Сабля, птица и девица (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович - Страница 7

На улице послышалось конское ржание и скрип колес. Захлопали входные двери, и зал начал наполняться людьми. Вот купец с двумя не то приказчиками, не то охранниками. Вот остзейские немцы, видно, что отец и сын из мелких дворян. Вот еще трое служивых литвинов с аркебузами. Вот небольшой свадебный поезд: молодые жених с невестой, дружки жениха, подруга невесты, два дядьки и тетка среднего возраста.

Зал полон. Корчмарь сдвинул слева два больших стола для свадьбы, а остальные посетители уплотнились к себе подобным. Ласка пересел к немцам, те окинули его оценивающими взглядами и вежливо, но с достоинством кивнули, не произнеся ни слова.

Кружки бились о кружки, ложки стучали о тарелки. Бегали подавальщики, их оказалось двое. На стол к русскому и немцам подали блюдо с лазанками. Лазанки это такие квадратики из из пшеничного теста, которые варят, а потом заливают жареным луком с салом. Здесь в горшок с лазанками повар добавил и мясных обрезков, и капусты для вкуса.

Вошел старик-кобзарь в плаще с капюшоном. Даже лица не видно, только борода торчит. Остановился посередине. Посмотрел по сторонам.

— Сыграй, диду! — крикнули из-за свадебного стола.

Кобзарь оглянулся. Сидя, конечно, играть сподручнее. Ремесленники вытащили ему короткую лавку.

Сел. Провел по струнам. Весь зал перестал стучать ложками и повернулся к нему.

— Близится гулянка к завершенью

Закончен пир за праздничным столом

Сидит старик в неведомом томлении

И смотрит как светает за окном [1]

Он пел низким голосом и довольно быстро. Пожилые кобзари чаще тянут длинные баллады о славных битвах или безответной любви. Быстрые песенки поют скоморохи на ярмарках под дудки, гудки и бубны, но иногда и под струнные.

— Слова такие, где ж вы деды и отцы! В ответ на кладбище завыли мертвецы.

На этих словах, как по уговору, двери распахнулись и в зал повалили люди в кольчугах. Не люди. Нелюди. Покойники.

Двадцать пять лет назад под Дубровно, где Крапивна впадает в Днепр, состоялась битва при Орше, в которой польско-литовское войско Константина Острожского разбило русских воевод Булгакова-Голицу и Челяднина. Много русских воинов полегло в овраге от пушечной засады, а еще больше утонуло в Крапивне и увязло в ее болотистых берегах.

Мертвецы и выглядели как будто только что встали из болота, все мокрые и ржавые, сжимающие в гнилых руках рыжие мечи и топоры. По уму, конечно, из замерзшего болота по весне вряд ли что можно поднять. И руки из усохшего мяса не должны махать мечом как живые. И ноги не должны держать человека в броне, и глаза не должны видеть.

Но колдовство работает не по уму, а от лукавого. И если добрый христианин узрел, что движется то, что двигаться ну никак не должно, ему следует сначала убедиться, что перед ним не морок, а потом при необходимости решать проблемы материального характера материалистическими методами.

— Изыди! — хором заорали монахи.

Насчет всякой чертовщины божьи люди реагируют быстрее. Миряне еще глаза протирают, а монахи уже выводят нараспев «Святый Боже, святый крепкий, святый безсмертный, помилуй нас!»

Не помогло. Ласка слышал истории, когда при упоминании Господа нечисть рассыпалась в прах, но слышал и другие. Например, лешего или русалку от молитвы корежит, но вовсе не развоплощает. А бабки-ведьмы хоть в церковь при желании могут войти, только колдовать там не могут.

Местные шляхтичи схватились за сабли, еще не разобрав, живые там или мертвые. Воин даже в темноте просто по силуэту отличает своих от чужих. Немцы выхватили новомодные длинные колющие мечи, а Ласка — булатную саблю, взятую с татарского мурзы.

Про оживших мертвецов говорили разное. То голову срубить, то осиновый кол в сердце, то сжечь. Скорее всего, все варианты правильные. В толпе покойников не нашлось ни одного безголового, ни одного с древком, торчащим из сердца, и ни одного обгорелого.

