В объятиях страсти - Финч Кэрол - Страница 2

– Я не хуже Оливии способна позаботиться о себе, если не лучше, – беспечно возразила она, стараясь не вызвать гнев отца, который был терпеливым и снисходи­тельным человеком, если не доводить его до крайности. – Нет никакой нужды трястись надо мной.

Губы Митчела дрогнули в едва заметной улыбке. Такти­ка дочери была ему хороша знакома.

– Никто не подвергает сомнению твои способности, Си­рена. Я всего лишь беспокоюсь о твоем благополучии. – И вдруг вспомнил, о чем собирался поговорить, прежде чем они отвлеклись. – Подумай вот еще о чем на досуге. Мы лиши­лись учителя. Судя по всему, бессовестный решил присоеди­ниться к мятежником. – Губы Митчела вытянулись в жесткую линию. – Не сомневаюсь, что этот негодяй забивал детям головы пропагандой против Короны. Ты очень меня обя­жешь, если заменишь его, пока я не найду кого-нибудь на эту должность.

«Пожалуй, мне стоит чем-нибудь заняться, – подума­ла Сирена. – В последнее время я только и думаю о проблемах отца и о предложении Брендона».

– Я с радостью возьмусь за это дело, – горячо заве­рила Сирена, чем очень порадовала отца.

– Весьма вероятно, что у тебя получится даже лучше, чем у Джеймса Кортни. Он никогда мне не нравился. Бу­дем считать, этот недотепа оказал услугу Короне, примк­нув к ее врагам.

Сирена отвернулась, подавив усмешку. Отец не желал вникать в проблемы колонистов, именуя всех либералов бездарными хлыщами. Сирена же испытывала двойствен­ное чувство. Конечно, она была предана отцу, но и не могла не сочувствовать мятежникам. Собственным трудом эти люди добились процветания своей земли и не могли уразуметь, почему нужно следовать законам, которые ус­танавливаются где-то за безбрежным океаном. Да и кто бы смирился с тем, что все способное двигаться или приносить прибыль облагается баснословными налогами?

Из уважения к отцу Сирена оставляла свое мнение при себе, не осмеливаясь спорить с Митчелом, который являл­ся верным сторонником Короны. Тем не менее по рожде­нию она была американкой, унаследовавшей присущие колонистам гордость и упрямство. После шести лет, прове­денных по настоянию отца в Англии, она твердо знала, какой образ жизни ей по душе. Британцы казались Сирене лицемерными и чересчур напыщенными. Одноклассницы, проведав, что она прибыла из колонии, задирали носы и с высокомерием терпели ее, так и не приняв в свой круг.

Вздохнув, Сирена отбросила невеселые воспоминания и поспешила наверх в свою спальню. У нее было неотлож­ное дело, которое требовало незамедлительных действий: Оливия. Девушке не терпелось узнать, куда отправилась мачеха.

Пока Сирена находилась у бабушки в Англии, Митчел влачил унылое существование. Несмотря на все мольбы дочери не отсылать ее, отец был твердо убежден, что она должна получить приличное образование под надзором женщины, которая займется ее воспитанием. Бабушка ок­ружила девочку любовью, но Сирена чувствовала, что отец, тяжело переживавший смерть жены, нуждается в ней. Очевидно, оставшись один, Митчел обратился к Оливии в поисках тепла и понимания, не разглядев в ней честолюби­вую особу, привлеченную общественным положением и богатством, которые мог предложить Митчел Уоррен.

Вернувшись домой, Сирена пришла в смятение при виде драматических перемен, происшедших после того, как Оли­вия взяла бразды правления в свои руки. Мачеха обновила интерьер всего дома, за исключением комнаты своей пад­черицы. По крайней мере хоть в этом отец проявил твер­дость, подумала Сирена. Оливия искоренила всякое напоминание о Диане Уоррен, не оставив ни единой вещи­цы, которой та дорожила. Даже ее портрет был выдворен на чердак пылиться, между тем как Оливия наняла худож­ника, написавшего ее собственный портрет размером чуть ли не во всю стену. Каждый раз, входя в гостиную, Сире­на испытывала гнев при виде красовавшегося над камином изображения мачехи.

Она осматривала гардероб в поисках костюма для вер­ховой езды, как вдруг ей пришла озорная мысль: вряд ли распутная интриганка узнает Сирену в одежде уличного мальчишки. Ах, как было бы славно застать Оливию с любовником!

