Часы от президента - Филатов Никита Александрович - Страница 24

Наконец, поступили сведения о том, что специально созданная Асхабовым оперативно-поисковая группа вернулась в крепость. И что сам Шамиль, её командир, сопровождает московского курьера.

Банда тронулась в путь, на границу. Но на территории, которую контролировал уже известный Виноградову «полевой командир»-орденоносец, колонну разгромили…

— Остальное ты знаешь, — сплюнул под ноги Шамиль.

— Не все. Допустим… Допустим, это правда. А когда они должны были отдать «долю» Самошину?

— Шутишь! Зачем ему деньги? Никто и не собирался.

Владимир Александрович хмыкнул:

— С кем поведешься… Верю! А что это за деньги в пакете?

— Пятьдесят тысяч долларов.

— Я разве спрашивал — сколько?

Шамиль поправил очки:

— Они отдали половину, чтобы без обид. Половину оставили себе, чтобы по-честному…

— Кто? — Не сразу понял Виноградов.

— Ну, те, кто перебил бандитов и отнял у них наш выкуп.

— Ага, — Кажется, майор постепенно начал улавливать сложную, основанную на тысячелетиях грабежей и разбоев логику и этику взаимоотношений между вооруженными группировками горной республики. — Значит, сотня вам, сотня им за работу. Верно?

— Верно, — кивнул с облегчением Шамиль. — И из нашей половины я им ещё половину заплатил. За «кровника».

— За какого?

— За этого, — Шамиль показал на труп под ногами. — Такой обычай… Если сам не успел, можно своего «кровника» у других людей выкупить. Понимаешь?

Майор догадался, что лежащий сейчас на камнях человек являлся или главарем банды «похитителей», или одним из тех, кто пытал и убил брата его собеседника:

— Поздравляю. Но… не дороговато ли получилось?

— Честь дороже! — Почти без акцента ответил Шамиль.

Спорить было глупо. В таких вопросах порядочные люди денег не считают — тем более, если они не свои.

— Все. Поехали.

— Подожди, — Виноградов снова присел рядом с трупом.

— Поехали!

— Сейчас, — руки Владимира Александровича начали торопливо обшаривать карманы лежащего. — Сейчас…

— Чего ищешь? Бумажку?

Майор поднял глаза и увидел листок, переправленный когда-то от него «заложникам»-журналистам:

— Отдай.

Шамиль сунул записку обратно за пазуху:

— Нет. Она мне ещё понадобится.

— Тебе? — Пожал плечами, вставая, Владимир Александрович. — Думаешь, таким компроматом можно меня шантажировать?

— Шантажировать? — Удивился собеседник.

— Записке этой всегда найдется тысяча обьяснений.

Но Шамиль уже сообразил, о чем идет речь, и покачал отрицательно бородой:

— Не волнуйся, майор! Просто я хочу показать её тому парню. Еще разок, последний… Понял?

Виноградов посмотрел в лицо собеседнику — туда, где за темными стеклами очков прятался единственный глаз:

— Чего же непонятного… А потом?

— Потом я её разорву. Или пришлю тебе на память, хочешь?

— Куда?

— Домой! — Видимо, такая озорная мысль Шамилю понравилась. — Точно домой прямо, слушай!

Владимир Александрович поморщился — спрашивать, откуда местной контрразведке известен его адрес было наивно и глупо.

— Поехали теперь?

— Поехали. Итак опаздываем, скоро темнеть начнет.

Следующий вечер застал Виноградова в гостиничном номере, рядом с военным аэропортом.

— Замотался? Смотрю, засыпаешь…

— Есть немного. — Сказывались долгие часы горной дороги, ночная равнина, встреча на блок-посту и ещё несколько десятков километров по своей территории. — — Ладно. Наливай по последней.

— А больше и нет!

В здоровяке, сидящем напротив, трудно было сейчас узнать того самого «прапорщика внутренних войск», который встречал и провожал Владимира Александровича у границы.

Чистенькая полевая форма, два ряда орденских планок над левым карманом, погоны с большими звездами… Чувствовалось, что и в костюме от Валентино он чувствует себя так же естественно и вольготно.

— Давай, Женя! — Поднял стакан Виноградов.

— Будь здоров.

Бутылку на двоих собеседники уже усидели, но водка забирала слабо. Впрочем, задача напиться до неприличия и не ставилась.

— Хорошая штука… — Человек, которого Владимир Александрович назвал Женей, в очередной раз повертел перед носом ТТ и положил пистолет на стол. — Уважаю! Давай меняться?

— Подарок… — Майору вспомнилось прощание с Шамилем — на трассе, уже перед проволочным заграждением, отделявшим республику «в составе России» от самой России.

— Понимаю, — кивнул Женя. — Святое дело.

Но Виноградов уже махнул рукой:

— Забирай! Все равно ведь пришлось бы сдавать.

— Саныч… Спасибо! Сочтемся.

— Ладно, брось. Ерунда.

— Нет, Саныч, — собеседник сгреб со скатерти пистолет. — Я тебе завтра к самолету такую вещь принесу… Такую! Не пожалеешь, честное слово.

— Брось, а? — Взгляд Владимира Александровича упал на остатки прозрачной влаги в стакане:

— Слушай, что там по поводу Гвоздюка? Говоришь, подтвердилось?

— Абсолютно! Гексафортин, лошадиная доза… Тут и здоровое-то сердце никакое не выдержит.

— И что теперь?

— А ничего. Наверху решили шума не поднимать, все работаем по официальной версии.

— Во, бля… политики!

— Не то слово, — согласился Женя.

— Кстати, а здесь московскую программу показывают? — Виноградов сначала посмотрел на циферблат «ориента», потом на убогий гостиничный телевизор.

— Конечно. В общем-то, только её ретранслируют…

Владимир Александрович потянулся и с трудом достал кнопку.

— В сеть надо воткнуть, — напомнил собеседник.

— Точно!

Они ещё продолжали смеяться, когда экран нехотя осветился изнутри. Информационный выпуск уже начался, и голос за кадром вел официальный репортаж:

«…ском зале Кремля Президент России принял представителей средств массовой информации.»

Камера дала крупный план, затем продемонстрировала стайку хорошо одетых мужчин и женщин. После короткого комментария опять показали Ельцина, читающего речь:

«В это непростое для страны время…»

Зрителям дали возможность немного полюбоваться на Президента и выслушать из его уст пару общих тягучих фраз.

А потом снова пошел закадровый комментарий:

«Борис Ельцин вручил ряду журналистов высокие награды за личное мужество, проявленное при выполнении профессионального долга…»

— Вон, гляди! — Впился глазами в экран Владимир Александрович.

— Вижу… Вылез, сволочь.

Алексей Самошин действительно стоял одним из первых, между директором крупнейшей российской телекомпании и какой-то старушкой в черном кружевном платке.

«Медаль ордена „За заслуги перед Отечеством“, которой посмертно награжден оператор Виктор Гвоздюк, получает его мать…»

Старушка вышла вперед и заплакала.

— Сейчас нашего покажут.

Точно. Камера с чувством запечатлела трогательное рукопожатие Бориса Николаевича и улыбающегося счастливца:

«За выдержку и стойкость, которые помогли достойно вынести тяготы и ужасы бандитского беспредела, тележурналисту Алексею Самошину вручаются именные золотые часы от Президента Российской Федерации!»

Крупно: коробочка, белый атлас, циферблат и пластинки браслета. Комментатор чуть не захлебнулся от восторга, но на экране уже показывали следующего героя…

— «Ролекс», наверное. Или «Омега».

Голос сидящего напротив здоровяка вывел Владимира Александровича из оцепенения:

— Что? Прости, не расслышал.

— Думаю, дорогая вещь эти часики.

— Дорогая… Выпить нету больше?

— Сейчас принесу, — подполковник по имени Женя уже поднимал свое крупное, тренированное тело из-за стола.

— Ладно, сиди. Не стоит, — вздохнул Виноградов…

ЭПИЛОГ

Машина плавно сбавила ход и прижалась к поребрику.

— Выходим?

— Да, здесь. — Молодой человек в светлом, почти до пят, плаще оказался на тротуаре раньше Самошина и даже успел помочь журналисту открыть дверь:

— Прошу!

— Спасибо, — «девятка» с неприметным номером сразу исчезла в направлении Артиллерийского музея, и мужчины остались вдвоем на набережной: