Удовольствие гарантировано (ЛП) - Блэйкли Лорен - Страница 3

— Кажется, это имя и впрямь что-то напоминает.

Она смеется.

— Ну так как, ты с ней свяжешься?

— С чего бы это?

— А разве все не изменится, когда сделка будет заключена? Неужели вы не можете наконец стать парой Слоун и Малоун? Кстати, рифма смешная.

— Это всего лишь минутный смех.

— Так… — Ее глаза расширяются.

Я пожимаю плечами.

— Даже не знаю, не думал об этом.

Трули наклоняется вперед, в ее голубых глазах мелькают искорки, подбородок вызывающе сжат.

— Лжец.

Внезапно в наш разговор влезает девушка с высоким голосом.

— О боже, вы что, однояйцевые близнецы?

Трули закатывает глаза. Она — мой близнец, и потому, что у нас очень похожий цвет кожи, темно-каштановые волосы, темно-синие глаза, — мы уже ответили на этот нелепый вопрос.

Я резко перевожу взгляд на брюнетку.

— Просто у тебя такие же волосы и все такое, — говорит она, дико жестикулируя от Трули ко мне.

Моя сестра отвечает:

— Да, это так. Возможно, вы видели нас в Книге рекордов Гиннесса как первых в мире однояйцевых близнецов мужского и женского пола.

У нее отвисает челюсть.

— Это так здорово. Я не могу поверить, что встречаю одинаковых мальчика и девочку — близнецов. Думала, что это всегда был только один пол.

Я указываю на свою сестру.

— В утробе матери у нее был пенис, но он отвалился при рождении.

Трули швыряет в меня полотенцем, а брюнетка смотрит на меня с отвисшей челюстью.

— И ты им стал, один гигантский член.

На этой ноте мне пора сваливать. Я притягиваю Трули к себе, чтобы быстро поцеловать в щеку, а потом выхожу.

Спускаясь по мощеному булыжником кварталу, обсаженному деревьями, я развязываю галстук, напевая «Проклятие больного сердца».

Я теряюсь в своих мыслях, а потом, подняв голову, останавливаюсь.

Тру глаза.

Я проверяю окружение, чтобы убедиться, что не брожу во сне своей собственной жизни. Все кажется совершенно реальным — от воздуха, которым я дышу, до земли подо мной.

И все же это фантастически бесспорно. Мне определенно снились эти ноги, это тело, это великолепное лицо.

А вот и она, идет мне навстречу.

Та самая, о которой я до сих пор думаю.

Та, что сбежала.

ГЛАВА 3

Заметки обо всем Элизабет Слоун

Что же это за хитрость такая, чтобы бывшие становились еще красивее?

Несомненно, это вуду высшего порядка. Какое-то заклинание, верно? Какое еще может быть объяснение?

Малоун Гудмен, одетый в костюм и галстук, вероятно, сшитый на заказ. Он принадлежит совету директоров Pinterest, состоящему из горячих мужчин в костюмах.

Очевидно, что это алхимия.

Только не показывай виду.

Не надо говорить обо всех этих вещах.

Только не показывай, что ты его гуглила.

Не давай понять, что проверила его страницу в Фейсбук.

И уж точно не говори, что слушала одну из его песен.

Ты совсем не думаешь об этом прямо сейчас.

Вообще об этом не думаешь.

Прошло уже семь лет, а ты совсем не думаешь о том, что могло бы быть.

У тебя все получится, девочка.

ГЛАВА 4

Некоторых женщин невозможно забыть.

Твой мозг никак не сможет избавиться от запаха ее кожи. Мышечная память удерживает форму твоего тела, изогнутого вокруг нее. А чувства вспоминают ощущение рук в ее волосах, твоих губ на ее губах.

Может пройти несколько месяцев, даже год с тех пор, как ты видел ее в последний раз, с тех пор, как прикасался к ней, и все возвращается в одно мгновение.

Каждое чертово изображение сразу же сталкивается в пробке ощущений. Звуки, вздохи, запахи. Ее спина выгнулась дугой, губы приоткрылись, а водопад волос рассыпался по моим рукам.

Но теперь она трехмерная, из плоти и костей. Я моргаю, отбрасывая воспоминания, и они отступают на задний план перед женщиной, стоящей передо мной.

