На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 27

Впрочем, предвидение или что, но раз уж дело начато, надо было довести его до сколько-нибудь внятного результата, поэтому я взял у Суханова адрес Крюковой, и отправился к ней, благо, жила она неподалёку, в переулках ближе к Яузе. Что кухарка она приходящая, в доме не живёт, я у дворецкого тоже уточнил, как и её возраст — двадцать три года. То есть по здешним понятиям Ефросинья Крюкова почти что старая дева, так что дела, связанные с предстоящим замужеством, смотрелись вполне пристойным поводом для начальственной доброты.

Маленький домик за покосившимся заборчиком, что я с трудом отыскал в совсем уж глухом переулке, встретил меня злобным тявканьем собачонки, которую от посаждения на цепь не спасли ни малые размеры, ни общая несуразная наружность. Захлёбывалась собаченция брёхом довольно долго, но никто из домика так и не вышел посмотреть, чего ради весь этот шум. Зато вышла женщина в возрасте из дома по соседству, но толку от неё оказалось немного — ничего она не видела, ничего не слышала, где сейчас может быть Фроська, даже понятия не имеет. На том соседка посчитала долг вежливости исполненным, ко мне интерес потеряла и принялась орать на несчастную псину, укоряя её, и в общем-то вполне справедливо, за то, что она своим дурным брёхом добрым людям покоя не даёт. Псина попыталась было обгавкать соседку ещё более злобно, чем до того меня, но через пару минут признала своё поражение в дискуссии и заткнулась. Признать поражение пришлось и мне, после чего я отправился домой — книга Левенгаупта сама себя не переведёт.

На следующий день, однако, выяснилось, что поражение моё оказалось даже более тяжёлым — позвонил по телефону отец и сообщил, что сегодня Крюкова на службу не вышла и мальчишка, коего Суханов отправил к ней домой, вернулся ни с чем, сказав, что дома её нет. Я посоветовал отцу обратиться к Борису Григорьевичу, отец проворчал, что так и сделает. Меня, признаться, посетили нехорошие предчувствия — знал уже, чем такое может обернуться.

…Шаболдин появился у меня вечером на другой день. Вид старший губной пристав имел настолько усталый и недовольный, что я даже не предложил ему выпить, а молча налил чарку можжевеловой да велел принести в кабинет нарезанных хлеба и ветчины. Ну и себе плеснул, так, чуть меньше, чем наполовину.

— Дело с этой Крюковой нехорошее получается, Алексей Филиппович, — угрюмо начал пристав, выпив и закусив. — Очень нехорошее.

Я показал готовность слушать самым внимательным образом, что бы он мне ни сказал, и Шаболдин продолжил:

— Дома её нет. Никаких признаков, что увели её силою, нет. Никаких признаков поспешных сборов тоже нет. Следов того, что в доме что-то искали, опять-таки нет. Тем не менее, ни носильных вещей, ни денег, ни чего-то ценного в доме не осталось.

— И то верно, нехорошо как-то получается, — согласился я.

— Это ладно, — пристав уж очень недобро усмехнулся, — дальше ещё хуже.

Я уже приготовился услышать, что найдено мёртвое тело незадачливой невесты, но оказалось и вправду хуже.

— Опросил я соседей, — продолжал Шаболдин. — Двое ранним утром, часу в седьмом, видели Крюкову с неким мужчиною, шедшими под ручку в сторону Яузы. Шедшими, кстати, налегке, без какой-либо поклажи. Было это в выходной день Крюковой. Эти же двое, как и четверо других, видели Крюкову с тем же мужчиною и раньше, но давно. Как давно, вспомнить не могут, но вроде бы зимою. И описание того мужчины, что они дали, очень уж похоже на того самого «Иван Иваныча», который, как нам с вами сказали, сидит у тайных.

Я выругался. Просто, без виртуозных пассажей, зато грубо и злобно. Нет, я всё понимаю, тайные дела далеко не всегда делаются в белых перчатках, в делах этих, как в моём мире выразился кто-то из специалистов, «нет отбросов, есть только кадры», [1] но сейчас, когда сам стал пострадавшей от подобных методов стороной, даже столь разумные оправдания на меня не действовали. Да ещё и Смирнов, как оказалось, ко всему этому каким-то боком причастен.

