Шпион, которого я любила - Филби Элеонора - Страница 4

Маклины – еще одна англо-американская пара – бежали в Россию при весьма драматических обстоятельствах, но они уже успели прожить в Москве десять лет. Естественно, мне очень важно было узнать, как они привыкали к сложностям русского окружения. Они, конечно, знали все секреты, и я была готова научиться у них всему, что могло мне помочь.

Кима держали под таким строгим контролем, что он сам встретился с Маклинами всего за две недели до моего приезда. Он знавал Дональда еще в юности, но мало встречался с ним, когда Маклин делал карьеру в Форин Оффис. Между ними не было той дружбы, которая связывала Кима с Берджесом – их объединяла только общая работа на русских. До прибытия в Москву Ким никогда не встречался с Мелиндой Маклин.

В тот вечер Маклины приняли меня очень тепло. Не считая редких визитов родственников, я была первым человеком из западного мира, с которым они могли разговаривать совершенно свободно. Меня засыпали вопросами: они хотели знать, что делается в Лондоне и в Нью-Йорке, кого из наших общих друзей я видела, чем они занимаются и о чем думают, и говорят там, на Западе.

Несомненно, они страшно хотели бы посмотреть на все своими глазами. В отличие от меня Мелинда давным-давно утратила американское гражданство и не могла уехать никуда западнее Праги без риска для жизни. Уже во время первой встречи я почувствовала ту зависть, с которой относились ко мне эти изгнанники: я могла приехать и уехать, когда пожелаю; мой паспорт оставался действительным. А главное, я сама все еще была американкой.

После обеда мы уселись играть в бридж, и это стало образцом наших будущих встреч. Два-три раза в неделю мы обедали, играли в бридж и сплетничали. Кто-нибудь неожиданно сообщал, что нашел на рынке два грейпфрута, и эта потрясающая новость была способна занять нас в течение пяти минут.

Если дореволюционное здание, в котором мы жили, выглядело простым и мрачным, то квартира Маклинов находилась на верхнем этаже массивного дома с тяжеловесным орнаментом сталинской эпохи. Из их гостиной открывался прекрасный вид на Москву-реку, а сама гостиная, с хорошей мебелью и всякими западными вещицами, сохраняла безошибочный аромат Лондона. Разве что ситцевые обои выглядели потертыми, да и западную меблировку было трудно заменить.

Помимо гостиной, которая была больше и роскошней нашей, вся семья жила в двух комнатах: в одной – двенадцатилетняя дочь, в другой – двое сыновей, 18-ти и 20-ти лет. Дональд и Мелинда спали на диванах в гостиной.

Их дочь родилась после побега отца и попала в Россию совсем младенцем; она говорила по-русски, как уроженка страны, и поразила нас с Кимом своей избалованностью и грубым обращением с матерью. Старший сын учился в Московском университете, а его брат – в техническом институте. Внешне никто из детей не походил на русских, может быть, потому, что они одевались из посылок, которые мать и сестра Мелинды постоянно присылали из Америки и из Англии.

В общем, эта семья не была самой счастливой в мире, и я часто удивлялась, почему Мелинда, которая явно не один раз была близка к разводу с Дональдом, все-таки решила приехать к нему в Москву. Возможно, она разделяла его убеждения и была соучастницей в его шпионских делах, но она определенно тосковала по роскоши западного капитализма, от которого была не полностью отрезана благодаря материнским посылкам.

Дональд был крупным мужчиной высокого роста, лет сорока пяти, безусловно интеллигентным, но очень самодовольным. С первого же раза я почувствовала, что мы никогда не станем близкими друзьями. Жена его была маленькой, пухлой брюнеткой, в меру привлекательной, страшно нервозной и напряженной, с раздражающей привычкой повторяться.

Было очевидным, что любви между ними не осталось. Мелинда была по-своему забавной, но, когда мы уходили от них поздно вечером, нам было ее жалко. Однако Маклины знали многих людей, они оба работали, и их светская жизнь казалась мне относительно яркой. Я спрашивала себя, когда нам тоже будет дозволено свободно заводить себе друзей.

