Страна Печалия - Софронов Вячеслав - Страница 91

—

И много таких? — заинтересованно спросил Аввакум.

—

Почти половина, — сокрушенно кивнул головой настоятель.

—

А вы как же, — посмотрел на братьев Обрядовых Аввакум, — никак щепотью креститься начали?

—

Когда как, — ответил за всех староста Ларион, — когда щепотью, а когда и двуперстием, по-старому. Все никак не привыкнем, как нужно по нонешним временам, на старинку тянет. Кто его разберет, где она, правда. Против патриарха не попрешь. И владыка наш им же поставлен. А ты сам-то, батюшка, что об этом скажешь?

—

А я, други мои, думаю, что дьявольское наущение все это, — горячо начал Аввакум, успевая притом откусывать от лежащего перед ним рыбного пирога и сплевывая на стол небольшие косточки, — известно вам, что антихрист скоро явится в мир этот, и конец света не за горами. Вот он через слуг своих и вводит нас в искушение, заставляет молитвы по-иному читать и отказаться от главного оружия нашего — креста Господня.

—

Вроде от креста мы не отказываемся, — заметил отец Мирон и для пущей убедительности перекрестился.

—

Как же не отказываетесь?! — схватил его за руку сидящий рядом протопоп и указал на три сложенных вместе пальца. — Как же не отказываешься, — повторил он, — когда кукишем крестишься? Кукиш этот и есть признание лукавого, печать антихристова…

—

Так как же это, — зашумели сидящие за столом, и все дружно, как по команде, перекрестились, — не может такого быть… крест он крест и есть, хоть двумя, хоть тремя перстами, хоть всей ладонью крестись…

—

А вот и нет! — горячо крикнул протопоп. — Антихрист не так прост, как иные думают. Он с того и начал, что поначалу хочет отучить нас креститься как должно, а потом и души наши к рукам своим поганым приберет и гореть нам всем в геенне огненной, и никто нас отмолить не сможет, поскольку праведников на земле после того почти совсем не останется.

—

А как же сам царь крестится? — подал голос с дальнего конца стола совсем еще юный дьячок, у которого борода только начала давать знать о себе едва заметными коротенькими волосками.

—

Что царь? — не задумываясь, ответил протопоп. — Царь он помазанник Божий и до нас не касаются дела его. Мы о своей душе ежечасно думать должны, а потому, братья мои, заклинаю вас, не принимайте обычаев новых, живите, как деды и отцы нам завещали.

На некоторое время в приделе воцарилось молчание, и все взгляды присутствующих были обращены на Аввакума, словно все ожидали каких-то откровений, которые помогут им осознать и разобраться в сложившейся ситуации. Понимал это и сам Аввакум, добившись главного, посеяв среди сотрапезников сомнение, которое, как он видел по лицам, овладело всеми. Поэтому он начал издалека, решив не касаться пока вопросов, связанных с церковными нововведениями.

—

Что есть церковь Божия? — спросил он, обводя всех взглядом и подолгу задерживаясь на их лицах. — А я вам скажу, церковь наша — это собрание людей с чистыми помыслами, желающих, прежде всего, душу свою спасти и не попасть в сети дьявольские. Вера наша идет от Господа, от Иисуса Христа, который завещал почитать имя Его и вкушать тело и кровь Его. Кто что возразить против этого может? — Он вновь быстро оглядел внимательно слушающих его людей, заметив, что интерес их все больше нарастал. — А потому, выполняя заповеди Божьи, остаемся мы верными слугами и почитателями Господа нашего. Но если кто согрешил, а без греха человек не волен жить, то должен он в скором времени покаяться и прощение получить. Но один грех другому не ровня. Есть грехи малые, а есть и великие, которые смертными зовутся. За них мы ответ особый нести должны. Поддавшись бесовскому наущению, все вы, миленькие мои, приняли обряды новые, стали кукишем креститься, а то грех великий, как есть смертный грех. За него должны вы все теперь просить батюшку вашего, чтоб наложил он епитимью на каждого, и отмаливать тот великий грех в неустанной молитве.

