Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп "Раффи" - Страница 86

— Они мне дали знать.

— Когда?

— Через несколько минут после того, как ты расстался со мной и направился к подкопу.

— А они знают о нашем продвижении?

— Конечно. Я передал сведения через их же гонцов.

— Теперь понимаю, отчего уши жителей Сюника устроены иначе, чем у простых смертных, — насмешливо заметил князь Баиндур. — И все же окапываться в этих развалинах нет смысла, поспешим, если не хотим, чтобы квартал несчастных армян тоже обратился в руины. Бек и Мхитар спарапет так легко в крепость не войдут. Надо им помочь и открыть ворота.

Затем были отданы распоряжения кому куда идти. Войско разделилось нa три части — одной должен был руководить Автандил с тер-Аветиком, другой — мелик Парсадан, третьей — князь Баиндур.

XXV

Зеву (Гехи) была одной из множества крепостей царей Багац. Два последних невезучих властелина этого рода — братья Григор и Смбат — не имели наследников. У Григора была лишь дочь по имени Катá. Чтобы его трон не пустовал, Григор отдал дочь за юного Гасана из княжеского рода Джалалянов, владельцев Хачена, и посадил зятя на престол царей Багац.(1) Вскоре оба брата умерли, не увидев гибели своей страны.[168]

В те времена на Востоке усилились монголы. И подобно мощным ливневым потокам устремились во все стороны, У молодого Гасана Джалаляна не хватило мужества устоять перед их нашествием. Он бросил на произвол судьбы города и замки своей страны и чтобы спасти собственную шкуру, забрал семью и уехал в родовую вотчину — Хачен… Грозному царству титана Андока положил конец трусливый пигмей — Гасан.[169]

В дальнейшем Зеву, как и остальные крепости Кафана, попеременно попадала под власть то персов, то арабов, то турок. И армяне стали покидать свои земли… Их постепенно заселили магометане.

В описываемое время в Зеву насчитывалось около пяти тысяч жителей, армян было уже совсем немного.

Прослышав о походе Давида Бека на Зеву, Асламаз-Кули-хан собрал в крепости и турецкое население окрестных деревень, так что во время осады здесь было довольно много магометан.

Два обстоятельства могут придать храбрости мусульманину, заставить его воевать — жажда наживы и религиозный фанатизм. Другие идеалы ему чужды. И об одном, и о другом позаботились в осажденной крепости. Хан дал право грабить и убивать соседей армян, а главный мулла в качестве вознаграждения за это обещал им магометов рай…

Вот почему, когда Асламаз-Кули велел визирю бить в барабаны, за несколько минут перед объятым пламенем дворцом собрались все ханские воины, до того пребывавшие в совершенной растерянности и отчаянии. Они почувствовали уверенность и прилив сил, услышав ободряющий призыв хана. Когда же главный мулла устами своих чавушей сообщил повеление аллаха и его пророка, толпа впала в экстаз. Мусульмане как один человек поднялись, чтобы сражаться против неверных.

Сообщенные визирем вести хан счел слишком безнадежными и, не желая верить им, спросил у командующего армией:

— Агбар, сколько, по-твоему, воинов у Давида Бека?

— Да будет здоров мой господин, сколько может быть воинов у гяура? Самое большее несколько сот человек. Но дело не в количестве — пусть даже их будет несколько тысяч или десятки тысяч. Стоит ли пугаться мух?

Тираны привыкают к лести и если даже понимают, что им преподносят ложь, все же любят ее выслушивать. Это порок, похожий на курение опиума или алкоголизм — зная, как они вредны, люди все же продолжают предаваться нм.

— Значит, мы обязательно победим?

— Какие могут быть сомнения? — ответил военачальник Агбар с презрительной усмешкой. — Пусть только мой господин прикажет своему слуге, и он увидит, как поступит Агбар с неверными.

— Слава тебе, Агбар, — сказал хан удовлетворенно. — Я щедро вознагражу тебя за отвагу.

