Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 50

Очная ставка проводилась следующим утром. Я как раз мыл руки после того, как справил свои дела над парашей после завтрака, когда приоткрылся глазок, а следом в замочной скважине со скрежетом провернулся ключ.

— Бестужев, на выход.

Меня отконвоировали в кабинет старшего лейтенанта Воробьёва, возле которого на скамейке сидели отдалённо знакомые две женщины и сержант. Ну да, продавщица из хозмага, сотрудница привокзального кафе и милиционер, с которым в дверях этого самого кафе мы столкнулись. Я успел поймать на себе заинтересованно-опасливые взгляды женщин, после чего меня завели в кабинет. Воробьёв уже чуть ли не потирал ладони в предвкушении раскрытия жестокого преступления. Я же, как ни странно, не испытывал почти никакого волнения.

— Будьте добры, встаньте к стене, — попросил он.

— Уже к стенке? А как же суд? — пошутил я.

— Будет и суд, — успокоил меня старлей.

Следом привели ещё четверых мужчин примерно моего возраста, хотя внешне они не слишком напоминали мне меня самого. Я стоял вторым справа.

— Давайте Акульшину, — кивнул старлей приведшему меня сержанту.

Акульшиной оказалась толстая работница кафе.

— Посмотрите внимательно, Анастасия Ефремовна, есть ли среди этих людей тот, которого вы обслуживали в кафе 12 сентября?

Тётка сразу же вперила меня взгляд своих выцветших глаз, а я, не отводя взгляда, мысленно взмолился: «Нет, это не я! Ты меня не узнала, у того был небольшой шрам на губе и глаза ярко-голубые». Чувствуя, как в районе темени появляется слабое покалывание, я продолжал таращиться на неё, а она на меня, при этом в её взгляде начал проявляться лёгкая поволока.

— Ну что, узнали кого-нибудь? — не унимался старлей.

Тётка, словно находясь в стоянии лёгкого транса, повернулась к нему и медленно произнесла:

— Здесь его нет. У того был шрам небольшой на верхней губе, а глаза голубые, как васильки.

— Какой шрам, какие васильки? — опешил Воробьёв.

— Не, нет его тута, — всё с той же интонацией мотнула головой тётка.

— Вы ещё посмотрите, внимательнее!

— Да чего смотреть-то, коль я вижу, что тут того мужика нет… И вообще, я с работы на час всего отпросилась, мне обратно надо.

Старлей с минуту уламывал сотрудницу кафе, однако та стояла на своём, да и я продолжал мысленно посылать сигналы, что среди этих пяти подозреваемого нет. И одновременно билась мысль: «Дар Мессинга работает! Работает!!!»

На Воробьёва больно было смотреть, так он опечалился, что тётка меня не опознала. Однако пришлось её проводить и пригласить продавщицу хозяйственного магазина. На этот раз следователь был более строг.

— Гражданка Богданова, перед вами пятеро мужчин. Узнаёте ли вы среди них того, что покупал у вас 12 сентября кухонный нож и три гранёных стакана?

В общем, с продавщицей повторилась та же самая ситуация, что и с её предшественницей. Снова покалывание в районе темени, снова заверения, что «у того шрам был на губе и голубые глаза», снова неприятие этого факта следователем, который на этот раз вцепился в продавщицу мёртвой хваткой, требуя от неё опознать во мне потенциального преступника. Но та под напором моих мысленных флюидов и не думала сдаваться, так что старлею пришлось и с ней распрощаться.

— Я же знаю, что это вы, Бестужев, почему они отказываются вас опознать? — уже с нескрываемой злостью говорил он, обращаясь словно и не ко мне. — Не могли же вы их запугать, в конце концов, если видели всего один раз в жизни.

А мне было весело, я чувствовал, что выстроенная Воробьёвым пирамида изрядно качнулась и готова рухнуть в любой момент. Правда, остался ещё один свидетель, я так и сказал, старлею:

— Давайте вашего сержанта, пусть ещё он попробует меня опознать. Может, на третий раз повезёт, недаром говорится, что Бог троицу любит.

Неприкрытая издёвка в моём голосе, казалось, сейчас окончательно выведет следователя из себя. Наверное, он сдержался лишь невероятным усилием воли. Сам выглянул из кабинета, крикнув в коридор:

— Мухин, заходите!

