Чужак из ниоткуда 2 (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 40

Под мостом прошёл без проблем. Взял левее и вскоре повернул на юг. Это уже был Тихий океан и плыть стало гораздо сложнее. Волны. Океанские волны — это, скажу я вам, не тихая гладь залива, по которой я только что проскользнул тихой, невидимой в ночном тумане тенью. Здесь — качало и качало неслабо. Так, что я сразу почувствовал, что моя лодчонка — это именно лодчонка, которая совсем не предназначена для выхода на океанские просторы. Да что там просторы, она и в прибрежные океанские воды выходить не предназначена. Так что помотало меня изрядно, даже чуть не испугался пару раз, когда моторка ухнула в особенно глубокие водяные ямы, а затем снова вознеслась вверх. Но — справился. Сама «Daisy» и её мотор тоже не подвели, и вскоре я высадился на широкий песчаный пляж напротив парка Хардинг.

Никого. Тут и днём-то народу мало, а уж ночью… Я уже заметил, что жители Сан-Франциска не купаются в океане — слишком холодно, и широченные бесконечные песчаные пляжи выглядят пустыми. Разве что увидишь, как где-то играют в волейбол, компанию-другую любителей позагорать да сёрфингистов, катающихся на своих досках по волнам прибоя.

Поднял мотор, вытащил лодку подальше на песок (не хотелось, чтобы её утащило в океан, пусть владелец получит обратно свою красавицу, она здорово меня выручила), забрал сумку и пошёл к парку, чьи деревья темнели за дорогой, шедшей вдоль пляжа.

Когда я дошёл до пещеры, часы показывали почти три часа ночи. Это была самая короткая ночь в году, и очень скоро она уступит место самому длинному дню. Двадцать второе июня сегодня, подумал я. Вспомнились слова песни.

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили, нам объявили,

Что началась война

Как я сказал народу в цирке? Мы были союзниками и вместе раздавили фашистскую гадину. Теперь нас хотят поссорить. Не бывать этому.

Вот именно, не бывать.

Сначала по песку пляжа, а затем по камням я приблизился ко входу и увидел отблески огня от костра. Ага, значит внутри кто-то есть. Неслышно спустился (вход прятался за естественным углублением в камне, и это тоже было очень хорошо, потому что с дороги и с пляжа он был не виден) и, пригнувшись, чтобы не задеть головой о свод, вошёл в пещеру.

[1] Настоящее имя Марка Твена.

Глава девятнадцатая

Петров и Боширов. Репортер. Засада. Специальный агент ФБР Стивен Уильямс. Интервью

Петров и Боширов появились со стороны 19-й авеню двадцать второго июня ровно в десять часов и четыре минуты по моим часам. Я увидел их ещё издалека. Майор и капитан, не торопясь, шли по дорожке парка, делая вид, что не знают друг друга. Товарищ майор Петров впереди, товарищ капитан Боширов метрах в тридцати позади.

На Петрове, как влитой, сидел летний костюм салатового цвета, под которым сияла на всю округу жёлтая рубашка с широким отложным воротником — почти такая же, что осталась у меня в трейлере (судя по всему, жёлтый цвет входит в моду). Под мышкой — свёрнутая газета. Боширов оделся в другом стиле: джинсы, вечная «реднековская» фланелевая рубашка в красно-чёрную клетку и лёгкую чёрная нейлоновая куртка. Оба были в тёмных солнцезащитных очках.

Но я всё равно их узнал.

Да и как не узнать людей, которых, оказывается, так сильно ждал? Арлекин и Пьеро.

Розенкранц, хе-хе, и Гильденстерн.

Ален Делон и Жан Поль Бельмондо.

С колотящимся сердцем я сбросил «туманный плащ», вышел из орно, поднялся с травы и направился к ним. Предварительный тщательный осмотр окрестностей и подходов никого подозрительного не выявил, так что шёл я открыто и свободно.

Мы встретились на парковой дорожке возле небольшого озерца. Остановились, глядя друг на друга.

Неподалёку пожилая женщина с сумкой на колёсиках кормила хлебом уток.

Чуть дальше двое мальчишек, на год-другой младше меня, запускали радиоуправляемую модель судна.

Было тихо. Только лёгкий ветерок шелестел в листьях деревьев да где-то в отдалении слышался шум машин.

— Вот чёрт, — наконец, вымолвил Петров. — Серёга, это ты?

— Ага, — сказал я. — А это вы, товарищ майор? Смотрю, и товарищ капитан с вами.

