E-mail: белая@одинокая - Адамс Джессика - Страница 50

Вся моя жизнь отправилась в корзину для белья. Вот Шалтай-Болтай, большой и белесый, — а ведь когда мне его подарили, он был ярко-розовый. А вот совершенно отвратительный пластмассовый сувенир — предполагалось, что он будет похож на серебряную чашку; на нем написано: «САМОЙ ЛУЧШЕЙ ДЕВУШКЕ В МИРЕ». Это мне подарил Грег Дейли.

Вот старые фотографии, где мы с Хилари стоим возле палатки, — тот самый школьный поход, когда Ева, гений математики, рыдала после игры в бутылочку. И вот еще гольфы — о-о, гольфы, неужели мы такое носили? — и плакат с «Бумтаун Рэтс», где у Боба Гелдофа[16] огромные солнечные очки.

Не думаю, что кто-нибудь знает, где я храню записки о несчастной любви своей юности. Любопытных, наверное, отпугивало то, что к ним надо продираться сквозь залежи Шалтаев-Болтаев и гольфов. Я понимала, что расстроюсь. Но вот оно. 1990-й. Год, когда мне стукнуло двадцать два, год Джейми Стритона, год, когда я села на крайне эффективную диету с тертой морковкой и когда навеки завязала с дневниками.

Остались и заметки на полях. Все это теперь возвращалось ко мне. В середине «Июня» я вывела заглавными буквами: «ПОЧЕМУ Я ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕ МОЖЕТ ВОНЗИТЬ ЕЙ НОГТИ В ГОРЛО?»

Я отыскала не только бесконечные подсчеты килоджоулей и нудные рецепты (кресс-салат с апельсинами). Нашла и записи про Джейми.

Пятого июля я записала: «Кажется, сегодня он собирался признаться мне в любви. Мы гуляли по Уэйл-Бич, и я знала, что он хочет что-то сказать, но не может решиться. Наверное, думает, что еще слишком рано?»

А вот это действительно неловко — начиная с нашего первого свидания внизу страницы ведется счет дням, которые мы проводили вместе. Не часам и минутам, а именно дням.

Ну что, Виктория Ходячий Крах Любовных Отношений, ничего не изменилось, верно? Если поразмыслить, все мои романы состояли на две трети из фантазий и только на одну треть из реальности, а началось все именно тогда. Джейми вовсе не собирался говорить мне, что он меня любит. Если он и хотел что-то сказать, но не решался, так только то, что в бикини я выгляжу как после концлагеря.

Помню, в тот день он пнул комок водорослей, будто это был футбольный мяч. Джейми так обычно решал проблемы. Пнуть по чему-нибудь как следует.

Как и Дэн. Мохнатый будильник, подарок моего отца, он пинком отправил за окно в тот самый день, когда я призналась, что выбросила противозачаточные таблетки.

Бесполезно спрашивать себя, что с ними всеми не так. Лучше выяснить, что не так со мной. И неплохо бы для начала прекратить выдумывать про любовь. Диета в двадцать два года, мечтательная чушь о признаниях в любви…

И что же я делаю восемь лет спустя? Западаю на собственные фантазии про англичанина из Парижа, который если и существует, так только в голове у Билла. А дохлый номер с Лаймом? И я еще воображала, будто ему нужно нечто большее, чем секс в деревенской гостинице.

Хотелось бы мне снова вернуться в те времена с гольфами. Жизнь тогда была намного проще. Я часто выдумывала что-нибудь, но мои выдумки касались главным образом личностей вроде Боба Гелдофа или Дэвида Соула.[17] Тех, с кем я вряд ли завязала бы роман. Или даже случайно встретилась в «Вулвортсе».

Интересно, что стало с Дэвидом Соулом?

Глава тридцатая

Не знаю, как принято вести себя безработным. Это что-то вроде покойника в семье? Может, надо обзвонить всех со словами «Ты только не волнуйся, но…». Или скрыть от всех?

Уже в третий раз, завтракая мюслями, я раздумывала, кто как среагирует на новость.

Джоди с Диди разволнуются за меня до небес.

Мама, скорее всего, предложит пойти к ней в уборщицы.

Папа пришлет денег.

Скотский Адвокатишка из Личхардта наверняка скажет: «А ведь я предупреждал».

