Агитбригада 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 29

А что, если купить ей другую куклу? В принципе вариант, но не факт, что прокатит. Ребенок же может не захотеть другую куклу, а только свою. Или может согласиться меняться, а потом захочет оставить себе и ту, и другую. И не отберёшь — это же рёв на всю улицу будет.

Что делать⁈ Что делать⁈

Эх, был бы Енох — отвёл бы глаза. Или Моня внушил бы, что ей эта кукла не нравится.

Да, плохо быть одному, без призрачной поддержки!

Так, ничего и не придумав, я забылся коротким сном. Утром встал разбитый, как корыто у пушкинской старухи, и даже огромная чашка кофе не привела меня в благодушное и бодрое настроение.

Но в аптеку я не опоздал (я молодец!). Рабочий же день прошел буднично: у меня было достаточно простое и слегка муторное задание по изготовлению мази от мозолей. Я старательно трудился, пытаясь не сбиться и не перепутать реактивы — голова гудела от недосыпа и тревог. Валентин весь день был тих, аки агнец, лишь изредка бросал на меня тяжелые злые взгляды. Зато Лизонька ходила и цвела, словно сыр с плесенью, точнее, как весенние маргаритки на лужке, потому что нельзя девушек сравнивать с плесенью, даже если они такие, как Лизонька.

После урока с Маркони, естественно ни на какое кладбище я не пошел, отправился к себе во флигель, хотел немного перекемарить, но там убиралась Праня (правда уже без Танюшки, так как после обеда её мать была дома). Как вернуть куклу, я так и не придумал. Поспать тоже не получилось, поэтому, пока Праня гремела вёдрами, я немного поразбирал латынь, чтобы урок профессора не выветрился из памяти. А в полседьмого я нехотя собрался и поспешил к Форбрихерам на ужин.

Жили они в историческом центре города — в этом квартале обитал так называемый «цвет» общества города N. Форбрихер весь день пытался навязать, чтобы меня к ним в дом отвела Лизонька, но я решительно пресек все его матримониальные поползновения в мою сторону, отмазавшись уроком с профессором Маркони.

Жили Форбрихеры богато. Об этом буквально вопила, орала, кричала изобильная роскошь, которая была, казалось, во всём: от резных козеток и антикварной мебели, навощенного паркета из морёного дуба, до белоснежных льняных скатерти и салфеток, вышитых вензелями, кипенно-белой хрупкости фарфоровой посуды, и блеска начищенного столового серебра.

На семейном ужине собрались лишь самые близкие родственники, как я понял: сам Форбрихер, его, кстати, звали Генрих Адольфович, его супруга, Гертруда Карловна, худая и чопорная. Кроме Лизоньки был ещё старший брат Вольдемар, примерно шестнадцати — семнадцати лет, он служил в одном из трестов, готовился к поступлению в университет, поэтому старался говорить исключительно басом и всё время сидел с важным видом. Ещё была тётушка Роланда Карловна, желчная дама преклонного возраста и вторая женщина, примерно её ровесница, по имени Альма Францевна, рыхлая и флегматичная. Кем она приходится этому семейству я так и не понял.

Хозяйке помогала девушка Уля, быстроглазая, с простым рязанским лицом. Насколько я понял, она была здесь прислугой.

— Знакомьтесь, это Геннадий Капустин, подающий надежды мой лучший ученик, — витиевато представил меня всем присутствующим Форбрихер и добавил. — Кроме того, Геннадий обучается у профессора Маркони.

Все закивали одобрительно. Хотя вряд ли знали, что конкретно он преподаёт. Скорее сыграло роль иностранное имя. Затем мне представили по очереди всё семейство.

Ужин начался легко и непринуждённо, поначалу болтали ни о чём, о погоде, последних новостях, таких, как открытие новой карусели в городском саду или появление в кондитерской «Мирабелла» клубничных корзиночек, точно таких же, как в Баден-Бадене, в кондитерской у Шарля Армэ, и прочей чепухе.

Пока подавали первую перемену блюд, разговор витал вокруг последних культурных событий города N, в общем, было скучно и я изо всех сил старался не потерять нить разговора — голова от недосыпа была тяжелая.

