Страна Печалия - Софронов Вячеслав - Страница 90

Церковный причт храма Вознесения Господня, куда был направлен протопоп Аввакум, состоял из диакона Антона Чечурилова и пономаря Данилы Артемьева. Они безропотно восприняли смену настоятеля, ни единым словом не выразив к тому своего отношения, разумно полагая, то не их ума дело, и лишь по их настороженным взглядам можно было угадать опасение за свою собственную судьбу, которая теперь полностью зависела от воли и расположения к ним протопопа Аввакума.

Архиепископ Симеон заранее объявил всем своим ближним людям, что 22 января на День памяти Филиппа Святителя Московского он еще затемно выезжает в Москву. Узнавший об этом протопоп Аввакум собрался было пойти на двор архиепископа, чтоб отговорить того от поездки именно в этот день.

«Святитель Филипп был злодейски лишен жизни лютым слугой царевым Малютой Скуратовым. Негоже в такой день важное дело затевать, а тем более на Москву выезжать, где злодеев таких до сих пор осталось столько, хоть пруд пруди», — думал он.

Но, уже собравшись, вдруг передумал, решив, вряд ли владыка послушает доводы его, изготовившись к поездке и предупредивши всех провожающих.

«Да и потом, у нас что не святой, то мученик. Коль не каждый, то через одного уж точно. Начиная с самих Бориса и Глеба. Может, наоборот, защитой станут владыке нашему, на то они и святые заступники», — решил он и отложил свой визит.

«Есть у него и без меня советчики, а я для него кто? Протопоп горемычный, под его надзор сосланный…»

Но все одно, тяжкие мысли и сомнения еще долго не оставляли его, так до конца и не решившего, верно ли он поступил, не предостерегши владыку…

…Когда пришел день отъезда епископа, пономарь Данила несколько раз бегал на архиерейский двор узнать, когда нужно будет ударить в колокола на небольшой церковной звоннице, известив тем самым горожан о знаменательном событии.

Храм, отстроенный и обустроенный стараниями именитых тоболяков, выгодно отличался от остальных городских церквей богатым убранством, привезенными из-за Урала иконами письма знатных мастеров, позолоченным резным иконостасом. Стоял он в нескольких шагах от воеводского двора, а потому и прихожанами его были люди солидные, несшие государеву службу при сибирских правителях, которые не скупились на богатые подаяния, а многие после отъезда из Тобольска оставляли настоятелям его кто церковные книги, а кто иконы с окладами, украшенными драгоценными каменьями.

Аввакум понимал, что он хотя и являлся человеком ссыльным и поднадзорным, но определен был благодаря заступничеству за него владыки Симеона на службу в храм, второй в городе по значению после кафедрального собора, что придавало ему в собственных глазах уверенности в себе и осознания своего положения.

При этом он не переставал надеяться, что постепенно, со временем, сумеет склонить владыку к неприятию патриарших нововведений. И временами ему уже виделось, как вся Сибирь вслед за тем поднимется против московских новшеств. А он сам по благословению преосвященного будет разъезжать по большим и малым селениям с проповедями, призывая паству сибирскую не отказываться от дедовых заветов в церковной службе.

А там, неровен час, и вся страна поднимется на защиту старой веры. А когда о том узнает царь, он поймет, на чьей стороне правда, изгонит зарвавшегося в своих стараниях Никона и призовет его, Аввакума, обратно к себе. И тогда… Что будет тогда, он представлял себе плохо, но твердо знал, что ссылкой его дело не закончится и борьба за души православных прихожан лишь только начинается. А пока… Пока нужно набраться сил и терпения, выстоять, не сдаться, обрести как можно больше сторонников, кто бы разделял его взгляды и воззрения и пошел с ним до самого конца, до смертного часа.

