Всего хорошего, и спасибо за рыбу! - Адамс Дуглас Ноэль - Страница 12

«Бип… бип… бип».

Форд хихикнул.

Ему не нравилось думать о себе как о человеке, который способен на хиханьки-хаханьки, но тут он вынужден был признать, что хихикает и повизгивает от смеха уже добрые полчаса.

«Точное время после третьего сигнала…»

Теперь звездолет почти что вышел на вечную орбиту вокруг безвестного, никем не посещаемого спутника. Почти что вышел.

Осталось осуществить последний этап плана. Форд снова прогнал на компьютере симуляцию запуска спасательной мини-шлюпки, проверил все равнодействующие сил, действия и противодействия, тангенсы-котангенсы, поверил математикой всю поэзию движения и увидел, что план его безупречен.

Уходя, он погасил свет.

Когда крохотная сигарообразная шлюпка понеслась, точно язычок застежки-«молния», к расположенной в трех днях лету орбитальной станции Порт Сезефрас, несколько секунд она скользила бок о бок с длинным, тонюсеньким лучом, которого ожидал гораздо более долгий путь.

«Точное время после третьего сигнала два часа… тринадцать минут… пятьдесят секунд».

Форд хихикал и повизгивал. Он бы расхохотался во все горло, но в шлюпке было слишком тесно.

«Бип… бип… бип».

11

— А самое противное — это апрельские проливные.

Артур что-то уклончиво промычал; сидящий рядом мужчина, по всей видимости, твердо решил завязать с ним разговор. Артур хотел встать и пересесть за другой столик, но кафе было переполнено. Артур принялся яростно помешивать кофе.

— Долбаные апрельские проливные. Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

Наморщив лоб, Артур уставился в окно. Над автострадой висела лучистая, почти невесомая завеса дождя.

С тех пор как Артур вернулся, миновало уже два месяца. Войти в прежнюю колею оказалось до смешного просто. У людей, в том числе и у него, удивительно короткая память. Теперь восемь лет безумных странствий по Галактике казались ему даже не дурным сном, а скорее фильмов, который он записал на видео с телевизора и засунул на нижнюю полку шкафа, так и не удосужившись посмотреть.

Осталась только радость от возвращения домой. Теперь, когда, как он считал (увы, опрометчиво), над его головой всегда будет атмосфера Земли, все, находящееся в пределах этой атмосферы, ему ужасно нравилось. Глядя на серебристое сияние дождевых капель, он осознал, что просто обязан за них вступиться. И заявил:

— Ну а мне они нравятся. По самым очевидным причинам. Они легкие и освежают воздух. Брызги сверкают так, что душа радуется.

Сосед по столику только саркастически фыркнул.

— Все так говорят, — сказал он, глядя на Артура исподлобья и вжимаясь в угол кафе.

По профессии он был шофером грузовика. Артур узнал это от него самого: усевшись рядом с ним, мужчина с бухты-барахты сообщил: «Я шофер. И ненавижу ездить под дождем. Смешно, правда? Обхохочешься».

Если в этом высказывании и содержался какой-то тайный философский смысл, Артуру он остался недоступен, а потому наш герой лишь негромко хмыкнул — вежливо, конечно, но безо всякого желания вступать в разговор.

Однако соседа это не остановило. Ни в начале разговора, ни теперь.

— Все так говорят об этих хреновых апрельских проливных дождях, — сказал он. — Какие они, блин, приятные, какие они, блин, освежающие, какая это замечательная, блин, погодка.

Подавшись вперед, он весь сморщился, словно собирался сказать что-то ужасное о правительстве.

— Вот что меня интересует, — сказал он, — если в апреле погода такая уж замечательная, почему… ПОЧЕМУ, — это слово он буквально выплюнул, — …почему нельзя обойтись без этого хренова дождя?

Артур сдался. Он решил уйти, не допив кофе, который был слишком горяч, чтобы выпить его залпом, но очень уж отвратителен на вкус для того, чтобы пить его холодным.

— Не расстраивайтесь, — сказал Артур, сам ужасно расстроенный этими нападками на дожди, и встал. — До свидания.

Сделав остановку в магазинчике запчастей, он вышел наружу и пересек просторную автостоянку, демонстративно упиваясь чудесными каплями дождя, барабанившими по его лицу. Он даже заметил бледную радугу, мерцающую над Девонскими холмами. Радуга тоже привела его в упоительный восторг.

