Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик - Страница 94

Однако если султан сделает первый шаг и решит простереть руку к войне, тогда у нас не останется выбора и мы не сможем отвернуть свое лицо, но должны будем стоять на своем. Но если он воздержится и не станет зря навлекать на себя огонь бедствия, но взвесит зловещие последствия ссоры, окончанием которой станет лишь раскаяние, и прислушается к этому совету ухом мудрости и не будет трогать за хвост гадюку и не ранит дух мира копьем гнева, но воспользуется предложенным ему даром и не станет упорствовать, это будет ближе к интересам его страны, а он останется дальше от беды, вызванной несговорчивостью, и бесславия грядущего упадка». Тем не менее

и поскольку на зеркало его судьбы была брошена тень и глаза его жизненного опыта были ослеплены, султан не внял этим увещеваниям и не был остановлен этим предостережением —

и он бросился в бой с такой яростью, что звон мечей и ржание лошадей и воинственные возгласы всадников и героев оглушили ухо Мира, а от поднятой ими пыли скрылось лицо солнца, и показались сияющие звезды. Правой фланг каждой из сторон обрушился на вражеский левый фланг и отбросил его назад. Затем все монгольское войско нанесло удар по центру, где находился султан. Они дрогнули и чуть было не обратились в бегство, но тут на помощь пришел Джелал ад-Дин, который находился на правом фланге с несколькими всадниками. Он держался твердо и отразил удар. Битва продолжалась до времени между вечерней молитвой и наступлением ночи; ни одна сторона не жалела сил, и никто /104/ не показал спину, бежав с поля боя, до тех пор пока

они подобрали полы своей одежды и удалились с поля боя, встав лагерем друг против друга.

Затем каждый воин монгольского войска зажег факел, и они умчались на своих быстрых конях, бросив пыль в глаза Судьбы. А что до султана, то он оставался в своем лагере до тех пор, пока,

не увидел, что лагерь его опустел, и затем поспешно вернулся в Самарканд, не одержав победы[1019]; и в его мыслях поселились колебание и смущение, и его внутренняя неуверенность отражалась и в его наружности. Поскольку когда он думал о силе и могуществе того народа и о бедах, которые случались ранее, и когда он осознал, что собственноручно навлек на себя это несчастье, им овладело отчаяние и отвращение, и раскаяние было отчетливо слышно в его речи. Ибо та армия была лишь рекой в море, городом в стране, волосом на голове, и он увидел и ощутил их полное превосходство. Если начали бушевать моря бедствий и задули все ветры злоключений, корабль безопасности не сможет достичь берега спасения, и буря несчастья охватит весь мир. И из-за овладевших им сомнений и подозрений ворота верного решения были закрыты для него; его сердце было уязвлено жестокостью вращающегося свода; робость и ужас охватили его, а сон и покой отступили. «Ибо успех не приходит ни к боязливым, ни к бессильным». И поскольку он своим чрезмерным тщеславием навлек на себя огонь смятения и довел до кипения котел бедствий —

доброе имя веры и государства стало уязвимым, а закон суровости и наказания стал настолько явным, что верх одержал кошмар слабости и бессилия, павлин государства стал добычей сов бедствия, а король Каус[1022] остался закованным в цепи в плену демонического войска Испытаний и Печали. Он отдался на волю неумолимой Судьбы и смирился с бессилием и неудачей, подчинившись злому року в соответствии со словами: «Мы покорились воле Всевышнего».

И астрологи сказали, что положение благоприятных планет находилось ниже зенита, а также ощущалось присутствие десятого дома и неблагоприятных планет; и пока не произойдет переход [влияния] к Темному дому, благоразумнее будет не начинать никаких дел, предполагающих встречу с противником.

Это обстоятельство повергло его в еще большее смятение, и он решил повернуть назад и поспешить в другое место. Большинство своих войск он оставил в Трансоксании и Туркестане, в том числе сто десять тысяч человек в Самарканде, где он приказал укрепить цитадель. Один конец рва был открыт, чтобы впустить в него воду, и султан, проезжая через него в день своего отъезда, заметил: «Если каждый воин в армии, которая собирается напасть на нас, бросит в ров свой хлыст, он заполнится». Эти слова привели войско и горожан в уныние. А что до султана, то он проследовал оттуда через Нахшаб и, куда бы он ни приезжал, он советовал людям самим позаботиться о себе и /106/ и найти какое-нибудь укрытие или убежище, поскольку у них не было возможности сопротивляться монгольскому войску. Он также отправил людей, чтобы переправить своих женщин из Хорезма в Мазендеран. Его замешательство и смятение, его растерянность и душевное страдание усиливались с каждым днем, и он постоянно советовался с министрами своего двора о том, как исцелить эту боль и исправить это положение.

И когда начали один за другим прибывать тревожные сообщения и смятение усилилось —

все мудрецы и великие мира сего были повергнуты в смущение и отчаяние превратностями Судьбы; и каждый из них высказался и предложил способ действий сообразно своему разуму и пониманию.