Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Как стать богом (СИ) - Востриков Михаил - Страница 10


10
Изменить размер шрифта:

Нет, марок, разумеется, на чайном столе не было. Все альбомы и кляссеры оставались там, где они их рассматривали — на отдельном столике в углу, где шкафы с коллекцией. Но вот что странно: почему-то и некоторые кляссеры тоже оказались на полу, хотя до них от места чаепития было не меньше трех метров, а скорее, даже больше. Он не может толком объяснить, как это произошло. Он и сам этого не понимает. Словно затмение какое-то с ним внезапно тогда приключилось. Только что вот сидел он за чайным столом и ловил улетающие салфетки и вдруг, без всякого перехода, сидит уже на диване у дальней стены, Академик с лязгом орудует щеколдами, запирая окна, а кляссеры — лежат на полу, четыре штуки, и несколько марок в клеммташах из них выскочило и тут же рядом пребывает — на полу, рядом с журнальным столиком и под самим столиком.

Нет, тогда он этому никакого значения не придал — испугался только, не попортились ли выпавшие марки. Но все оказалось в порядке, марки были целы и невредимы, они с Академиком тут же собрали их и положили в соответствующие кляссеры на нужное место. Нет, он уже не помнит, что это были за марки. Кажется, Британская Центральная Африка. Да, это неважно, рядовые какие-то, по сто-двести «михелей», ничего особенного, поэтому и не запомнились.

Вообще-то, по правде говоря, многие обстоятельства тогдашних событий ему не запомнились, и весь тот вечер в памяти до сих пор как бы затянут этакой смутной дымкой, и по поводу каких-то простейших вещей остались и остаются неясные недоумения. Например: был телефонный звонок сразу после аварийного чаепития или ему это только кажется теперь? Вроде бы все-таки был. А может быть, и не было. Разогревали они с Академиком чайник по второму разу, или он, Академик, тут же после инцидента и удалился, сославшись на позднее время? Не вспоминается. Провал. Неясность. Вряд ли это важно для дела, но факт тот, что в памяти все это смотрится до странности нерезко, словно в расфокусированный бинокль

Он грязный, грязный тип! У него внуки в институте уже учатся, а он все за девками гоняется, старый козел. И язык у него грязный, что ни слове — похабщина. Можете себе представить — вдруг ни с того ни с сего сообщает мне: он у врача, видите ли, был, анализы какие-то делал, так у него все сперматозоиды, видите ли, оказались живые! А⁉ Какое мне, спрашивается, дело до его сперматозоидов? Грязный он, грязный, и все мысли у него грязные. И вор. Я вам сейчас скажу откровенно, что я сам об этом думаю: он меня чем-то отравил. Он же химик. Подсыпал мне в чай какую-то дрянь и, пока я лежал в беспамятстве, взял из коллекции, что ему захотелось. А кляссеры на пол бросил: как будто они от ветра туда свалились. Не зря же про него ходит дурная слава, что он гипнотизер: является к человеку, якобы честно купить у него коллекцию, наведет на него дурь, тот и отдает ему за бесценок. Потом спохватится, бедняга, да только поздно, и ничего уже никому не докажешь Тем более: академик же, лауреат! «Как Вы можете даже подумать о нем такое?!. Ай-яй-яй!» А вот и не «ай-яй-яй». Очень даже не «ай-яй-яй».

СЮЖЕТ 5/4

Юрий слушает все эти сбивчивые жалобы пополам с инвективами почти отстраненно — он близок к обмороку. Сердце бьётся с перебоями и уже даже не бьётся теперь, а лишь судорожно вздрагивает, как лошадиная шкура под ударами вожжей. Он отчаянно борется с наползающей дурнотой, его мучает одышка, а в голове крутится, как застрявшая пластинка, единственная фраза из какого-то романа:

«И вот тут-то я и понял, за что мне платят деньги!»

Пару раз он уже ловит на себе косой, сердито-обеспокоенный взгляд Работодателя, но отвечает на эти взгляды только раздраженным насупливанием бровей, а также злобными гримасами в смысле:

«Да, пошел ты! Занимайся своим делом!».

Такой сумасшедшей концентрации вранья давно ему встречать не приходилось, а может быть, и не встречал он ничего подобного и вообще никогда. Серый-пыльный Тельман Иванович врёт, буквально, через слово, почти поминутно, причем без всякого видимого смысла и сколько-нибудь разумно усматриваемой цели. Каждая его очередная лживость хлестает несчастного Юрия вожжой по сердечной мышце, поперек обоих желудочков и по коронарным сосудам заодно. Он уже почти перестаёт улавливать смысл произносимых Тельманом Ивановичем лживых слов и молит Бога только об одном — не обвалиться бы сейчас всем телом на стол, прямо на всю эту свою регистрирующую и контролирующую аппаратуру, а в особенности — на Главную Красную Кнопку, об которую он уже указательный палец намозоливает, непрерывно её нажимая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Вы меня спрашиваете, почему я ничего не предпринял. (Удар по коронарам: вранье — ничего подобного никто у него не спрашивал!) А что? Что мне было делать? Я, между прочим, еще как предпринимал! Какие только варианты не перепробовал! Лично к нему ходил и знал же, что пустой это номер, но пошел! «Как Вам не стыдно» — говорю! (Вранье.) В лоб его спрашиваю: «Где же ваша совесть, господин хороший?» (Вранье, ложь, ложь.) «Ведь вы же заслуженный, — говорю, — пожилой человек! О Боге пора уже подумать!» (Врет, врет, серый крыс — никуда он не ходил, никого в лоб ни о чем не спрашивал)

— И что же он вам на это ответил? — Работодатель наконец включается (и как всегда, в самый неожиданный момент).

— Кто?

— Академик. Что он вам ответил на поставленные в лоб прямые вопросы?

— Ничего. А что он мог ответить? Молчал себе. Улыбался только своими искусственными челюстями.

— Не возражал? Не возмущался? Не угрожал?

Тут Тельман Иванович словно бы затормозит. Жуёт серыми губами. Вытаскивает клетчатый платок, вытирает лоб, губы, руки почему-то вытирает — ладони, сначала левую, потом правую.

— Плохо вы его знаете, — говорит он наконец.

— Я его вовсе не знаю, — возражает Работодатель, — Кстати, как Вы сказали его фамилия?

— А я разве сказал? — спрашивает Тельман Иванович. У него даже остроконечные ушки встают торчком.

— А разве не сказали? Академик… академик Вышеградский, кажется?

Тельман Иванович ухмыляется только, с некоторой даже глумливостью.

— Нет, — произносит он почти высокомерно, — Не Вышеградский. Отнюдь.

— А какой?

— Я не хотел бы называть имен, — произносит Тельман Иванович еще более высокомерно, — Пока мне не станет ясно, готовы ли Вы взяться за мое дело и что именно намерены предпринять.

Однако, Работодателя осадить и тем более нахрапом взять невозможно. Никому еще (на памяти Юрия) не удавалось взять Работодателя нахрапом. Он ответствует немедленно и с неменьшим высокомерием:

— Не зная имен, — говорит он, — Я совершенно не могу объяснить Вам, что я намерен предпринять, и вообще не могу даже решить, готов ли я взяться за Ваше дело.

Сцена 6. Любовь к неуплате почтового сбора

СЮЖЕТ 6/1

Тельман Иванович молчит, наверное, целый час, а потом шмыгает носом и говорит жалобно:

— Я ведь с ним и сам без малого до уголовщины докатился. Вы не поверите. Серьезно ведь раздумывал подослать лихих людей, чтобы отобрали у него или хотя бы, — лицо его искажается и делается окончательно неприятным, — Хотя бы уши ему нарвали… чайник начистили хотя бы. И главное — недорого ведь. Пустяки какие-то. Слава Богу, Фрол Кузьмич отговорил, спасибо ему, а то вляпался бы я в уголовщину, вовек бы не расхлебался…

— И сколько же с Вас запрашивали?

— Да пустяки. Пятьсот баксов.

— Хм. Действительно, недорого. С кем договаривались?

Тельман Иванович немедленно ощетинивается:

— А какая Вам разница? Зачем это Вам?

— А затем, — произносит Работодатель наставительно, — Что я должен знать всех, без исключения, кто в эту историю посвящен. Без всякого исключения!

— Да никто в эту историю не посвящен…

— Ну, как же — «никто». Фрол Кузьмич — раз…

— Да, ничего подобного! — протестует Тельман Иванович и даже для убедительности привстаёт над креслом своим, застывши в позе напряженной и вовсе не изящно, — Я ему только в самых общих чертах… без имен… без никаких деталей…