Артур залез в свой потрепанный, нежно любимый «гольф джи-ти-ай» черного цвета, взвизгнул шинами и покатил мимо островков с бензонасосами по скользкой от масла дорожке, которая вела к автостраде.

Он думал, что теперь-то над его головой всегда будет атмосфера Земли. И заблуждался.

Он думал, что паутина сомнений, в которую затянули его странствия по Галактике, навсегда осталась в прошлом. И заблуждался.

Он думал, что теперь может спокойно выкинуть из головы хотя бы тот факт, что Земля — эта большая, твердая, грязная, промасленная и пробензиненная Земля с висящей над ней радугой, Земля, на которой он живет, — это лишь микроскопическая точка на микроскопической точке, затерянной в непостижимой бесконечности Вселенной.

Он ехал себе и ехал, что-то мурлыча под нос и заблуждаясь относительно всех вышеперечисленных обстоятельств.

Он заблуждался, и живое доказательство тому стояло у скользкой дороги под маленьким зонтиком.

У Артура отвисла челюсть. Он надавил на педаль ножного тормоза так мощно, что растянул сустав, одновременно рванув ручной тормоз — так резко, что машина чуть не перевернулась.

— Фенни! — крикнул Артур.

Он чудом ухитрился не сбить девушку машиной, но тут же наверстал упущенное, когда пытался гостеприимно распахнуть перед ней дверцу.

Дверца стукнула девушку по руке. Та выронила зонтик, который был немедленно унесен ветром на середину дороги.

— Вошь астероидная! — завопил Артур, выскочил из машины на дорогу, чудом не был сбит грузовиком с надписью «Грузоперевозки Маккенны — всем стихиям назло» и с ужасом узрел, что колеса грузовика вместо его собственного тела проутюжили зонтик Фенни.

Грузовик выехал на автостраду и был таков.

Тихо шевелясь на ветру, зонтик лежал на бетоне, точно раздавленный паук, говорящий жизни свое последнее «прости».

Артур поднял зонтик. И сказал:

— Э-э…

Вряд ли стоило возвращать девушке этот искалеченный предмет.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — спросила она.

— Э-э, ну-у… — пролепетал Артур. — Послушайте, я куплю вам другой…

И как только взглянул на нее, проглотил язык.

Она была довольно высока ростом. Темные волнистые волосы обрамляли ее бледное серьезное лицо. В этот миг, одиноко и неподвижно стоя на обочине, она выглядела угрюмой, словно аллегорическая статуя какой-нибудь важной, но немодной добродетели в парке эпохи классицизма. Невозможно было понять, на что устремлен ее взгляд — она смотрела только на то, на что вроде бы не смотрела.

Но стоило ей улыбнуться — вот так, как сейчас — она как будто бы возвращалась из неведомых далей на землю. Тепло и жизнь приливали к ее лицу, придавали необычайное изящество ее телу, ее движениям. Эффект был потрясающий. Артур был потрясен так, что чуть ума не лишился.

Улыбнувшись, она бросила сумку на заднее сиденье, а сама, изящно изогнувшись, забралась на переднее.

— Насчет зонтика не беспокойтесь, — сказала она Артуру, когда уселась.

— Это зонт моего брата. Если бы зонт ему нравился, он бы мне его в жизни не дал. — Рассмеявшись, она защелкнула пряжку ремня безопасности. — Вы ведь не дружите с моим братом, правда?

— Нет, не дружу.

Всеми чертами своего лица, всем телом она произнесла: «Это хорошо», — только голос отмолчался.

У Артура никак не укладывалось в голове, что она, настоящая, живая, действительно сидит рядом с ним в этой машине. В его собственной машине. Осторожно тронувшись с места, он почувствовал, что почти уже не способен ни дышать, ни мыслить, и надеялся только, что для управления машиной эти два умения не нужны — иначе быть беде.

Значит, все, что он пережил, сидя в другой машине, в машине ее брата, в тот вечер, когда, измученный и обалдевший, вернулся домой из многолетних кошмарных странствий на звездолетах, вовсе не примерещилось ему из-за психической неуравновешенности. А может, и примерещилось, но ведь в данный момент его психика неуравновешеннее еще раза в два, так что ничто ему не мешает окончательно выпустить из рук тот противовес, который удерживает психику уравновешенных людей в норме.