Экземпляр (СИ) - Купор Юлия - Страница 70

Костя сидел, зажатый многодетной семьей с одной стороны (мама-папа, двое мальчиков и девочка, младшему мальчишке чуть больше двух лет) и воркующей парочкой с другой. Он взял кофе за тридцать рублей в автомате, и дешевый американо оказался на удивление вкусным. Со всех сторон люди спешили, хлопотали, снимались с веток, бежали к автобусам и маршруткам, прибегали из автобусов и маршруток — суетливая толпа, все одеты одинаково, сплошь черные легкие куртки и шапки, яркие курточки только у мелких, но детишек было немного, всех поглощали, подминали под себя унылые взрослые.

Костя подскочил с места сразу, как только увидел отца — больно он уж выделялся на фоне остальных: гордая, почти офицерская стать, дорогое пальто, не чета этим вашим курткам из «Бершки», уверенная походка, никаких торопливых жестов и суетливых движений. За отцом, чуть поодаль, семенили мама и Артемка, который, кажется, опять немного подрос. Последний раз Костя видел братишку, когда приехал к родителям, да-да, чтобы узнать, на самом ли деле погиб Женя Балакирев, и УСЛЫШАННОЕ НЕ МОГЛО НЕ ШОКИРОВАТЬ! Артемка был сосредоточен и серьезен, как молодой Штирлиц. Вылитый батя подрастает.

Костя швырнул стаканчик с недопитым кофе в похожую на инвентарь из кабинета стоматолога металлическую урну и устремился к отцу. Краем глаза он отметил яркую вывеску «Лучшая шаурма 24 часа на ул. Летчика Бабушкина — заходите!», но сознание тотчас же отправило эту информацию в корзину. Обнялись, поцеловались — мама с папой радушно, Артемка немного скованно, будто стесняясь. В его возрасте не любят столь явные проявления чувств.

— А вы куда собрались-то, мам, пап?

— В Турцию, — охотно ответила мама.

Выглядела она прекрасно. Легкий макияж: чуть подкрашены ресницы, румянец на скулах, светлая помада. Карие глаза лучились счастьем — у Кости аж сердце екнуло, давно он не видел человека, который мог просто так чему-то радоваться, да и, положа руку на сердце, давно он не видел человека не из тусовки Векслера, и, с одной стороны, он был ужасно рад за маму, а с другой, совершенно отчетливо понимал, что его адский поезд едет совсем в другую сторону и это, возможно, последний раз в жизни, когда он видит радующуюся маму и хотя бы понимает, почему она рада. Следующая станция — следующий круг ада, как-то так, как-то так.

— В Турцию?

— Да, Мармарис. Отель пять звезд, «все включено», кормежка, бассейн, первая линия — место суперское, я даже не ожидала. Зря не поехал с нами.

Костя даже не стал упоминать, что его вообще-то никто не звал.

— Мам, — Артемка дернул маму за рукав.

Видимо, у них до этого был какой-то уговор, о котором она забыла.

— Ах да, — встрепенулась мама, — мы пойдем с Артемом Викторовичем чебуреков поедим.

И они исчезли, быстренько и оперативно, умчались в сторону лестницы — на втором этаже вокзала была чебуречная с пластмассовыми красными столами и шаткими стульчиками.

И вот они остались вдвоем — Костя и отец, серьезный и сосредоточенный. Отец старел, но как-то очень красиво старел. Так стареют актеры и литературные персонажи вроде Эраста Фандорина: волосы с проседью, но густые, морщины вокруг глаз, но волевые и симметричные, лицо обветрено и от этого выглядит еще более мужественным, и очки, очки — для солидности. Впрочем, у герра Ойгена Мотля очки дороже были.

Костя выдохнул, досчитал до десяти в обратном порядке, потом вдохнул, набираясь решимости, которой, увы и ах, становилось все меньше. Всего-то надо было задать один вопрос, но, черт побери, какой. Отец, какое отношение ты имеешь к мэру — нет, лучше: отец, какое отношение ты имеешь к Роберту Эд… не то, отец, ты как-то связан с Векслером, потому что твой «Белый альбатрос» никогда не проигрывает, но будь, пожалуйста, с ним поосторожнее, а то я вот вляпался, не хватало еще, чтобы ты попался в его сети. Он любит собирать экземпляры, а ты, отец, в конце восьмидесятых отжигал — мама не горюй!

— Отец.