Когда я упиваюсь длинными светлыми волосами, шоколадно-карими глазами, телом, которое так сильно хотел узнать, я вспоминаю одну чертовски близкую к идеальной, неделю семилетней давности.

Одна соблазнительная, волнующая и мучительная неделя. Это выжжено у меня в голове. Мы познакомились на благотворительном вечере в Манхэттене, танцевали, пили, смеялись и гуляли всю ночь. В последующие семь дней мы олицетворяли непреодолимое влечение. Поздние ночи, долгие звонки, разговоры, которые ты никогда не хотел заканчивать. Так много искр, что можно было бы осветить ночное небо.

Клянусь, я помню каждое мгновение.

В том числе и концовку.

Горькое осознание того, кто она такая.

Еще один шаг, потом еще один, и она останавливается передо мной, выглядя невероятно сексуально, и она была самой сексуальной женщиной, которую я когда-либо знал, когда ей было всего двадцать два.

Но сейчас? Господи. Она даже не принарядилась. Слоун Элизабет одета в тренировочные штаны, кроссовки и спортивную майку, и я все еще хочу пробовать и целовать каждый дюйм ее тела. Через плечо у нее перекинута холщовая сумка.

Я жестом указываю на нее.

— Ты все еще ходишь по магазинам в полночь?

— Сейчас самое подходящее время для этого, — она сжимает руки в кулаки, — мне не нужно ни с кем драться из-за последней головки радиккио.

— Держу пари, что тебе так же не придется драться за радиккио и в дневное время.

— Верно, — говорит Слоун со смехом и оглядывает меня с ног до головы.

Эти коричневые глаза. Эти красные губы. Боже, я точно помню, какие они на вкус.

Она бьет меня по руке, выбивая непристойные мысли на уровень приятеля.

— Черт возьми, Малоун, как ты?

— Я не могу жаловаться. А ты? Из сумки с продуктами на твоем плече я понял, что ты живешь здесь. Ты переехала из Коннектикута?

Последние несколько лет Слоун жила в часе езды от города, сначала в Нью-Джерси, потом в Коннектикуте, так что я то и дело натыкался на нее. Но с тех пор прошло чуть больше года.

— Да, сейчас я работаю здесь.

Она переносит вес тела на левую ногу, ее одухотворенные глаза не отрываются от моего лица.

— Сколько уже прошло? Год или около того?

Год и два месяца. Мы столкнулись в марокканском ресторане в Челси, в который Трули притянула меня, потому что напитки были легендарными. Слоун ужинала с каким-то хипстером-подражателем с болтающейся серьгой в ухе, который явно был мудаком. А кто еще носит висячие серьги? Она познакомила меня с ним в тот же вечер. Его звали Плант. Или Брик. Или что-то болезненно модное, заставившее меня невзлюбить его все больше. В то время Слоун еще жила в Коннектикуте, поэтому, очевидно, поехала на поезде в город, чтобы повидаться с ним. Это склонило чашу весов к отвращению к мальчику с болтающейся серьгой, который тоже был слишком молод для нее.

Ее отец возненавидел бы его.

Ее отец ненавидел всех, с кем она встречалась.

Однажды, когда Слоун зашла в офис, он заметил, что презирает парня, с которым она встречается.

— Никто не был достаточно хорош для нее, — сказал он. Я выгнул бровь, спрашивая:

— Никто?

Из его глаз вылетали пули.

— Никто, Казанова.

Это было много лет назад, но это было все, что ему нужно было сказать, особенно потому, что он уже предупредил меня, чтобы я даже не думал. Когда человек, который подписывает вам чек, дает понять, что его дочь под запретом, ведь вы уже знали в силу того факта, что дочери деловых партнеров запрещены, вы слушаетесь. Вы принимаете это близко к сердцу.

Я прекрасно помню его предостережения точно так же, как помню все случаи, когда видел ее.

— Примерно год назад. Да, это было что-то вроде того, — говорю я, отвечая на ее вопрос. Правда в том, что я мог бы рассказать ей главу и стих из всех случаев, когда видел ее с тех пор, как мы встречались — время в Гранд-Сентрал; юбилейная вечеринка, которую устроил ее отец; церемония награждения, где я был искушен, так чертовски искушен; и время, когда она остановилась в офисе, когда ее отец сделал комментарий. Вместо этого я жестом указываю на нее.