Девушка заправила рубашку в бриджи, закрутила во­лосы в узел на макушке и нахлобучила на самые уши ко­ричневую шляпу. Сирена посмотрела в зеркало и рассмеялась от удовольствия при виде своего отражения. Да, ни одна уважающая себя дама не позволила бы себе подобный на­ряд.

Зная, что отец едва ли одобрит такую затею, Сирена выглянула за дверь удостовериться, что поблизости никого нет, а затем заперла комнату изнутри. Нажав кнопку на панели у камина, она открыла секретный ход, через кото­рый по каменным ступеням можно было незаметно вы­браться из дома. Сирена обнаружила этот подземный туннель еще ребенком, но держала свое открытие в тайне. Она редко им пользовалась, но в данных обстоятельствах туннель идеально подходил для ее цели: выследить и выве­сти Оливию на чистую воду.

Сирена взяла свечу, задвинула за собой панель и осто­рожно стала спускаться по ступенькам. Затхлый воздух ударил ей в нос, напомнив, как давным-давно она вообра­жала себе здесь всевозможных чудищ. Но детские страхи рассеялись, и девушка уверенно шла вперед, освещая себе путь в кромешной темноте. Только звук ее шагов нарушал царившую в подземелье холодную тишину.

Сирена часто размышляла о тех, кто ранее владел этим домом. Зачем им понадобился подземный ход? На случай пожара или члены семьи занимались чем-то запретным? Возможно, они были пиратами, которые тайком пробира­лись на берег, чтобы припрятать награбленное добро, а затем отправиться в ночной набег. По слухам, женщина, которая продала дом ее родителям, была ведьмой. Ребен­ком Сирена представляла себе сморщенную старую вдову, которая, выбравшись тайком из дома, поджидает во мраке возвращения своих сыновей.

Находились очевидцы, утверждавшие, что видели на вершине холма темный силуэт в плаще, безмолвно созер­цавший убывающую луну.

В детстве, слушая россказни про вдову Гравит, Сирена давала волю своему воображению. Позже она поняла, что излишне прямолинейная сварливая вдова сама напрашива­лась на сплетни, которым, правда, не придавала особого значения. «Суеверное дурачье! – презрительно усмехну­лась девушка, сойдя с последней ступеньки и повернув в туннель, который должен был вывести ее на склон холма ниже дома. – Вдова Гравит была не более ведьмой, чем я сама! Определенно, людям свойственно преследовать и награждать прозвищами тех, чьи взгляды отличаются от их собственных. То, что вдова имела свое мнение и не боялась его высказывать, – отнюдь не причина для того, чтобы превращать ее в парию. Если верить слухам, она еще шесть лет назад выступала за независимость, заявляя во всеуслы­шание, что Англия чересчур натягивает вожжи, сдерживая колонии. Возможно, она продала свои дом и поселилась в местности, настроенной не так пробритански, как эта».

Сирена протиснулась в щель между валуном и кустар­ником, скрывавшим от постороннего взгляда потайной ход. Выбравшись наружу, девушка осторожно двинулась вдоль кромки скалы к конюшне. Она видела, как отец сел в экипаж, и, выждав, пока карета прогромыхала вниз по дороге, побежала к воротам на выгон. Щурясь от яркого солнца, Сирена пыталась разглядеть Кречета среди живот­ных, щипавших траву. Заметив гнедого жеребца с черны­ми гривой и хвостом, она тихонько свистнула. Конь поднял голову и навострил уши. Сирена свистнула еще раз, и он потрусил к хозяйке.

– Это я, – ласково проговорила она, увещевая коня. – И нечего вредничать. У нас важное дело.

Приоткрыв ворота, девушка взобралась на каменную стойку и прыгнула на спину лошади, браня себя за то, что не сообразила запастись уздечкой или хотя бы веревкой.

Понукая жеребца, она направила его по тропе, а затем, держась за гриву, заставила перейти на легкий галоп.

Сирена скакала через луг, пригнувшись к мускулистой спине коня. Она чувствовала себя на удивление свободной, улизнув из дома в одежде уличного мальчишки. Словно все ее заботы унеслись вместе с ветром, гулявшим в поле. Если бы не поиск Оливии и ее любовника, вылазка была бы просто великолепной.