Как-то слишком официально. Никуда не годится. А легкомысленное «пап» застряло в горле и не захотело произноситься. Батя внимательно посмотрел, ожидая продолжения.

— Я хочу узнать про «Белый альбатрос».

— Вакансий нет, прости. Если ты об этом.

— Мне не нужна работа. Я хочу узнать, как связаны «Белый альбатрос» и администрация Воскресенска-33. Ну я же примерно знаю, как что делается, сам работал управленцем раньше, так вот… вы же выигрывали все тендеры! Ремонт в здании администрации, что на Карла Маркса, отделочные работы в личной администрации Роберта Эдмундовича, еще куча подрядов. В этом городе все решается через мэра Векслера, получается…

Костя замолчал, потому что на дальнейшее уже не хватило воздуха.

— А, Роберт Эдмундович — мой старый знакомый. И кстати, он не всегда был мэром.

— Он был актером, — каким-то нелепым дискантом произнес Костя, потом попытался откашляться, чтобы вернуть себе нормальный человеческий голос, и продолжил: — Получается, ты с ним давно знаком? Ты же такой ш-шустрый, всегда был, мама рассказывала, ну, пробивной, и…

Вот сейчас — и этого уже невозможно избежать — ось абсцисс пересечет ось ординат. Дано: администрация Воскресенска-33, глава администрации, ООО «Белый альбатрос», а теперь задание со звездочкой — как связаны эти элементы?

— Кость, не юли, я знаю, что ты натворил. Я про сделку. Не могу осуждать.

Ой-ой-ой, от яркого электрического света закружилась голова, почему все так зашумели, этот шум невозможно выносить, ах, если бы все заткнулись и можно было бы в тишине подумать, сосредоточиться и подумать, а то в таком бардаке не слышно собственных мыслей.

— Т-ты о чем?

— Да понял я, что ты догадался, — произнес отец и поправил очки. — Ты всегда был парнишкой с мозгами, два и два умел складывать. Что ж. Время было тяжелое, понимаешь. А я… да ты и сам знаешь, замешан был во всяком разном, мне терять было нечего… кроме вас. И жизни. Я хотел жить, очень хотел. И видишь ли, когда вот это… проносится вся жизнь перед глазами, извиняюсь за банальность, очень хочется за что-нибудь — или кого-нибудь — уцепиться. И когда на перекрестке появился этот пижон, я осознал, что это мой второй шанс.

— Чего? Какой шанс? Какой перекресток? За кого ты там уцепился?

Тревога так и повисла в воздухе. Какой-то рейс отменили, о чем сообщал репродуктор, — опять у кого-то не получится покинуть Воскресенск-33. Люди повспрыгивали с металлических сидений, забегали, кто-то ругался по телефону, кто-то менял билеты, кто-то вышел наружу покурить, подышать стылым октябрьским воздухом.

— Так, — батя снял очки, достал из кармана платочек, протер сначала одну линзу, потом вторую, потом зачем-то дужку, нацепил очки на нос. — То есть ты не об этом меня хотел спросить? То есть ты не догадался?

И вид у бати внезапно стал такой, какой был давно-давно, когда Костя случайно застукал его за просмотром эротики на РЕН ТВ. То есть канал-то он переключил сразу, но вот выражение лица, о, это выражение лица он переключить не сумел. Почему-то Костя только сейчас вспомнил этот дурацкий эпизод. Эх, родители-родители, вовсе вы не святые люди.

— О чем я не догадался, п-пап? Я просто лазил на сайте госзакупок, и мне стало интересно почему… А теперь я, кажется, понял. Ты первым сделку заключил, да? Я даже в этом не смог тебя обойти.

Мир, и без того шаткий и валкий, перевернулся окончательно. И вроде Костя уже привык (заставил себя привыкнуть) к тому, что он жестокий убийца и психопат, и к тому, что он видит в зеркале хладнокровного монстра, и к тому, что он главное зло Воскресенска-33, и да, он отрицательный персонаж, и бла-бла-бла. А тут оказалось, что отец (его величество Батя) — вот кто первым заключил сделку с Робертом Векслером, исполняющим обяза… Нет, это немыслимо, совершенно немыслимо… Надо перемотать время, вернуться в утро и перезапустить день… Все неправильно, чертовски неправильно. Ну как ты мог, батя, ну как ты мог?!

Какая-то тетка с баулами пронеслась мимо, грубо задев при этом Костю. Он не стал хамить, просто посмотрел ей вслед. Несчастная-несчастная тетка.