—

За что же на нас епитимью накладывать, коль то не наше прегрешенье, а самим патриархом приказано: и как креститься, и как молитву совершать, — осторожно поинтересовался староста Ларион.

—

Как же в других церквях народу поступать, кто не осознает правды вашей? — спросил сидящий подле него брат.

—

Выходит, батюшка наш Мирон должен собственноручно на всех прихожан своих епитимью наложить и известить о том владыку, — вновь заговорил молодой диакон, — а мне вот думается, что архиепископ наш на самого отца Мирона епитимью за своеволие и наложит, да еще и служить запретит.

—

Похоже, так оно и будет, — усмехнулся отец Мирон. — Владыка наш хоть обличьем мягок, а в обхождении крут, как есть снимет с меня крест и от прихода взашей погонит за такое дело.

—

И что с того? — махнул рукой Аввакум. — Когда мне в Москве служить в Казанской церкви запретили, то все прихожане мои в храм ходить и перестали.

—

Это как же? — изумился староста. — В другой, что ли, перешли?

—

Зачем в другой? Ко мне и ходили, туда, где я службу вел.

—

Это куда же?

—

В пустой овин, рядом с домом моим, — широко улыбнулся Аввакум, — вам ли не знать, что служить и в чистом поле можно. Или как первые христиане в подземельях служили, лишь бы служба та действительно святой была, без лукавства. А церкви наши испоганены теперь происками антихристовыми.

—

И долго ли служили в овине своем? — хитро поинтересовался неугомонный дьячок, который, как понял протопоп, больше всех был с ним не согласен.

—

Сколько мог, столько и служил, — сердито ответил он, — пока слуги антихристовы не заковали меня в железа, да сюда не сослали.

—

Вот-вот, — засмеялся диакон, — вас сослали, а там, глядишь, и нас всех по медвежьим углам разгонят и иных, согласных, на наши места поставят. Нет, вы как хотите, а мне ваши речи не по нраву, с властью ссориться себе дороже выйдет.

—

Да и мне негоже, — развел руками отец Мирон, — о детках своих подумать надо, да еще теща моя с нами в дому живет… Как их без куска хлеба оставишь… Вы, батюшка Аввакум, может, и правы, что времена нехорошие наступают, но пока человек жив, у него мысли о земном, и ничего с этим не поделаешь. Коль, как вы говорите, конец света грядет, то помешать тому мы вряд ли сумеем. Будем на Бога милостивого уповать, авось да пощадит, помилует нас, грешных. Есть и посильнее нас Божьи заступники: не стоит город без святого, а селение без праведника. Станем молиться за спасение душ наших, чтоб не наступило время то…

—

Грош цена словам вашим, — вскочил со своего места Аввакум и, не удержавшись, со всего маха брякнул о стол стоявшую перед ним большую глиняную кружку с квасом, отчего квас из нее расплескался и окропил сидящих поблизости. Те испуганно отшатнулись, принялись стряхивать с одежды квасные капли, с удивлением смотря на разгневанного, казалось бы, без особой причины протопопа, а тот продолжал: — Известно вам, что случилось с Содомом и Гоморрой, которые, в грехах погрязнув, по гневу Божьему, обращены были в прах и только один лишь Лот с семейством своим спасся. Так и вы ждать будете появление антихристово беззаботно, пока не падет на вас кара небесная. Только поздно будет! Все сгорите и не видать вам спасения, как ушей своих! Не хотите меня слушать, думая о животах своих, живите как есть! Но, вижу, поднимется народ против супостата и сметет прочь и церкви ваши, и вас самих вряд ли минует кара сия.

С этими словами он выскочил из-за стола и, отойдя на несколько шагов, простер в сторону изумленных слушателей свою правую руку с поднятыми двумя перстами и, словно клеймя, перекрестил их, дополнив свой жест громкими словами:

— Проклинаю всех вас за дела ваши неправедные! И пусть гнев Божий падет на вас самих, дома и семейства ваши!

С этими словами, не помня себя, он буквально побежал к выходу, сбив на ходу стоявший подсвечник, свеча из которого упала на пол и, крутясь, покатилась к стене, грозя пожаром, о котором только что предвещал Аввакум.