Агитбригада 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 28

Она чмокнула меня в щеку и убежала куда-то вглубь кулис, а я посмотрел на однокашников:

— Ну что, будете ещё убеждаться, или этого достаточно?

— Достаточно, — процедил Виктор, — проводи нас до выхода, а то среди этих штор чёрт ногу сломит.

— Это кулисы, — на автомате поправил его я.

— А эти артистки всегда целуются? — тихо спросил меня Ванька.

— Ну да, ты же сам видел, — так же тихо ответил ему я.

Некоторое время мы шли молча, пробираясь сквозь коридорчики — я решил. Что надо обойти сцену, чтобы не попасть на глаза Гудкову. Если Гришка начудил, то он явно не в духе.

В одной из боковых комнат сидело два парня-трубача, один — альт, второй — бас, но я их не знаю, и перед ними надрывался злой Зёзик:

— Я знаю, что вы все меня сейчас ненавидите! Теперь подумайте, как к вам должен относиться я?

Один из ребят, тот, что держал басовую трубу, что-то пробормотал и задудел какой-то разухабистый мотивчик на манер «ах шарабан мой…».

Зёзика аж перекорёжило, и он взревел раненым бизоном, перекрывая музыку:

— А теперь от себя попробуй дуть! У меня такое впечатление, что ты совсем не представляешь направление потока воздуха в трубе!

Трубач покраснел и опять принялся что-то там оправдываться. Второй сидел, вжав голову в плечи и старался не отсвечивать, чтобы Зёзик как можно дольше не обращал на него внимания.

Но тут взгляд Зёзика упал на меня, и он заметил нас с ребятами.

— Генка! Капустин! — радостно взвыл он, — вот тебя-то мне и надо! А ну давай-ка бери дуделку и будешь сейчас марш дудеть! А то мне Гудков дал этих шлимазлов, так они трубу воспринимают как клистерную трубку!

Он разразился целым потоком возмущённой брани. А я перевёл взгляд на однокашников:

— Дальше вы сами дорогу найдете? Или мне провести вас?

— Сами, — буркнул Виктор, чуть помявшись, он добавил, — слушай, Капустин, ты нас извини за недоверие, мы как увидели… вот и подумали… а кто ж знал…

— Да ничего, понимаю, — вежливо кивнул я, радуясь в душе, что на этот раз пронесло.

Смена ничего не сказала, только метнула в меня злой взгляд, фыркнула, крутнулась и вышла из комнаты, не прощаясь. Следом за ней вышел Виктор.

Ванька, чуть замявшись, подзадержался. Когда эти двое вышли, он, наклонившись ко мне, тихо спросил:

— Слышь, Капустыч, а как к вам сюда попасть, а?

— Зачем? — не понял я.

— Уж больно эти ваши артисточки хорошенькие. Особенно та, жопастенькая.

Ноябрьская ночь давно вступила в свои права. Я вымотался на репетиции, как ёжик. Поэтому свежий ночной воздух, наполненный свежими ароматами холодного дождя, который прошел совсем недавно, и мокрой листвы, что смешивались с запахами сдобы из кондитерской, показался мне раем. Я поёжился и сунул озябшие руки глубоко в карманы. Мда. А вопрос с тёплой одеждой с каждым днём всё актуальнее. Нужно срочно раздобыть денег. Времени на покупку одежды все меньше.

Тут я вспомнил Моню, на которого возлагал столь большие надежды по добыче денег, и совсем расстроился. Домой я добрался почти к полуночи. Тихий переулок за пустырем, где находился домик Степановны, давно спал. Здесь резко пахло прелой листвой и кошками.

Я постучался в калитку.

Открыла заспанная и недовольная Степановна, в калошах на босу ногу и второпях наброшенной фуфайке:

— Я тебя больше пускать не буду, если хоть раз ещё придёшь так поздно, — сварливо проворчала она, запирая за мной калитку.

— Я на репетиции был, — вежливо сказал я и протянул записку, которую попросил написать Гудкова.

— Что это? — даже не притрагиваясь, Степановна посмотрела на сложенный вчетверо листик недоверчиво, словно подозревая во мне родство с Борджиа.

— Это записка от руководителя агитбригады, — сказал я.

— Читай, — велела вредная старуха и посветила лампой.

Я прочитал.

— Ладно. Раз для государственного дела — так уж и быть, пущу, — скривилась старуха. — Но в следующий раз пусть государство тебя жильём обеспечивает. Или будешь ночевать на улице! Понял?

