Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна - Страница 38

поводу завтрашнего похода в разбойный приказ никуда не делось. И так она переволновалась, что утром следующего дня ей было уже всё равно.

— Ты ничего не бойся, — напутствовал дед. — Я боярину Кошкину весточку послал, что мы

идём к Репешку. Он и сынок его за нашу семью радеет, а Евпраксия Елизаровна сразу сказала, что не даст тебя в обиду ни при каких обстоятельствах.

Еремей воодушевленно потряс кулаком, вспомнив лицо боярыни Кошкиной и пояснил

внучке:

— Ух, как она осерчала на Марию Ярославну, когда ей донесли, что она словно змея в лицо

тебе шипела, а ты после слегла. Так что ничего не бойся маленькая моя.

— Я не боюсь, деда, — звонко ответила Дуняша.

— Ну и молодец, — похвалил он её.

Кошкины не могли выступить открыто против княгини, но запустили слух о том, что старая

Ярославна скорбна умом. Придали её черному замыслу размах и выходило, что она не только

невестку надумали извести, а хотела оставить Иван Иваныча сиротой, чтобы угнетать его дух и

сызмальства подчинять себе, а теперь ещё нападает на маленькую Дуняшку, которую многие

москвичи знали.

Гораздо тише вспоминали о том, как несколько лет тому назад целиком вырезали боярские

рода вместе со служившими им боярскими детьми*, якобы заподозренных в измене!

Расправа тогда произошла стремительно и неожиданно, но все знали, что Иван Васильевич

чрезвычайно осторожен и не склонен к быстрому принятию решений, тем более, когда

отыграть назад невозможно. И вот тут возникали вопросики, от него ли карающая буря

прилетела или княгиня-мать постаралась?

Но заканчивались проплачиваемые Кошкиными сплетни неизменно в том ключе, что

небезопасно посылать детей в княжеский терем, пока безумная старуха сидит там.

Еремей подхватил внучку на руки и донёс её до приказной избы, чтобы девочка не намочила

ноги. Он бы не выпустил её из рук и в этом заведении, но она сама дёрнулась, едва он дошёл до

низкой двери.

— Не волнуйся, деда, — шепнула она, привычно погладив его по заросшей щеке.

Он чуть не повернул обратно, растрогавшись. Она ещё младенчиком так делала! А он её

ведет в разбойный приказ…

Дуня с любопытством вертела головой, стараясь ничего не упустить. Снаружи приказ

выглядел громоздкой избой, притулившийся одной стеной к складу, а на деле изба стояла над

старыми подвалами и ходами, пронизывающими весь кремлевский двор и соединялась не

только с сараюшкой, но и башней.

Дед быстро прошёл небольшие сени при входе, где помещалась бочка с водой и дрова, ступил в просторную горницу с писцами. Все были заняты делом, но поклон обозначили и

продолжили разбирать свитки да берестяные листы. Еремей Профыч уверенным шагом повёл

Дуню вперёд, и к её удивлению они спустились на этаж вниз. Через маленькие, ничем не

закрытые оконца под потолком проникал свет, и Дуняша видела кладку из тонкого кирпича.

Дед нахмурился и замедлил шаг, потом вовсе остановился и громко крикнул:

— Борис Лукич, ты где?

— Еремей Профыч? Иди сюда… здесь печь растоплена! — послышался гулкий голос

издалека.

Дунин дед двинулся вперёд, подталкивая внучку, а она шла и соображала, что они вышли за

пределы избы и даже присоединенного к ней склада, но продолжают идти. Уже позже, когда

она выйдет, то поймёт, что они под землей прошли к одной из башен и разговаривали в

подземном помещении.

А пока они шли по проходу, не обращая внимания на закрытые по бокам двери, поднялись

по ступенькам и сразу же очутились в небольшом помещении. Там действительно было заметно

теплее, но основное тепло всё же расходилось по открытым коридорам.

— Я приказал Анисиму пожарче печь затопить, чтобы не заморозить нашу маленькую

гостью, — улыбнулся хозяин приказа. — И место для разговора выбрал почище, — добавил он

для настороженного Еремея.