Словно по команде мы шагнули навстречу друг другу и обнялись. Подошёл Боширов. Снял очки, улыбаясь. С ним обнялись тоже. Рядом обнаружилась длинная удобная и свободная лавочка.

— Присядем, — сказал Петров. — Хоть покурим спокойно.

— Смотри-ка, — сказал Боширов заинтересованно. — Она именная.

Действительно, к спинке лавочки была прикручена металлическая пластинка, на которой было выгравировано, что поставлена она здесь на средства Ласло и Терез Сабо в 1968 году.

— Тем лучше, — заметил Петров. — Одно дело сидеть на обычной лавочке, и совсем другое — на именной. Сабо… венгры, что ли?

— Америка — страна эмигрантов, — сказал я. — Кого здесь только нет.

Мы сели.

— Уф, — Петров снял очки, сунул их в наружный карман, достал сигареты, закурил. — Ты не представляешь, как мы беспокоились, Серёга. Но об этом потом. Сам как?

— Жив-здоров. Домой хочу.

— Сегодня полетим. На-ка вот, пусть у тебя будет, — он вынул из внутреннего кармана и протянул мне книжицу тёмно-серого цвета.

Я взял. Вверху — герб Советского Союза. Ниже — крупно — СССР. Ещё ниже — СЛУЖЕБНЫЙ ПАСПОРТ. Всё — золотом.

— Раскрой, — посоветовал товарищ майор.

Я раскрыл.

«Просьба ко всем гражданским и военным властям СССР и Дружественных Государств пропускать беспрепятственно предъявителя настоящего паспорта, гражданина Союза ССР, отправляющегося за границу, и оказывать ему всяческое содействие», — прочитал сверху на первой странице. Ниже — то же самое на эсперанто.

Перевернул. Моя чёрно-белая фотография. Ермолов Сергей Петрович. Дата рождения: 25 декабря 1955 года. Место рождения: г. Дрезден, ГДР.

— Так мне уже шестнадцать? — удивился я.

— Ага. Было трудно, но мы справились. Но главное не это. Американская виза — самая настоящая. Вот это было по-настоящему трудно. Как-нибудь расскажу.

— Что, — спросил я, — и свидетельство о рождении переделали?

— Извини, — сказал Петров. — Делать так делать. Родители твои, между прочим, Надежда Викторовна и Пётр Алексеевич, согласились с этой вынужденной мерой. Так что тебя дома ещё один паспорт ждёт, общегражданский. Только расписаться надо будет. Кстати, на, распишись прямо сейчас, — он протянул мне шариковую ручку. — Вот здесь, — показал. — Без подписи документ не считается действительным.

Я подложил сумку, расписался в паспорте. Видимо, выглядел я слегка ошеломлённо, потому что Петров сказал:

— По-моему, сплошные преимущества. Во-первых, теперь государству с тобой проще иметь дело, а тебе — с государством. Во-вторых, школу экстерном можешь заканчивать вообще без проблем и в любой институт поступать. Даже жениться можешь, — он весело хмыкнул.

— От Наташи тебе привет, — сообщил Боширов.

— Спасибо, — сказал я. — А что насчёт всяких узбекских дел? Не хотелось бы мне, теперь почти совершеннолетнему, попасть под действие, чтимого мною Уголовного кодекса.

— Чтимого! — фыркнул Петров. — Будь он тобой, дедом твоим, Кофманом и товарищем Черняевым чтим, мы бы сейчас без антиграва сидели. А так — с антигравом. Ешё и со сверхпроводимостью при комнатной температуре. Ты представить себе не можешь, что началось, когда узнали, что в антиграве используется сверхпроводящий контур! Чуть про сам антиграв не забыли. Учёные и технологи по потолку бегают — тебя ждут. Так что забей. Всё чисто с Уголовным кодексом у тебя и всех причастных.

— Зуб даешь?

— Слова моего недостаточно? Зуб ему. Самому нужен. Не напасёшься зубов на такую работу.

— Ты и в Кушке слово давал моим родителям, — сказал я. — Что вышло?

— Чёрт, извини, — сказал он. — Промашка вышла. Больше не повторится, обещаю. К тому же мы всё уже исправили. Не без твоей помощи, кстати. Идея с письмом в Алмалык была гениальной, молодец. Всё сработало. А то мы бы ещё долго тебя искали…Вернёмся в Москву, — получишь грамоту Комитета с благодарностью.