— Понял, — вздохнул я, втайне мечтая поскорей бы убраться отсюда с агитбригадой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— И девок твоих я больше останавливать не буду. Я тебе не швейцар какой! — сварливо заявила Степановна. — Сам разбирайся.

— Хорошо, — показательно вздохнул я, — хотя Изабелла уже сюда переезжать планирует. Говорит, что похлопочет в горсовете об уплотнении.

— Как переезжать? Зачем переезжать⁈ — забеспокоилась старуха.

— Не знаю, — как можно более равнодушно пожал плечами я, — мне-то что, я тут человек временный, через неделю с хвостиком съеду, как и договаривались. Она говорит, раз флигель свободный будет, хозяйка такая гостеприимная, хорошая, то ей лучше тут жить будет.

— Да ты что… — расстроенно охнула бабка и схватилась за сердце.

— Да! — продолжал нагнетать я, — потом, говорит, когда замуж выйду, дети пойдут, так мы по-тихому с нею домиками и поменяемся. Незачем ей одной в большом доме жить.

— Вот ведь дрянь! Ноги её здесь не будет! Тебе понятно⁈

— Понятно, — деланно вздохнул я и с хорошим настроением пошел к себе во флигель.

И была у меня в голове одна мыслишка. А что, если я попробую разобрать следующую страницу книги Лазаря? Авось найду «противоядие» как моих призраков из куклы вытащить. Хотя экспериментировать с ними жалко. Вот было бы у меня возможность с другими призраками поработать — я бы эту гипотезу проверил.

Кстати, идея неплохая, надо бы на спиритические сеансы Общества походить. Если они духов вызывают, может, какой-то и придёт. А тут такой я — раз и в куклу его поймал!

В общем перспективы открываются такие, что аж голова кругом идёт.

Итак, завтра у меня «аптечный день», затем короткий, на двадцать минут урок с Маркони. Потом свободное время — нужно успеть выполнить просьбу призрачной Веры. И вечером — семейный ужин у Форбрихеров.

Вспомнив последний пункт, меня аж передёрнуло.

Но деваться некуда, придётся идти. Утешало лишь одно — хоть поем вкусных домашних блюд.

Вот так, размышляя, я дошел до своего флигеля через весь двор, отпер его и вошел внутрь. Зажег лампу и окликнул призраков:

— Привет, орлы! Ну как вы тут без меня?

Ответом мне было молчание.

Хм… странно. Обиделись, что ли?

Я подошел к креслу, под которым видел в последний раз куклу и заглянул под низ. Куклы не было. Я поискал под кроватью, под столом, да что говорить — я даже под шкаф заглянул — нету!

Кукла пропала!

Движимый всё усиливающейся тревогой я принялся носиться по всей комнате в поисках куклы. Нету!

Нигде нету!

Да что ж это такое⁈ В сердцах я пнул ногой шкаф. И тут во дворе послышались шаги. Осторожно я выглянул — это Степановна возвращалась от туалета (здесь удобства были во дворе).

— Ангелина Степановна! — окликнул её я.

— Ох, окаянный! Испугал! — рассердилась старуха. — Ты время видел? Чегой неймётся тебе⁈ Спать давай ложись! А то завтра опять на уроки проспишь!

— Видел, — коротко сказал я, — я спросить только хочу.

— Ну спрашивай, только быстро, холодно на улице мёрзнуть.

— У меня в комнате соседская девочка куклу забыла. Вы не видели? Не могу найти. Уже всё обыскал.

— Конечно видела! — кивнула старуха, — Танька с утра такой рёв подняла, Праня как давай по всем соседям бегать, запамятовала, где могла её оставить. Но потом вспомнила, что у тебя последнего убиралась. Так что не беспокойся — куклу Танечке мы вернули.

У меня отпала челюсть.

Кое как поблагодарил Степановну и вернулся обратно.

Капец! Что теперь делать?

Вот как отобрать у четырехлетнего ребенка куклу?

Бедные! Бедные Енох и Моня! Да и Танечка тоже бедная. Я представляю, если она увидит, что кукла двигает ручками и ножками.

Я нервно забегал по комнате.

Мысли тоже лихорадочно метались по черепной коробке, но придумать ничего внятного я не смог. Не получалось. Да проще безногому на Эверест взойти, чем у ребенка отобрать единственную игрушку!