Дуня заметила свеже выскобленные лавки вдоль выбеленной стены, большой стол у узкого

оконца, на сей раз закрытого слюдой. В углу стоял огромный чан, полный горячих угольков, и

от них шёл жар. Печки же Дуняша не увидела.

— Садись, Евдокия Вячеславовна, за стол, — церемонно пригласил её Борис Лукич и

подмигнув, показал рукой.

— Благодарствую, — вежливо ответила Дуня и не успела сесть, как к столу подошел

крупный косматый мужик и начал выгружать кувшин с питьем, миску с пряниками и

баранками, кружки и рушник.

— Угощайся, — гостеприимно поведя рукой, предложил хозяин.

Дуня вопросительно посмотрела на деда и тот, вздохнув, налил ей горячего морса, подвинул

поближе пряники.

Дуня не увлекалась. Сделала глоток, откусила кусочек лакомства и посмотрела на дьяка

Репешка. Он с дедом был в одном чине. Оба они возглавляли свои приказы и являлись

думными дьяками и одновременно боярами низкого ранга. И оба они вскоре должны были

взлететь по карьерной лестнице, получив в думе по решающему голосу. Вражды между ними

не было.

— Ну что ж, Дуняша, рассказывай, — предложил Борис Лукич.

— О чём? — выпрямившись, уточнила боярышня.

Репешок, прищурившись, посмотрел на неё, а потом рассмеялся и махнул рукой:

— О твоих проказах с Иван Иванычем мне всё известно! Ты говори, как вразумляла Наташку

Полуэктову. От твоих слов зависит её судьба.

— Мои слова не решат судьбу тетки Наталии, — с сожалением произнесла Дуня, имея в

виду, что в этом случае выше справедливости будет стоять воля князя, — но скрывать мне

нечего.

Дуня призналась, как отлынивала от работы, прячась в проходе для слуг, и услышала

разговор. А потом передала свои слова.

— Но как же ты так всё так сопоставила? — ухмыльнулся Борис Лукич. — Взрослая баба не

сообразила, а ты всё ей разложила, да с примерами! И ведь правду сказала — был у латинян

отравленный император и отравленный Генрих Праведный тоже был. Я узнавал. Только про

отравленную книгу никто из сказительниц не вспомнил.

Дуня пожала плечами и хлебнула морса. Как же она была рада, что вспомнила страшные

байки сказительниц и использовала их, а не послезнания и свою фантазию.

— И всё же! Как же ты догадалась? — не отставал боярин.

— Чего ты прицепился к дитю? — вступился дед. — Внучка у меня разумница!

— Вот именно, дитя! Ведь сообразила и порушила все планы княгине. Ярославна сильно

обозлилась на Дуняшу, считая её во всем виноватой.

Прежде чем дед начал спорить, Дуня вздохнула и сказала, что, наслушавшись жутких

сказаний о старине, где князья убивают, травят, предают, давно придумала поучительный

пересказ для детей.

— Хм, — опешил дьяк, — ну так поведай, — предложил Борис Лукич.

И Дуня поведала сказку о мёртвой царевне и семи богатырях в лицах. В этой истории удачно

были показаны неприязнь между женщинами, близорукость короля и упорство в желании

извести неугодную родственницу, не вызывая на себя подозрения.

Дуня начала рассказывать не спеша, но видя искреннюю заинтересованность слушателей, воодушевилась и соскочив со скамьи, начала повествовать в лицах, меняя голос. Ей захотелось

воссоздать что-то вроде радио-спектакля, но поскольку музыкального сопровождения не было, то она компенсировала лицедейством... уж как умела. И вроде бы получалось!

Её слушали, открыв рты.

Когда Дуня изображала переодевшуюся в старуху княгиню и согнувшись, тянула

скрюченную руку с воображаемым яблоком, то это самое яблоко ей вложил в ладошку

лохматый Анисим — и он же горестно завыл, когда Дуня, уже изображая царевну, откусила

яблочко и схватившись за горло, замертво упала!

Да что говорить, все ринулись её спасать, коря себя, что не предупредили девицу-красавицу

об отравленном яблоке. Анисим упал на колени и рвал на себе волосы, Борис Лукич метался по

помещению, хватаясь за нож, а дед сидел ни жив, ни мертв.