Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел "М. Л. Н. Гановер" - Страница 17

— Я слышу все, что говорят во дворцах, каждый раз, когда мне это нужно. Поверь мне, Ота не в состоянии сделать мне хоть что-нибудь, потому что меня немедленно предупредят.

— Ты должен рассказать нам больше, — сказала Идаан.

— Не должен, — резко сказал Семай. — Он не должен обещать мне защиту, потому что я не собираюсь браться за эту работу. Я исчерпался, моя любимая. Закончился. Я хочу прожить оставшиеся годы с тобой и спокойно умереть. И буду этим весьма доволен.

— Мир нуждается в тебе, — сказал Маати.

— Нет, не нуждается, — возразил Семай. — Ты прошел длинный путь, Маати-кво, но я разочаровал тебя. Мне очень жаль, но это и есть мой ответ. Я был поэтом, раньше, но не сейчас. Я могу подумать заново, пока мы оба дышим, но мы придем в то же самое место.

— Мы не можем оставаться здесь, — мягко сказала Идаан. — Я тоже люблю ферму. Это место, эти годы… мы были счастливы, нам повезло, что они у нас были. Но Маати-тя прав. Этот год, и, возможно, еще пять-десять следующих, мы продержимся. Но, постепенно, работа доконает нас. Мы не становимся моложе и не сможем нанять руки, которые помогли бы нам. Их просто нет.

— Тогда мы уедем, — сказал Семай. — Займемся чем-нибудь другим, но только не этим.

— Почему? — спросил Маати.

— Потому что я не хочу убивать людей, — сказал Семай. — Ни девушек, которые так рвутся попробовать пленить, ни иностранцев, которые попытаются остановить нас, ни любую армию, которая придет для следующей войны среди осени.

— Такого не должно произойти, — сказал Маати.

— Нет, так и произойдет, — возразил Семай. — Мы владели силой богов, мир позавидовал нам и обратился против нас, и он всегда будет так делать. Не могу сказать, что я так уж много думал о нашем нынешнем положении, но я хорошо помню, что привело нас сюда, и не понимаю, почему мир будет другим или лучше, чем тот, который мы имели, если поэтами будут женщины, а не мужчины.

— Может быть и нет, — согласился Маати, — Но лучше чем тот, который мы имеем сейчас. Если ты не поможешь мне, я сделаю все без тебя, но я думал о тебе лучше, Семай. Я думал, что у тебя есть позвоночник.

— Рис остывает, — сказала Идаан. В ее голосе прозвучала обузданная ярость. — Возможно стоит съесть его раньше, чем он станет холодным и невкусным.

Они закончили еду, чередуя искусственно вежливые разговоры и напряженное молчание. Потом Семай забрал тарелки, чтобы помыть их, и не вернулся. Идаан отвела Маати в маленькую комнатку около задней стены дома, где уже горела ночная свеча и лежал соломенный матрас. Маати плохо спал и проснулся расстроенным. Он уехал в утренней темноте, не поговорив ни с кем из хозяев, с одним от разочарования, а с другим — хотя он бы никогда не признался в этом — от страха.

Глава 5

Нантани был ближайшим портом к землям гальтов, но шрамы войны в нем были слишком свежими и слишком глубокими. Так что, по заговору богов, Ота вернулся в город своего детства: Сарайкет.

Самые быстрые корабли прибыли за несколько дней до остального флота. Они остановились на пол-ладони пути от набережной, и сейчас перед Отой простирался весь город. Он мог видеть мачты кораблей у самого дальнего конца набережной, вставших на якорь так, чтобы дать побольше места приходящим судам. Блестящее полотно свисало из каждого окна, которое видел Ота, начиная от самого близкого к воде кабинета смотрителя пристани и до башен дворцов, стоявших на северных холмах; там энергичные цвета посерели от сырости.

Толпы наполнили доки, и он слышал рев голосов и обрывки боя барабана и мелодий флейты, приносимые бризом. Воздух пах по-другому — гнилью и зеленью — и казался неожиданно знакомым.