Сонная одурь владела мной ровно до тех пор, пока в столовой не появилась еще одна участница семейного ужина — довольно пожилая высокая дама в чёрном закрытом платье с камеей из слоновой кости у ворота. Её высокая сложная прическа была украшена замысловатой шляпкой, а на руках были черные кружевные перчатки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Женщина повернулась ко мне боком, и я аж вздрогнул — нижней челюсти с той стороны у неё не было.

Ах, да, забыл сказать, что эта женщина была призраком.

— Собрались, стая ворон! — хрипло рассмеялась женщина и прошла сквозь стол.

Я вытаращился на неё и не успел отвести взгляд, когда она повернулась ко мне.

— А ведь ты меня видишь, — удовлетворенно сообщила мне призрачная старуха и попыталась прикрыть кружевным жабо отсутствующую часть челюсти.

— Нет, — ляпнул я.

— Видишь. Видишь, — удовлетворённо констатировала старуха и заглянула в супницу, которую принесла Уля:

— Ну кто айнтопф на первое подает⁈ — возмущенно пожаловалась мне она, — словно пейзане какие-то! Видела бы это безобразие моя маменька!

В это время Уля поставила передо мной миску с густым супом.

— О! Айнтопф? — с видом знатока похвалил я, — мммм… Какой божественный запах!

Присутствующие одобрительно заулыбались и переглянулись.

— А ты наглый! — радостно сообщила мне старуха.

— Вы что, ранее пробовали айнтопф, Геннадий? — одновременно спросила тётушка Роланда Карловна.

— Да! — ответил я сразу на оба вопроса и зачерпнул ложкой айнтопф.

— Ты должен убить Форбрихера! — заявила мне призрачная старуха и ложка с супом чуть не вылетела у меня из рук.

Глава 14

Как отобрать у четырехлетнего ребенка куклу⁈ Особенно если это единственная и любимая игрушка?

Утром вышел на улицу, гляжу, а Праня с ребенком идут куда-то. И в руках у неё кукла. С Енохом и Моней внутри!

Ничего не придумав, я ринулся к ним:

— Здравствуйте, барышни, — говорю.

— Добренького утречка, Геннадий Сидорович, — засмущалась Праня (до этого мы с нею никогда не общались).

— А куда это вы направляетесь?

— Да к Ивановым, — почтительно ответила Праня и поправила на голове платок, — сёдня у них убираться буду. А Танюха покамест пущай поиграет.

— Танечка, — сказал я, нагнувшись и улыбаясь доброй улыбкой, — а что это у тебя за такая кукла красивая? Дашь посмотреть?

— Нет! — выпалила Таня, показала мне язык и спряталась за спиной у Прани вместе с куклой.

И вот что делать?

— А вы чегой-то хотели, Геннадий Сидорович? — умильно спросила Праня.

— Да вот хотел спросить, ты у меня когда планируешь во флигеле убираться? — выкрутился я.

— Дык, я ж вчерась токо убиралась? — встревожилась Праня и немного напряженным голосом искательно спросила, — а что, плохо прибралась разве? Дык я прям сейчас пойду, всё исправлю…

— Нет, нет, всё хорошо, — попытался успокоить её я, — я просто хотел узнать, когда в следующий раз? А то ко мне товарищи должны прийти, так я хотел согласовать…

— Ась? — напряглась Праня.

— Подстроиться под твою уборку, — прояснил я, пытаясь скрыть раздражение, — а то ты уберешь, а мы намусорим, курить будем.

— Дык ничаво страшного, курите, Геннадий Сидорович, я потом опосля приду приберусь, ага, — разулыбалась Праня.

Ну и как отобрать эту чёртову куклу⁈

У нас в городе N было три кладбища — старое, новое и еврейское. Призрак Веры не сказал мне, на какое точно нужно идти. Судя по её одежде — умерла она давно, ну лет двадцать-тридцать назад точно. Значит нужно смотреть старое кладбище. Новое появилось уже после Революции. А еврейское само по себе отпадает.

Я шел туда, ведь выполнить обещание было надо, а из головы не выходил вчерашний ужин у Форбрихеров. Когда старуха категорически потребовала убить хозяина дома, я не знаю, как сдержался. Еле-еле досидел положенное время и при первом удобном случае свалил оттуда. Лизонька, конечно, была расстроена, но меньше всего мне хотелось её радовать. Хотя любопытно, что же такого натворил этот Форбрихер, что старуха даже не ушла на тот свет, а продолжает держаться в доме, истекая желчью. Ну, или что там у призраков вместо этого.