— Прикройте! — крикнули служивые, перевернули стол и схватились за аркебузы.

В умелых руках хватит полминуты, чтобы зарядиться и выстрелить. Ласка и немцы сразу же переместились защищать стрелков. Быстро грянули два выстрела. Один разнес покойнику голову и окончательно его упокоил. Другой мертвец принял пулю в грудь и упал, но тут же поднялся.

— В голову стреляйте! — крикнул литвин, надеясь, что у кого-то еще есть пороховое оружие.

— Дзякую! — ответил почему-то женский голос.

Ласка бросил взгляд налево. Подруга невесты вытянула руку с пистолетом и почти в упор жахнула в лоб покойнику.

— Бисова девка! — выругался толстый шляхтич, у которого над ухом прогремел выстрел.

Каких-нибудь других покойников такая боевая компания порубила бы в капусту. Но эти пришли в броне, с мечами, и, самое главное, не потеряв боевую сноровку. Мертвецы парировали, уклонялись, принимали вскользь на доспехи и контратаковали. Прямо как живые, пусть и немного медленнее. Зато они не боялись мелких ран и действовали совершенно заодно. Ласка даже подумал, что держись они так слаженно при жизни, битва при Орше бы закончилась совсем по-другому.

Живые же и устали к вечеру, и набили животы, и выпили. И за стол в доспехах никто не сел, даже из тех, кто мог везти с собой шлем и кольчугу. Пока всего двоих мертвецов Ласке и немцам удалось поразить клинками.

— Вот он я, нелюди! — крикнул Ласка, проскочил через ряд врагов и запрыгнул на стол.

Надо их раздергать, пока не задавили толпой.

К нему обернулись сразу трое, а от противоположной стены двинулись еще двое, и в свете свеч мелькнули окровавленные сабли. Купцу конец. Для мирного торговца он даже относительно долго продержался.

Ласка вертелся волчком, приковав к себе внимание пятерых. Зато стрелки выстрелили еще по разу. Первый, молодец, снова упокоил, а второй попал в голову, но с самого края и только повредил череп. Судя по состоянию покойников, черепные повреждения им не мешали.

— Заряжай, а я стреляю, — скомандовал первый стрелок.

Свадебная компания потеряла двоих, но полукругом удерживала угол, куда забились обе девушки. Жениха оттеснили во второй ряд. Он, высокий и длиннорукий с длинным клинком, уже два раза издавал воинственный клич, разбивая мертвые черепа.

Этот покойник удивительно похож фигурой на отца. И саблей машет почти как батя. Даже кольчуга на нем копия отцовской. Неужели это дед Иван, который не вернулся с войны, уйдя туда задолго до рождения внука?

— Деда! Дед Иван! — крикнул Ласка, — Иван Умной, Афанасьев сын!

Мертвый воин повернулся к нему. Истинное, крестильное имя человека имеет власть над ним в любом колдовстве и при жизни, и после смерти. Неотпетых мертвецов колдуну поднять куда легче, чем отпетых по имени, если вторых вообще возможно поднять.

Дед шагнул к внуку, ускорился и сделал выпад саблей в голову. Ласка парировал. Мертвецы били тяжело, но все-таки не так быстро, как живые. Батя мог отстегать вицей любого из своих сыновей, разрешив им защищаться любым оружием.

— Не стыдно родного внука обижать? — спросил Ласка, — Кровь от крови и плоть от плоти?

Он не ожидал ответа, но мертвец ответил.

— Стыдно.

— Изыди отсюда со товарищи, деду Иване! — наудачу приказал Ласка, — Именем Господа нашего Иисуса Христа!

Могло сработать. И истинное имя, и именем Господа. Но чего-то не хватило.

— Отдай мне саблю, — сказал дед скрипучим голосом, — Мою возьми.

— Был ты мне дед, а стал нежить страшная, — ответил Ласка, отбивая тяжелые удары, — Нитки тебе своей не отдам и от тебя ничего не возьму.

Дед ударил так, что чуть не снес внуку голову, но Ласка двигался быстрее, и дедова сабля выбила из бревенчатой стены фонтан щепок.

— Упокойся ты с миром, Христа ради!

— Упокоился бы я, когда бы не колдун.