Наедине с футболом - Филатов Лев Иванович - Страница 11

За пять минут до конца Месхи, обыграв Джалму Сан-тоса, навесил мяч на дальнюю штангу. Метревели ударил головой, Манга попытался поймать мяч, упустил его, он ударился о штангу, и тут Метревели добил его в сетку. 2:2.

После двух поражений в нейтральном Гетеборге и дома, в Москве, ничья на «Маракане»! Когда мы вернулись, отовсюду только и слышалось: «Повезло!» Отзывалось лужниковское июльское 0:3.

С голом Манги – Банишевского, спору нет, повезло. Но футбол ведь полон этим самым «повезло – не повезло». Он – игра, быстрая, хитрая, замысловатая, каждый миг подстерегают отскоки, рикошеты, скольжения, падения, удары в штанги, просчеты вратарей и бог знает что еще. Ни в какой учебник, пи в какое наставление не влезают шуточки плутоватого круглого мяча. И не отмахнешься от них, и единственное разумное утешение в таких случаях: «Играли бы лучше, больше атаковали, забивали, вот и миновало бы проклятое невезение…»

Каковы бы, однако, ни были привходящие обстоятельства, я сужу о том матче по общему впечатлению. Не выглядели бразильцы сильнее, наши держались с ними на равных.

И это – на ревущей «Маракане»!

Далеко идущих бодрых выводов делать я не собираюсь. Бразильцы есть бразильцы.

Но эту ничью помню. И когда наша сборная переиграет бразильцев, прежде всего я снова ее вспомню. Хорошо бы вспомнить…

7. Англия – ФРГ (сборные). 30 июля 1966 г

К «Уэмбли» подходишь как к крепости. Две круглые приземистые башни с развевающимися на ветру флагами, отвесные стены с окнами-бойницами. Внутри, прежде чем выйдешь к своим местам, преодолеваешь сложную сеть коридоров, железных лестниц. «Уэмбли» и есть крепость. Стадион этот, один из самых крупных и знаменитых в мире, еще и символ английского футбола, гордого тем, что с него все началось, гордого своим генеалогическим древом и взирающего на конкурентов, пусть и удачливых, снисходительно и высокомерно, как на учеников, продолжателей, а то и на выскочек.

Правда, это не означает, что англичане впали в расслабленное зазнайство. Они играют по-своему, твердо придерживаются издавна сложившихся принципов, всегда похожи сами на себя и не слишком падки на модные новации, полагая, что превыше и дороже всего старые истины, раз и навсегда установленные их пращурами, придумавшими игру. Вероятно, по этой причине англичанам присуще подчеркнутое чувство собственного достоинства, они не впадают в истерику, не грешат намеренной грубостью, но неуклонно верны резкости и жесткости, узаконенным еще при основании игры, признающимися ими как непременная черта спортивности. В одном из старинных наставлений английского автора я вычитал следующее: «По нашему мнению, мужчины должны играть только в такие игры, которые приучают к опасности и боли. К счастью, футбол именно такая игра». Руководствуясь этим правилом, англичане в совершенстве освоили приемы силового единоборства и, как никто, умеют решительно отобрать мяч, не щадя ни себя, ни противника, но так, что судья не придерется. Их игра всегда проста, может иной раз показаться элементарной, и требуется время, чтобы вникнуть в эту простоту и открыть в ней не только игровые выгоды, но и красоту.

Все это и сторожат башни «Уэмбли». Все это и выразилось в полной мере на поле этого стадиона в день финального матча VIII чемпионата мира.

Если произвести подсчет «звезд», то немцы имели несомненный перевес; у них – Шнеллингер, Беккенбауэр, Халлер, Оверат, Зеелер, у англичан – Мур и Р. Чарльтон. Но тем и славен английский футбол, что выучка пусть даже невыдающегося игрока настолько высока и профессиональна, что он не испытывает затруднений, вступая в соприкосновение с любой «звездой».

Дважды англичане пережили трудные минуты. Они пришли к финалу с репутацией непробиваемой команды, в пяти предыдущих матчах ими был пропущен один гол, да и тот с пенальти. А тут уже на 12-й минуте Халлер послал мяч в сетку мимо закрытого своими защитниками Бенкса. Ни тени растерянности не увидели зрители. Гол был как сигнал боевого сбора; после него английская команда и приступила к делу, засучив рукава. Спустя шесть минут долговязый Херст (англичане свято верят в высоких центрфорвардов) головой сравнял счет.