Император Хайема находился вдали от городов восемь месяцев, почти девять, и его возвращение в сопровождении высших семейств гальтов было невиданным в истории событием, которое никогда не повторится. Этот день все мужчины и женщины на набережной — или смотрящие из окон домов — будут помнить до тех пор, пока их не коснутся длинные пальцы смерти. День, когда новая императрица, гальтская императрица, в первый раз приехала в Хайем.

В книгах, сгоревших до тла примерно тогда, когда родилась новая императрица, Ота читал истории о том, что жизнь императора отражает состояние империи. Император с большим количеством детей правит богатой плодородной страной; отсутствие наследника говорит о плохих урожаях и тощем скоте. Император, который упивается в доску, правит страной вольнодумцев, ученый и святоша — мрачной страной мудрецов. Тогда он наполовину верил в эти истории. Сейчас — вообще не верил в них.

— Ты, наверно, подумал, что следовало сделать надбавку ко времени нашего прибытия, — сказал мужской сварливый голос за его спиной. Он повернулся и посмотрел на Баласара Джайса, одетого в официальную парчовую одежду и блестевшего от пота. Ота принял позу беспомощности перед волей богов.

— Ветер дует так, как хочет ветер, — сказал он. — Мы будем на суше с наступлением темноты.

— Мы-то будем, — возразил Баласар. — Но остальные будут швартоваться и разгружаться всю ночь.

И это было правдой. На следующий день население Сарайкета, скорее всего, возрастет процентов на десять, гальты наполнят гостевые кварталы и постоялые дома и займут половину кроватей в веселом районе. Во второй раз на жизни Оты, бледнокожие и круглоглазые соседи появились в его городе. Только на этот раз без запачканных кровью обнаженных мечей.

— Они пошлют за ними галеры-буксиры, — сказал Ота. — Все будет в порядке.

Галеры, с их вспыхивающими рядами белых весел и декоративными железными поручнями, добрались до большого корабля только после полудня. С громкими криками — протестами, смехом, приказами и контрприказами — к палубе корабля подсоединили толстые тросы из конопли. Паруса спустили и, под звон тревожного колокола, судно Оты потащили прямо против ветра; начался последний, самый короткий участок пути домой.

По такому случаю воздвигли приветственную платформу. Широкие балки были белыми, как снег, церемониальные стражи ждали у носилок, пока другие, менее церемонные, сдерживали напор толпы. Корабли Баласара и шести высших гальтских высших советников поплыли за кораблем Оты, чтобы высадиться на берег вместе с ним. «Мститель» с Аной и ее родителями должен был быть следующим, а рев соревнующихся между собой мастеров этикета с других пяти судов мог бы заглушить океан. Ота более чем хотел оставить сражение за позицию и статус на усмотрение смотрителя пристани.

Толпа дружно взревела, когда корабль причалил, а потом опять, когда Ота пошел по трапу, перекинутому через щель между палубой и землей. Слуги — в пристойном числе и порядке — шли перед ним; так Ота сошел на землю. Шум стал чем-то материальным, ветром, сделанным из звука. Церемониальные стражи приняли позу подчинения, Ота соорудил ритуальный ответ. Ближайший к нему страж улыбнулся, это был Синдзя.

— Ты сбрил бакенбарды, — заметил Ота.

— И стал выглядеть, как выдра, — согласился Синдзя. Выражение его лица изменилось, стало непроницаемым, и он поклонился кому-то справа от Оты: — Баласар-тя.

— Синдзя, — сказал Баласар.

Прошлое вторглось в настоящее. Когда-то Синдзя играл роль человека Салазара, был экспертом по городам Хайема и предводителем наемников. Потом он стал шпионом, предал Баласара и убил самого дорогого для генерала человека. Сейчас даже воздух между ними сгустился. Глаза Баласара сдвинулись, посмотрели вдаль, он нахмурился, словно считая, сколько его людей остались ли в живых, если бы Синдзя не изменил. Потом это мгновение прошло. Или не прошло, но прикрылось этикетом.

Остальные гальты начали сходить на берег, неуверенно проходя по неподвижным планкам трапа; собравшаяся толпа приветствовала каждого из них так, словно он был героем, вернувшимся с войны. Слуги, одетые в легкие хлопковые платья, вели каждого потеющего гальта к ожидающим носилкам; Ота стоял в позе уважения, пока последний из гальтов не ушел.