…Для своих далеко идущих планов он решил обзавестись знакомствами среди местного духовенства и начал в свободное время наведываться в городские приходские храмы, где в службе не участвовал, а вел себя как рядовой прихожанин, больше наблюдая и слушая. Начал он с ближайшего к нему храма Спаса Нерукотворного, находящегося на верхнем посаде сразу близ острожных крепостных ворот. Настоятелем в нем был Мирон Терентьев, присланный сюда не так давно из Вологды. От роду ему было, как и Аввакуму, три десятка лет с небольшим. Тонкий хрящеватый нос и русые волосы выдавали в нем выходца с северных российский окраин, где народ не знал кабальной зависимости, ни боярского, ни ордынского гнета. Как-то раз, дождавшись окончания службы, Аввакум подошел к нему и попросил благословения. Отец Мирон, смущаясь, но, не показавши вида, благословил, и они троекратно поцеловались.

—

Рад, что почтили наш храм своим присутствием, — проговорил он, пристально глядя в глаза Аввакуму. — Не откажетесь ли разделить нашу трапезу, отведать, что Бог послал?

—

С превеликим удовольствием потрапезничаю с вами, хотя и ждет меня дома протопопица моя, — согласился Аввакум и направился вслед за настоятелем в южный придел храма, где находился небольшой деревянный пристрой и посредине него стоял длинный деревянный стол с лавками по бокам.

На столе их ждало заранее приготовленное церковным старостой угощение, который, увидев входящего Аввакума, тут же подошел к нему под благословение.

—

То староста наш Ларион Обрядов, торговый человек и первый мой помощник, — представил того отец Мирон, — прошу любить и жаловать.

—

Стараемся, как можем, — поклонился староста и широким жестом пригласил всех садиться.

Вслед за ними, несколько смущаясь, в трапезную вошли еще несколько человек из числа церковнослужителей и двое дородных мужиков с окладистыми седыми бородами едва ли не до самого пояса.

—

А то братья мои, Кузьма и Фотий, а по отцу все мы Григорьевичи, — показал на них староста Ларион. — Без малого как десять годков в Сибирь разные товары возим.

Оба брата степенно поклонились и заняли свои места на противоположном от Аввакума конце стола, не забыв перекреститься на висящие в углу образа.

—

И как торговля? — поинтересовался Аввакум, чтоб поддержать разговор.

—

Какая тут торговля, — сочным басом ответил за всех один из братьев, — все больше себе в убыток, а прибыли никакой.

—

Отчего же так? — спросил Аввакум.

—

Да все потому, — вступил в разговор второй брат, — пока везешь товар, потратишься изрядно, да и не всякую вещь довезешь в целости, какая побьется, иную возчики украдут, за всем не уследишь. А платить из своего кармана приходится, вот по тому и цены здесь, в Сибири, в несколько раз больше, чем на Святой Руси. А людишки тутошные привыкли своими самоделками обходиться, не хотят давать за добрый товар цену, которую мы просим. И сколько им ни объясняй, почему цена такая, не верят. Мироеды мы, и все тут. Вот и приходится отдавать подешевле, чтоб хотя бы вложенное вернуть. Помышляем уезжать отсюда, коль дело и дальше так пойдет.

Аввакум понимал, что купцы лукавят. Знал их привычку скрывать свой достаток, жалобиться, выставляя себя чуть ли не нищими, но спорить с ними не стал, а терпеливо выслушал сетования и постарался перевести разговор на близкую ему тему, ради чего и пришел сюда.

—

Вижу, вы тут службу по-новому ведете… — неопределенно высказался он, ожидая, что ему на это ответят.

—

А то как же, — пожал плечами отец Мирон, — нас еще прошлым летом владыка собирал, объяснял, какие изменения вводить, согласно указу патриаршему, и прихожан своих к тому приучать.

—

И что же? — спросил жестко Аввакум. — Никто и не поинтересовался, отчего сызнова службе Божьей учиться надо? Сразу все и приняли как есть?

—

По-разному, — ответил со вздохом отец Мирон, — кто-то и слова не сказал, а иные и в храм ходить перестали, говорят, что дома молитвы читают, а иные из монастыря монахов к себе зовут, которые к ним со Святыми Дарами приходят, причащают.