Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп "Раффи" - Страница 87

— Хан, ты напрасно идешь в это пекло.

— Хочу увидеть бой вблизи, — ответил хан, не обратив внимания на слова родственника.

— Ближе подойти невозможно, ты опрометчиво подвергаешь свою жизнь опасности. Вот отсюда лучше можно увидеть.

И он показал на огромную кучу мусора, образовавшуюся не за один день. Сюда, видимо, выбрасывались нечистоты со всей крепости.

Странные шутки шутит иногда жизнь, грубейшая реальность вдруг дает повод для философских обобщений. Рядом с богатым дворцом хана неожиданно вырастает куча мусора. Прямо напротив роскошных залов жмутся жалкие лачуги, где ютится нищета. Единицы наслаждаются жизнью, а тысячи страдают. Это точная картина Востока и восточной власти — несоизмеримое противоречие между тиранией и рабством.

События выманили деспота из его великолепного дворца и поставили на гору мусора. Любопытная игра случая… Со своего возвышения он смотрел теперь, как воюет, проливает кровь народ. Но за кого? За того, кто его угнетал, порабощал. В этом заключается самая большая глупость толпы…

Небольшое меньшинство протестует против насилия, а темное большинство старается задушить этот протест. Зачем? Чтобы сохранить власть тирана, чтобы монарх мог еще сильнее давить, угнетать, сосать кровь своих рабов…

— Смотри, хан, — показал Гаджи Фарадж на совершающиеся варварства. — Наши хотят пробиться, но улица забаррикадирована. С той стороны стреляют армяне. И с крыш тоже. Посмотри на этих бесстыжих женщин, как они помогают своим мужьям! Они заряжают ружья и передают мужчинам, чтобы те стреляли. Кто дал им столько оружия?

Хан ничего не ответил.

— Погляди, хан, — радостно сказал Гаджи Фарадж и продолжал восторженно: — Наши опрокинули баррикаду!.. Прошли… Армяне отступают! О, жалкие!.. Они снова остановились… Укрылись за другой баррикадой… а теперь вновь защищаются…

Вдруг раздался глухой рокот, за которым последовали панические крики. Испуганная толпа мусульман с возгласами отчаяния бросилась бежать из армянского квартала.

— Уйдем отсюда! — воскликнул не менее испуганный родственник хана.

— Что там произошло? — спросил Асламаз-Кули, не трогаясь с места.

— Кто знает? Наши бегут. Уйдем, если не хотим быть раздавленными под ногами взбесившихся беглецов.

— Но что же случилось? — снова спросил хан.

— Разве не видишь? — ответил телохранитель,

— Ничего не вижу.

И в самом деле, хан не видел ничего. Гнев и волнение словно лишили его зрения. Он только слышал дикие, отчаянные вопли.

— На нас движется войско армян, — сказал телохранитель. — В наших стреляют из пушек, и они бегут.

— Но откуда взялись здесь вражеские войска? — спросил хан, не веря своим ушам.

— Один бог ведает, — ответил телохранитель. — Когда он гневается на людей, он и из-под земли изрыгает огонь, и со звезд…

Хан решил спуститься со своего возвышения. Им овладело чувство, похожее на робость, его не знающее страха сердце сильно забилось.

Объятая ужасом толпа убегала, точно подхваченная ураганом. Внезапно она остановилась, словно что-то преградило ей путь.

— Почему они стали? Видно, решили оказать сопротивление…

— Нет, в другом конце улицы тоже показался враг… Он перерезал им путь… Наши теперь меж двух огней. Враг и сзади и спереди. Они не знают, в какую сторону бежать…

Пушки били уже с более близкого расстояния. При каждом залпе освещался довольно большой участок улицы. В этом страшном свете хан различил горы трупов, видел, как люди падают друг на друга, словно подрубленные деревья.

— Ах, сколько народу полегло! — трагическим голосом воскликнул хан. — И как проникли в крепость эти неверные?..

Никто ему не ответил, потому что никто и не знал этого.

— Теперь люди убегают по крышам, — заметил один из телохранителей

— Как им удается забираться на крыши? — спросил хан,

— Там стены домов со стороны улицы низкие.

Из пушек стреляли воины князя Баиндура, а с противоположной стороны нападал отряд военачальника Автандила.