Сержант оказался крепким орешком, тот словно почувствовал, что его волю ломают, и мне приходилось буквально продираться сквозь его ментальную защиту. Но вроде пробил, это стало ясно, когда свидетель, впав в некое подобие сомнамбулического состояния, заявил, что человека, с которым он столкнулся в дверях привокзального кафе, среди этих людей нет.

— Ладно, ступайте, — выдохнул Воробьёв, обессиленно падая на свой стул со страдальческим выражением лица. — И вы свободны.

Это уже в адрес нашей пятёрки. Не удержался, спросил у старлея:

— Я тоже?

Показалось, что сейчас он запустит в меня первым подвернувшимся под руку предметом.

— Лыков, в камеру его!

Уже в дверях притормозил и, обернувшись, громко сказал:

— Предлагаю ещё съездить в Ростов, пообщаться с дежурившей в тот день горничной. Она подтвердит, что я весь день провёл в номере.

Вообще-то сеанс гипноза или как там ещё происшедшее можно было назвать, серьёзно меня вымотал. Добравшись до камеры, я рухнул на нары и проспал до обеда, от которого в полудрёме отказался и снова вырубился. Зато к ужину проснулся выспавшимся, свежим и голодным как собака.

Добавляло бодрости и знание того, что подарок Мессинга не был лишь плодом моего опоенного бормотухой воображения. Ну а как ещё можно было истолковать то, что я проделал с людьми, которые должны были меня опознать на очной ставке?! Надеюсь, я не продал душу дьяволу в обличье знаменитого экстрасенса.

Выпустили меня на следующий день. Причём с извинениями, и пока следователь просил прощения за причинённые неудобства, вид у него был такой, словно он страдает от жуткой зубной боли. Впрочем, я его прекрасно понимал, и даже в глубине души сочувствовал. Но только где-то в глубине.

Старлей лично доставил меня в аэропорт, где мне был вручен билет на ближайший рейс до Москвы.

— Счастливого полёта, Алексей Михайлович, — с кислой миной пожелал Воробьёв.

— И вам счастливо оставаться.

Я даже протянул ему руку, которую тот, чуть замешкавшись, всё же пожал. Глядя ему вслед, я вспомнил, что обещал жене купить подарки. Наличности при мне было 73 рубля с копейками, с этой суммой я позавчера вышел из дома. Ну а что можно было найти в Ростове за оставшиеся до самолёта два с небольшим часа? Хоть что-то, что могло бы указать на то, что я действительно был в этом городе. В итоге прикупил за 18 рублей салатницу из семикаракорской керамики, которую мне завернули в несколько слоёв пергаментной бумаги.

С этим подарком и заявился домой. Не без труда отбился от града посыпавшихся на меня вопросов, используя заранее заготовленную версию. А на следующий день ввалился на квартиру, где прибился Ерофеев, отдал хозяину пару бутылок «Агдама», после чего провёл с Венечкой сеанс гипнотерапии. Запрограммировал его, что курить он бросает совсем, а пить будет максимум по стакану в день, после чего с чувством выполненного долга отправился восвояси.

Тем временем моё ноу-хау с искусственными ресницами набирало популярность. Причём, что в общем-то логично, большим спросом услуга стала пользоваться у актрис театра и кино, оперных див, эстрадных певичек и балетных танцовщиц. Среди моих клиенток были уже гремевшая на весь мир Майя Плисецкая и её конкурентка по Большому театру Людмила Семеняка, уже знакомая мне Елена Образцова и бывшая проездом в Москве ленинградская певица Людмила Сенчина, своенравная Людмила Гурченко и жеманная Светлана Светличная… Как же мне было любопытно познакомиться с молоденькой Пугачёвой. После развода с Орбакасом она жила в многоэтажке на Вишняковской, в скромной однокомнатной квартирке вместе с дочерью Кристиной. На момент моего визита Крис была в садике, так что нам никто не мешал.

Во время процедуры, пока она болтала о всяких пустяках, меня так и подмывало сказать, что я помню Аллу Борисовну в преклонном возрасте, молодящуюся и женившую на себе годящихся ей в сыновья певцов и юмористов.

Будущая «Примадонна» пока пела в Москонцерте, в ВИА «Весёлые ребята», и недавно на V Всесоюзном конкурсе артистов эстрады с песнями «Посидим, поокаем» и «Ермолова с Чистых прудов» ей присудили «утешительную» третью премию.