В каком-то смысле Маклины давным-давно отбыли свой срок ссылки. Я узнала, что до того, как им разрешили приехать в Москву, их два года продержали в Куйбышеве. Берджес и Маклин прибыли в Советский Союз в 1951 году, когда Сталин подготавливал свою последнюю чистку. Им повезло, что они выжили, возможно, потому, что находились далеко от Москвы.

Как и Берджес, Дональд тоже прошел жестокий курс «вытрезвления» в советском доме отдыха, где его посадили на монашескую диету и мерили температуру два раза в день. Маклины давно перестали быть сенсацией для западных газетчиков, которые их не раз видели, поэтому они передвигались намного более свободно, чем мы.

Хотя Дональд никогда не был особенно красноречив, за бутылкой у него развязывался язык и он начинал вспоминать с Кимом «доброе, старое время». Они рассказывали древние анекдоты из своего прошлого и смеялись над тем, как ловко они всех обдурили. «Если бы они не застукали Кима, – сказал мне однажды Дональд, – вы были бы сейчас леди Филби». По всей вероятности, он понял по выражению моего лица, какой безвкусной оказалась его шутка.

В другие вечера, в моменты ностальгии, Дональд и Мелинда говорили о том, как они будут прожигать жизнь в Италии и Франции, «когда наступит мировая Революция».

У Мелинды была старенькая автомашина, купленная лет шесть-семь назад, на которой она обычно ездила по городу. Мы оба с радостью приняли ее приглашение посмотреть Москву, уделив особенное внимание лучшим магазинам и рынкам.

Мне ужасно мешало незнание русского языка. В отличие от Кима я не знала даже алфавита. Первый раз в жизни я находилась в стране, где была совершенно неспособна общаться с людьми. Я во всем зависела от Кима. Он же был занят по нескольку часов в день своей таинственной работой.

К Киму приходил Сергей, и они удалялись в кабинет. Из-за закрытой двери часто доносилось стрекотание пишущей машинки и неразборчивые голоса. Время от времени приходили другие гости, но всегда к Киму и всегда по делу. После этих заседаний Сергей иногда оставался на чай и говорил с нами о своих любимых художниках, композиторах и писателях. В этом и заключалась моя светская жизнь, не считая вечеров у Маклинов.

За все это время Ким ни разу не ушел на работу, за исключением редких встреч с Сергеем и другими в их офисе. Большая часть работы делалась дома. Он много печатал в кабинете и много говорил со своими русскими гостями. После стольких лет работы в английской разведке Ким много знал об их людях, операциях и методах. Ким, по всей видимости, выступал в роли советника, и со своей поразительной памятью он был для русских таким же ценным справочником, как путеводитель Бедекера – для путешественника по Европе.

Однажды я слышала, как Сергей сказал ему с глубоким волнением и признательностью: «Мы никогда не сможем отблагодарить вас за то, что вы для нас сделали». По тому, как относились к Киму в Москве, было ясно, что он – один из них. По этому поводу больше не было ни вопросов, ни сомнений. Русские очень ценят лояльность, а Ким был преданным слугой. К нему относились, как к очень важной персоне. Обычные советские граждане простаивают часами в очередях за билетами в Большой театр или в Консерваторию, а мы могли выбирать любой балет, оперу или концерт. В первые месяцы мы часто ходили вместе с Маклинами, что было приятной переменой после карточного стола. О билетах всегда заранее договаривался сам Сергей или его молодой помощник Виктор.

Ноябрьский парад 1963 года был еще одной возможностью убедиться в том, с каким почетом советские власти относились к Киму. За нами прислали автомобиль с шофером, и Сергей с пропусками в руках проводил нас через ряды охранников к замечательно расположенным местам, прямо под мавзолеем, на котором находились Хрущев, Тито (гость года) и другие высокопоставленные советские руководители. Во время парада нам принесли горячий чай с баранками. Маклины видели парады уже много раз и предпочли остаться дома у телевизора.