Самое же неприятное крылось тут в том, что никаких способов прояснить дело я не видел. Нет, попробовать поговорить по душам со Смирновым я, конечно, могу. Могу и прямо в Палату тайных дел обратиться. Да и Леониду что сказать, у меня тоже найдётся. И что? Мне на голубом глазу скажут, что «Иван Иваныч», настоящую личность коего, кстати, они ни мне, ни губным так и не раскрывают, сидит у них под замком и ни о каком его хождении под ручку с кухаркой из отцовского дома и речи быть не может, а что соседи той кухарки говорят, будто видели это своими глазами, так мало ли кто на того «Иван Иваныча» похож…

Проводив Шаболдина, я продолжил свои невесёлые размышления, попытавшись хотя бы просто упорядочить всё, что мне на сегодня известно, а заодно как-то эти сведения истолковать. Порядок я выбрал хронологический, излагая известные мне события по времени их свершения.

Первое. Некий господин, именующий себя Иваном Ивановичем Ивановым, покупал у артефактора Терехова глушитель охранных артефактов. Денег на оплату заказа «Иванову» не хватило, и ему перевели недостающую сумму из Москвы. Перевёл служащий конторы присяжного поверенного Карцева, обслуживающей интересы господина Смирнова.

Что тут можно сказать? С уверенностью только одно — у Карцева «Иванову» не очень-то и доверяли, выдав ему на руки довольно ограниченную сумму. И, кстати, похоже, что тут имела место либо частная инициатива самого Смирнова, либо перестраховка Карцева при выполнении поручения своего нанимателя. Причастность к событию именно Палаты тайных дел смотрелась неубедительно — эти бы просто вручили «Иванову», который почти наверняка и есть тот самый «Иван Иваныч», глушитель, не передоверяя дело посторонним.

Второе. Некий «Иван Иваныч», проявив профессиональные навыки в губном сыске, нашёл старого московского вора на покое Печёного и, мастерски используя кнут и пряник, сделал его посредником в найме вора Мартышки для проникновения в мой дом.

Да, в этом случае, конечно, объяснением того, как именно «Иван Иваныч» отыскал самого Печёного и сведения о его причастности к воровским делам, могла быть наводка из Палаты тайных дел, а не сыскные навыки «Иван Иваныча». Но могла и не быть — обе версии не имели ни подтверждения, ни опровержения.

Третье. «Иван Иваныч» заказал Мартышке выкрасть у меня некие изделия из чёрного стекла, показав воришке рисунки тех самых изделий. Вещей таких до того (впрочем, и после тоже) Мартышка никогда не видел.

Вообще тёмный лес. Пока не станет понятным, что это за изделия, ничего правдоподобного тут не придумать. Про бесславный провал моих попыток разобраться с артефактами из чёрного или хотя бы просто цветного стекла я уже говорил.

Четвёртое. «Иван Иваныч» купленным у Терехова глушителем обеспечил Мартышке и его подручному Плюхе проникновение ко мне на двор и указал окно моего кабинета. Мартышка влез ко мне, но был пойман, бит и сдан губным.

Единственный пункт, по которому вопросов нет — сам в половине изложенных событий поучаствовал.

Пятое. «Иван Иваныч» разыскивает и убивает Плюху, изменяя внешность, чтобы скрыться после убийства.

И зачем, спрашивается? Ну, убил он Плюху, мог и Печёного убить, а толку? Мартышка-то всё равно уже у губных сидел, так что было кому опознавать заказчика. Или это привычка такая — нет возможности всех свидетелей поубивать, так хотя бы попытаться стоит? Нехорошая привычка, прямо скажу…

Шестое. После неудачи Мартышки «Иван Иваныч» следит за моим домом. Возможно, не только за домом, но и за мной, однако точно выявлена только его слежка за домом. При этом «Иван Иваныч» показывает изрядное умение как вести слежку, так и уходить от неё.

Смысла этой слежки я и тогда не понимал, и сейчас не понимаю. Ну не понимаю — и всё! Нельзя в одиночку успешно вести слежку, невозможно. Вон, губные соглядатаи, коих Шаболдин отрядил за мной присматривать, и то сколько раз «Иван Иваныча» упускали, а они-то не по одному работали!

Седьмое. Тайный исправник Мякиш сообщает нам о том, что «Иван Иваныч» пойман тайными и находится у них. Предоставить какие-либо сведения по деятельности «Иван Иваныча» Мякиш отказывается.