Одна из свечек коротко хрустнула, пламя дважды дрогнуло, чуть не погаснув, но потом снова набрало первоначальную высоту.

– Замечательные стихи, – прошептала Джульетта. Канадка посмотрела на нее с раздражением.

– Замечательные? И что же в них замечательного?

– Образы. Например, то место, где герой опускается на колени возле залива, чтобы из соли и ила выцарапать себе новое сердце. Берет за душу. Страшно и одновременно красиво.