А после завтрака произошло чудо. Позвонила женщина из отдела здравоохранения и сказала, что ей очень понравилось мое письмо. Она, правда, не знает, сколько за это заплатят и берут ли там вообще свободных художников, но эту часть я пропустила мимо ушей. Я была способна только на одно: исполнить что-то вроде победного танца в своих черных гольфах (тоже третий день подряд).

Поскольку последние семьдесят два часа я почти ни с кем не общалась, то теперь говорила без умолку:

— Понимаете, я ведь даже анорексию заработала, когда была помоложе. И как раз вчера нашла свои старые дневники, специально отыскала, думала, пригодятся.

— Что ж, Виктория, я позвоню вам, как только мы примем решение.

Судя по ее голосу, она была бы рада вырубить меня каким-нибудь ксилофонным сигналом.

Положив трубку, я чувствовала себя как бегунья Кэти Фримен, поставившая новый рекорд. Да! Наверное, теперь моей безработице конец. Женщина порассудительнее, чем я, подождала бы большей определенности, хотя бы следующего звонка. Но я считала, что у меня уже есть повод для праздника.

И отправилась в парикмахерскую. Дорогую. Под названием «Удача».

Все сотрудники там расхаживали в черных резиновых фартуках с надписью «УДАЧА». Мне предложили белое вино, кофе без кофеина, мятный и ромашковый чай или воду — хороший признак. Может, в один прекрасный день в парикмахерских начнут подавать и напитки покрепче. Они, видит бог, там не лишние. Я познакомилась со всеми: с женщиной, которая принесла мне чай, и с женщиной, которая мыла мне голову, и с мужчиной, что красит волосы, и с парнем, который стрижет.

Парня звали Тихоня. Правда. Тихоня из «Удачи».

Слева на лицо Тихони падала сногсшибательная завеса из обесцвеченных волос. Справа волосы были подбриты и выкрашены в угольно-черный цвет. Сережек у него в ухе было столько, что оно напоминало жалюзи.

— Как вы насчет «готского возрождения»? — спросил он.

— М-м-м.

За кого он меня принимает? Мне тридцать лет, в конце концов. Впрочем, ладно. Многолетний опыт научил меня в парикмахерских на все отвечать «м-м-м», иначе могут и скальп снять.

— Не включишь «Долбаных кровососов»? — обратился Тихоня к своей подружке, которая торчала здесь для моральной поддержки.

Она угромыхала в огромных красных ботинках — клац-клац-клац, — и вскоре из динамиков понеслось что-то, до удивления напоминающее вопли Роджера, которому автомобильная дверца прищемила хвост. Когда подружка вернулась, ее ботинки были сплошь в остриженных волосах. Может, потом они с Тихоней их соберут и сделают с ними что-нибудь готское и ритуальное.

— У вас потрясающие волосы, — заметил Тихоня.

— Спасибо.

— Думаю, здесь надо немного убрать.

Я кивнула. Что еще должен делать парикмахер, если не убирать здесь немного?

«Кровососы» завелись снова. У меня возникло ощущение, будто Тихоня орудует ножницами в такт музыке.

— Обеденный перерыв? — поинтересовался он. Я кивнула. Ну, это же действительно середина дня.

— Постарайтесь не двигать головой, — сказал Тихоня. — А чем занимаетесь?

— Пишу про «Сухие завтраки».

— У-ух! Шутите? Мы их тут обожаем!

— Правда?

Неужели я все-таки трудилась во благо человечества?

— Вы только завтраками занимаетесь?

— Вообще-то я пишу обо всем. Составляю рекламу.

— Может, вам тогда с Невиллом поговорить?

— М-м-м…

Что еще, к черту, за Невилл? И как Тихоня видит, что стрижет, если весь его левый глаз закрыт этими лохмами?

Тихоня позвал Невилла, и явился кудрявый великан с трехдневной щетиной; на нем тоже был резиновый фартук, только белый. Происходи все это в «Стар Треке», Невилл наверняка был бы капитаном космического корабля. Хотя вообще-то все они тут напоминали эльфов из мастерской Сайта-Клауса. Или мясников.

— Как вас зовут? — спросил Тихоня. Кажется, я представилась еще на входе.

— Виктория.

— Невилл, Виктория — писательница. По части рекламы. Это она делала «Сухие завтраки».

— У-ух ты-ы! — Невилл явно был в диком восторге.