— Поспешим! — воскликнул хан. — Надо повернуть сюда наших воинов! Неверные вскоре сровняют с землей всю крепость!..

Пожар полыхал все сильнее, жители не знали, куда им прятаться.

Хан и его телохранители выбрали одну из темных и пустынных улиц и бросились бежать, чтобы позвать войско на помощь. Воины хана в это время сражались в другой части крепости.

В полутьме до ушей хана дошел какой-то разговор, и он замедлил шаги:

— Пусть он будет проклят, этот хан, — произнес женский голос, — если не мог справиться с врагом, зачем бросил нас в это пекло?

В сердце хана словно вонзили кинжал.

— Мама, — сказал детский голосок, — возьми меня на ручки, я устал

— Как мне поднять тебя, сынок? — отвечала мать. — У меня на руках твоя маленькая сестренка.

— Тогда посади на плечо, я больше не могу идти.

— У меня на плече уже сидит твой братик…

— Мама, я немного присяду здесь…

— Здесь неудобно, сынок, пройдем еще немножко, и там отдохнем.

— Почему здесь неудобно, а, мам?

— Здесь темно, мой милый…

— Мне страшно, мама, а вдруг они придут…

— Кто, родной?

— Те люди, что избивали моего отца. Отчего упал папа, а, мам?

Отчаявшаяся мать и несчастная супруга ничего не ответила. Они ушли, исчезли во мраке. Асламаз-Кули уже не слышал продолжения их разговора.

«Пусть будет проклят этот хан», — вспоминал он слова женщины, и они были страшнее, чем огонь, которым поливал его враг.

По темной шумной улице он вышел на площадь. Здесь в растерянности бегали какие-то люди. На площадь выходило несколько улиц. Хан не знал, какую выбрать.

— Посмотри назад, хан, — сказал один из телохранителей, — горит весь низинный квартал.

Хан обернулся и ничего не ответил.

— Эти люди бегут оттуда, — добавил телохранитель. — Видишь, многие тащат свой скарб.

— Куда же они идут?

— Похоже, и сами не знают…

Хан и его люди выбрали наугад одну из улиц и пошли по ней. Вдруг навстречу им вышел вражеский отряд. Армяне были так близко, что хан слышал их голоса.

Хан повернул назад. Но пройдя несколько шагов, заметил, что остался один. Телохранители либо спасали свои шкуры, либо встретившись с врагом лицом к лицу, растерялись и упустили из виду своего хозяина. Последнее казалось более вероятным. Итак, он один. Один в собственной крепости, среди собственного народа. Никто не обращал на него никакого внимания. Только теперь его охватил дикий страх. Но у него хватило силы воли не потерять окончательно голову.

Он вошел в узкий переулок. Надо было избежать вторичной встречи с врагом. Отовсюду слышались горестные вопли, жалобы о пощаде. Люди потеряли почву под ногами, не зная, что делать, куда бежать… Хан слышал плач и рыданья своего народа и проходил мимо…

Идти узким переулочком было очень трудно, то спереди, то сзади его толкали люди и с руганью проносились дальше. Вдруг кто-то с такой силой налетел на него, что они буквально столкнулись лбами.

— Ты что, ослеп? Не видишь, куда прешь?

Владыка города ни слова не сказал в ответ.

Это были те самые рабы, что, завидев лишь его тень, склонялись до земли и сто раз били поясные поклоны. Теперь они смели касаться его головы… Судьба порой играет с нами злые шутки…

Узкий переулок вывел его на более широкую улицу. Толпа запрудила ее. Люди были вооружены.

— Наши отступили!.. Сломились! — кричали в толпе.

— Как это сломились? — спросил хан, остановив одного из кричащих.

— Сломились, и все, — ответил тот, с трудом переводя дыхание. — Враги атаковали крепостные ворота снаружи, наши пытались остановить их, но они одолели, повалили ворота и вошли в город.

— Какие ворота?

— Железные.

Все ворота крепости были железные. Но речь шла о тех, что открывались прямо в сторону армии Мхитара спарапета. Значит, именно спарапет и проник в Зеву.

— А дальше? Что было дальше? — спросил хан.

— Да не знаю, — ответил человек, — я-то убежал.