Визирь лишь посмеивался про себя, слушая этот разговор. А кичливый Агбар все более воодушевлял легковерного хана:

— Мой господин, от мощи твоей сабли сотрясаются горы и от края до края волнуются моря. Какой смертный посмеет не склониться перед твоим могуществом?

Вооруженная толпа на площади все росла. К ней присоединялись даже те, у кого не имелось оружия. Тогда хан приказал визирю открыть двери складов и раздать людям оружие.

— Там уже ничего нет, — ответил визирь.

— Как нет? — в ярости спросил хан.

— Наше оружие теперь в руках врага, — холодно проговорил визирь.

— Что-о?!

— Да, они выкрали его у нас.

— Ты все знаешь, визирь, только сообщаешь слишком поздно. Что это значит?

— Это значит, что неприятель — хоть Агбар и сравнивает его с мухами, — очень хитер и ловок, и мы не успеваем предугадать его ходы. Мы спохватываемся, когда дело уже сделано.

Агбар, имевший с визирем старую вражду, воспользовался случаем, чтобы свести с ним счеты:

— По-моему, визирь вполне мог бы предвидеть действия врага, если бы не закрывал на все глаза и не позволял врагу поступать как ему вздумается. В этом случае, конечно, и муха сможет кое-что сделать.

— Ты клеветник, Агбар, — сказал визирь.

— А ты изменник, визирь, — ответил Агбар.

Два видных государственных мужа — визирь и командующий войсками — принялись пререкаться. И это происходило на площади в ту минуту, когда, с одной стороны, горел замок, а с другой — все усиливалась орудийная пальба врага. Хан принял сторону Агбара и велел своим телохранителям увести визиря:

— Арестовать, а утром прямо на этой площади обезглавить его.

Радости командующего Агбара не было предела, он победил давнишнего врага.

А визирь про себя подумал: «Если только ты доживешь до утра…»

Потом Асламаз-Кули обратился к льстецу и клеветнику:

— С этой минуты, Агбар, я назначаю тебя визирем. Но ты будешь исполнять и обязанности командующего.

Агбар угодливо поклонился в пояс:

— Я предан своему господину душой и телом и буду действовать во славу его и стараться ради его величия.

Новый визирь стал наводить порядок в войсках. Если у кого было лишнее оружие, он передавал его невооруженным. Через несколько минут полки были сформированы и над ними поставлены начальники.

Барабанный бой противника утих, его сменила усилившаяся орудийная пальба. Город осыпали огнем. Хан вынужден был покинуть дворец и выйти на улицы города, то есть попасть из огня да в полымя. Видимо, он совершенно забыл, что оставляет гореть в языках пламени своих многочисленных жен и детей…

Асламаз-Кули воззвал к аллаху и его великому пророку и дал приказ войску перейти в наступление.

Невежественный во всех других вопросах, в военном деле хан был весьма искусен. Он заметил, что вражеские орудия бьют из разных мест — как изнутри крепости, так и снаружи. Поэтому он разделил свои силы на несколько частей и послал по разным направлениям. А сам с телохранителями и небольшой свитой стал следить за общим ходом военных действий.

Весь город застилал пороховой дым. Этот бедственный вечер напоминал один из торжественных вечеров чарчамбе[170][171], когда повсюду — во дворцах и в хижинах — зажигается огонь и палят из ружей.

Чернь во главе с главным муллой уже напала на армянский квартал. У персов не было пушек, вооружены они были ружьями, пистолетами и кинжалами.

Хан со своей свитой прежде всего направился к ним, посмотреть, как действует народ. Бой здесь принял одно из своих самых устрашающих обличий. В те времена города еще не освещались, черные дела совершались во тьме ночной. Улицы озарялись светом лишь на миг, когда пушки изрыгали огонь, унося сотни жизней…

Сильный ветер, свирепствовавший уже несколько часов, сейчас стих. При виде людского варварства он умерил свой пыл.

Среди ханской свиты находился один из его ближайших родственников, некий Гаджи Фарадж. Заметив, что Асламаз-Кули смело бросается вперед, он предупредил его: