Никаких достоинств (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 61

Пока Кирилл объяснял жене, что такое этот самый сомнамбулизм, у меня было время подумать.

…— Если про лунатизм говоришь, так и говори — возмущалась Светка. — Обязательно свою эрудицию нужно показать, всех запутать.

— Спокойно! — призвал Кирилл и вопросительно взглянул на меня.

— Не знаю, вдруг действительно встаю и хожу — пробормотала я. — Никто не ловил, но я же одна живу.

Супруги переглянулись, и Светка обвиняюще сказала мужу:

— Все-таки твой братец — скотина бесчувственная!

— А я-то здесь причем? — отрекся Кирилл. — Я ему, между прочим, намекал.

— Да не в этом смысле — поспешно остановила их я. — Даже если я хожу во сне, как это объясняет появление монет и прочего? Я лунатичка-клептоманка?

— Вряд ли двухдолларовые купюры 1863 года можно где-то тырить пачками — заверил Кирилл. — Но возможно во сне в тебе просыпаются экстрасенсорные способности, и ты начинаешь искать клады? Я где-то читал, что так бывает. Ты же сейчас в какой-то великолепной ретро-развалине квартируешь, как рассказывал Юрка. А это в смысле кладов потенциально очень-очень многообещающие места. В основном нумизматические ценности именно так и находят.

Красиво. Мало что объясняет, но дает некоторую правдоподобность. Какой молодец брат у Домовенка!

Тут где-то в глубине дома раздался сигнал вызова.

Светка подскочила:

— Это мой старый планшет! Я уж думала, совсем сдох.

Она побежала к внезапному средству связи. Было слышно, как завопила:

— Молодец! Приезжай скорее!

Победно размахивая облезлым планшетом, Светка вернулась в комнату и объявила:

— Это Юрка! Говорит, «товар скинул без накладной. Обошлось».

Зажуй меня акулы напополам, как же мне полегчало! Я была уверена, что Юрку задержат и посадят. Причем исключительно из-за меня. На душе такая тяжесть висела, что хоть в голову себе стреляй. Конечно, еще все может осложниться, на нас могут выйти, но хоть пока обошлось.

Светка сказала, что мне нужен свежий бульон, да и вообще пообедать требуется, ибо «мучения в заложниках страшно изнуряют». Кирилл был согласен и пошел за бутылочкой чего-то, снимающего стресс.

Медлить я не стала. Нога ныла и зудела, но слушалась. Доскакать до окна и выбраться наружу ничего не стоило. Говорят, лунатики способны ходить по крышам с закрытыми глазами, в этом они похожи на Маргори-тян.

Едва я успела выйти за ворота, как в доме стали кричать и звать меня. Нет уж, такой незваный гость как я, хуже всего татаро-монгольского ига. Я похромала под прикрытием забора и сразу свернула в проулок.

К счастью, в моей чудесной курточке завалялась случайная тысяча. Я прошлась до дальней остановки автобуса, нога потихоньку расходилась. Джинсы опять съезжали, я туже затянула бант и подумала, что недурно было бы на этой ленте и удавиться.

До Застоньевского я добралась уже в сумерках. Веры Павловны не было, я кое-как приняла душ и завалилась на диван. Выбор был прост: сразу начать реветь или подождать, уйти в сон и там навсегда затеряться? Я понимала, что Домовенок меня не простит. И это оказалось неожиданно жутко больно.

Насчет выбора между двух вариантов я оказалась не права. Был третий: я тупо заснула, проспала до семи утра, и к телевизору, естественно, не вставала.

Глава 18

Я проснулась и решила не идти на работу. Потом решила пойти. Пистолета, чтобы аккуратно и чисто прострелить оба виска, у меня не было, яда тоже. Следовательно, какой выбор? Пойду и убью себя бессмысленной работой.

Аппетита у меня тоже не было, поэтому ушла я потихоньку, общаться с напевающей на кухне Верой Павловной не было сил.

Дыра в заборе меня, помятую и с припухшими глазами, сочувственно пропустила. Глядя исключительно под ноги — кроссовки после вчерашнего были запятнанными и исцарапанными, я вышла к метро. Тут меня взяли за локоть. Я вырвала руку, почти счастливая, что сейчас можно кого-то ударить, свалить жестким Агэ-цуки и добавить с ноги Кин-гэри, но человек догадливо отскочил.