Во втором тайме Питерс забил еще один мяч. Дело шло к концу (помню, я уже захлопнул блокнот), 90-я минута. Левый крайний Эммерих подает штрафной на дальнюю штангу, и притаившийся в толпе игроков Вебер с двух шагов забивает гол. Вот уж поистине нежданный поворот для матча такого уровня! Я говорю так потому, что высококласные команды с подбором больших мастеров в обороне, как у англичан, обычно непринужденно сохраняют минимальное преимущество. В ту минуту «Золотая богиня», уже было выглянувшая из-за кулис на поле, отшатнулась и скрылась в тени. Предстоял еще один, 30-минутный, матч.

Команды не ушли в раздевалку – день был теплый, все разместились на траве перед центральной трибуной. Видно было, что немцы взбудоражены своей нечаянной удачей, они переговаривались, жестикулировали, им не сиделось, не отдыхалось. Англичане лежали на траве, как косари в короткую передышку, расслабленно и спокойно, зная, что им еще махать и махать, а пока можно понежиться. Над немцами хлопотал долговязый, с круглым животиком тренер Шён, что-то им нашептывал, к чему-то призывал, а угрюмый бровастый тренер англичан Рамсей стоял в стороне, невозмутимый, словно такое происшествие случается ежедневно.

Когда судья позвал команды в центр поля, англичане поднялись с решительностью людей, знающих, что дело ждет и они обязаны его закончить, а немцы выглядели растревоженными, неотдохнувшими, гадающими, что же впереди.

Потом многие, и я в том числе, писали, что у англичан сохранилось больше физических сил, а немцы устали. Так это и выглядело в последние полчаса. Но теперь я склонен думать, что не степень тренированности, не запас выносливости дали себя знать – ведь сборная ФРГ состояла из атлетов, мощных как на подбор. Англичане были спокойнее, они владели своими нервами, оказались готовыми к любым передрягам, их ничто не выводило из равновесия. И не потому, что они от природы флегматики либо наделены сверхъестественной выдержкой. Сказалась их привычка к футболу, впитанная с молоком матери. (В этом выражении нет преувеличения: все дни, что я провел в Лондоне, я наблюдал, как в Гайд-парке матери, именно матери, давали уроки футбола сыновьям, ковыляющим на широко расставленных ножонках возле своих колясок.)

Голу, забитому Херстом на 100-й минуте, суждено было стать вдвойне знаменитым. Мяч ударился о перекладину, от нее в землю и вылетел в поле. Это был биллиардный росчерк. Немцы взяли в кольцо судью Динста. Он выдрался из окружения бело-черных и, ища спасения, кинулся к Тофику Бахрамову, боковому. Люди замерли в ожидании их диалога. Сто тысяч на трибунах и миллионы у телевизоров. И вот видно, как качнулась в утвердительном кивке крупная голова Бахрамова, как шевельнулась его косматая черпая шевелюра, которую он тут же быстрым движением руки привел в порядок. Консилиум удался, диагноз установлен: 3:2.

Сколько же потом шло толков вокруг этого гола! Демонстрировались кинопленки, фотографии, присягали и клялись очевидцы. Но нет в футболе иного суда кроме судейской тройки, и нет иных аргументов кроме их убеждения в своей правоте. Законна ли такая власть? Спросим проще: ошибаются ли судьи, в том числе и в решающие моменты, определяющие счет и результат? Ошибаются. Но все же гораздо реже, чем мерещится односторонне воспринимающим игру болельщику, футболисту, тренеру. Мир погряз бы в распрях, если бы судейская власть ставилась под сомнение и решения арбитров подвергались обжалованию и пересмотру. В непреклонном жесте арбитра, единолично отвечающего за правопорядок на поле, – спасение футбола. Мы имеем право утверждать, что форма правления в футболе – судейская диктатура. Потому-то так ценится легко читающий игру, поворотливый, остроглазый, решительный, без намека на гамлетовскую раздвоенность и честный перед футболом судья. Такие люди имеют не меньше права на славу, чем «звезды». Спустя четыре года после этого матча, на чемпионате мира в Мексике, я был свидетелем, как туристы, главным образом англичане и немцы из ФРГ, узнав, что перед ними Бахрамов, тянулись к нему с блокнотами за автографом. Тофик важничал и, ставя подписи, сквозь зубы ворчал: «Ох они мне и надоели…»