Домовенок.

Что тут сказать? И вечером, и когда проснулась, и когда ходила в ванную, я мечтала услышать стрекот мотоцикла. Но его не было. А теперь есть, без всякого стрекота.

Мы молчали. Потом Юра сказал:

— Не бледней.

— Сам-то…– пролепетала я.

Нас толкали и задевали. Я отошла и села на поребрик между машинами. Юра пристроился рядом, но не слишком близко. Мне не хватало этих тридцати сантиметров. Наверное, их уже не вернуть. Хотя может, это он моего Агэ-цуки опасается. Он же чуткий. Мне хотелось плакать, но все девчонки во мне сказали «только попробуй!»

— Ты что тут делаешь? — наконец прошептала я.

— Хотел тебя на работу проводить. Но я ваш проклятый Застоньевский найти не могу — мрачно объяснил Домовенок. — Прямо наваждение какое-то.

Я кивнула. Это у нас бывает, кошка тому свидетель.

— Поехали, опоздаем — он подал мне руку.

Почему меня так пробивает от одного касания? Стыдно даже признаться.

В метро, как назло, было тесно. Мы оказались прижаты, я смотрела в ворот Юриной куртки, а проклятое тело реагировало. Инстинкты, вы что с больной девушкой делаете⁈ Нельзя же так нагло и открыто… Дыхание сбивалось, но мне все равно стало чуть легче. Как бы там не было, он пока рядом.

Перед офисом Юра взял меня за плечи и сказал:

— Работай спокойно. Вечером поговорим.

Ага, «спокойно», еще издевается. Самое жуткое — мне показалось, что он хотел поцеловать меня в лоб. Совсем уж как покойницу.

Юра пошел вперед, сегодня он был не кожаный, а незаметный, в джинсовой куртке и армейских штанах с большими карманами. Непонятно почему я вообще взгляд не могла оторвать.

Я собиралась страдать, а не работать, но офис такое специфичное место, где страдаешь так, как складываются обстоятельства, а не так, как хочется. В общем, загрузилась на полный статус, а еще этот принтер, акулами не дожеванный, чтоб его громом разразило…

Минуло только полдня, было понятно, что до вечера и объявления приговора мне не дожить. Я на автомате поплелась обедать.

Юра меня ждал перед входом. Да что ж он такой благородный, я же не вынесу, сейчас слезы брызнут. Но со мной была квартирмейстер, и перед самым страшным абордажем мы слез никогда не допустим!

Мы молча пошли в блинную.

Я полила блинчик сметаной, полила еще раз и поняла, что в горло все равно не полезет. Нужно извиниться. Пусть формально, все равно не простит, кто же такое простить способен. Но все равно нужно извиниться. И я сказала:

— Спину покажи!

Ой! Это кто мне так язык дернул⁈ Маргита? Или я уже сама?

Юра безмолвно встал, снял джинсовку и задрал футболку.

Рубец впечатлял. За соседним столиком тоже оценили, что-то возмущенно забубнили. Я слепо повернулась к ним и посмотрела. Там живо увяли.

Бороться со слезами было сложно, но я превозмогла. Пробормотала, ничего не видя:

— Но как это вообще могло быть⁈

Юра разрезал мне блинчик, положил нож и задумчиво сказал:

— А я тебя сразу узнал. Может, не в первую секунду, но во вторую.

Я хмыкнула и попыталась подцепить кусочек блинчика.

— Говорю же, узнал моментально — настаивал Домовенок. — У такой запуганной девчонки и такая лихая прическа? Это производило впечатление!

— Я не была запуганной! И потом ноги…

— А что ноги? Ноги были вполне твои, стройные. Сапоги, конечно, полный экзотик. Ну а когда ты меня огрела и подмигнула, я понял, что насчет запуганности здорово ошибся.

Я застонала, и блинчик чуть не выпал обратно на тарелку.

— Ты ешь, ешь — обеспокоился Домовенок. — Успеем еще поговорить.

Старательно дожевав несчастный кусочек блина, я запила соком, промокнула губы и решительно сказала: