Осень на краю - Арсеньева Елена - Страница 46

Саша уткнулась в ладони.

– Нет, никогда, никогда! – забормотала глухо. – Я вас никогда не забуду! Я вас любила, люблю и всегда любить буду... Если хотите знать, когда у нас с мужем была брачная ночь, я вас представляла рядом с собой, и потом тоже... И это даром не прошло, потому что у моей дочки темно-карие глаза, а у меня, видите, серые, а у мужа моего голубые, и значит...

– Это значит только то, что у вас в родне у кого-то есть темные глаза, – небрежно усмехаясь, проговорил Вознесенский и замолк на минуту. А когда вновь заговорил, тон его вдруг изменился: – Что, Кларочка, пришла пожалеть меня, бедного, изгнанного трудящейся массою из своей среды? Да и леший с ней, с той массой! К тому же меня уже пожалели. Закончили тешить этих бесов простонародья? Подождать тебя, или ты еще задержишься?

Саша вскинула голову. О Господи, на площадке стоит, придерживаясь за перила, Клара Черкизова!

И давно она здесь стоит, интересно? Слышала их разговор? Подслушивала?

– Поезжай, Игорь, – со странной интонацией сказала Клара. – Ты поезжай домой, а я... Я хочу еще кое о чем поговорить с... с Александрой Константиновной. А ты поезжай.

– Унылая картина, господа, – сказал начальник сыскного отделения Смольников и постучал по столу карандашом. – Унылая! Когда вас слушаешь, получается, что в городе хозяева – воры, а не полиция. Вы докладываете уже четверть часа, а я еще не услышал ни единого сообщения о раскрытом преступлении. Может быть, мне просто не повезло? Может быть, вы, Климентьев, меня чем-то порадуете?

Встал невысокий, очень широкоплечий агент с рябоватым лицом:

– Крестьянин Шитов заявил о краже у него из лавки по Пожарской улице неизвестными лицами собольей дамской пелерины стоимостью четыреста рублей.

– Неизвестными? – повторил Смольников.

– Так точно, ваше благородие...

– Опять! Ищите вора, Климентьев.

– Слушаюсь!

– Далее, господа? – Смольников вновь стукнул карандашом, на сей раз совсем сердито. – От Заречной части у нас кто-то что-то может сказать? Вы, Мазуров?

– Прислуга из столовой Безумнова на Старо-Самокатской площади, крестьянка Кряжева, заявила полиции о краже из ее сундука, находившегося на чердаке столовой, сорока рублей денег и часов-браслета, стоившего три рубля шестьдесят пять копеек. Кража совершена посредством взлома замка.

– Нашли вора?

– Покуда нет, – с виноватой интонацией сказал агент Мазуров.

– Покуда! – с выражением повторил начальник сыскного отделения. – Следующий!

– Мещанка Глазова заявила полиции, что между двумя и тремя часами утра какими-то злоумышленниками, проникшими в ее квартиру чрез окно, совершена кража разного имущества, в том числе принадлежащего заказчикам материала для платья, всего на двести сорок семь рублей. – И, не дожидаясь вопроса, агент добавил: – Разыскиваем-с воров-с, ваше превосходительство, не извольте беспокоиться.

– Да как же не беспокоиться, господа? – пожал плечами Смольников. – «Ищем», «разыскиваем»... – у вас на все про все один ответ. А кто-нибудь отыскан? Задержан?

– Задержан совершивший на днях на пристани общества «Русь» кражу мануфактуры, принадлежащей товариществу Понизовского, известный вор-рецидивист, неоднократно судившийся за кражи и отбывавший тюремное заключение крестьянин Васильсурского уезда Гладышев, – громко сказал кто-то от двери, и Шурка узнал голос Охтина.

– Агентом Кочетовым задержан на новом Сормовском базаре крестьянин деревни Орловка Балахнинского уезда Березин, у которого отобраны разные вещи, в том числе одежда, калоши и прочее, – продолжал меж тем Охтин, проходя в кабинет. – Как выяснилось, все вещи были похищены на днях в Новой деревне у мещанки города Арзамаса Копыловой и крестьянки Баравиновой. Копылова заявила, что, кроме отобранных у Березина вещей, у нее похищен пиджак и брюки. Ввиду этого у торговца-старьевщика на том же базаре крестьянина Белозерова был произведен обыск. Все найденные вещи у него обнаружены, отобраны и выданы потерпевшей.

– Браво, – сказал насмешливо Смольников. – Что-нибудь еще о наших успехах?

Агенты, которые в начале оперативного совещания имели виноватый вид, сейчас переглядывались проказливо.

– Извольте-с, – сказал Охтин. – Торгующий в ярмарке мануфактурным товаром крестьянин Еханов заявил полиции, что у него похищена неизвестно кем пачка рубашек стоимостью в семьдесят рублей. Расследованием вскоре было установлено, что кражу совершили известные воры: крестьяне Алексей Чичков пятнадцати лет и шестнадцатилетний Петр Дальнов. Сбыв краденое при участии третьего – вора-рецидивиста Петра Торопова, – они отправились в Гордеевку в трактир, где, как известно, торгуют из-под полы спиртным. Обвиняемые задержаны и в краже сознались.

– А трактирщики, что спиртным приторговывают? – живо спросил Смольников.

– Само собой! – солидно отозвался сидевший в углу агент.

– А, это вы, Колягин, вели дело?

– Так точно-с.

– А почему молчали доселе? Почему сначала на меня одни ваши промахи сыпали, словно из рога изобилия? Почему Охтину понадобилось прийти и начать вас нахваливать?

– От робости-с, ваше благородие, – ответил за всех рябоватый Климентьев. – Чай, не каждый день у нас оперативное совещание начальник губернского сыска проводит. Оробели мы-с, да-с. А господин Охтин – он побойчее. Он к вам попривычнее. Сориентировался быстрей!

– Все у вас наоборот, – усмехнулся Смольников. – Когда мне охота приходит по различным полицейским частям пройти, мне ваши начальники одними только достижениями в лицо тычут. Иной раз даже и мифическими. А вы скромничаете, господа агенты... Во всем между тем мера нужна, и в показушности, и в стыдливости тоже. И без вашей скромности у обывателя бытует мнение, будто мы, сыскные, ни к чему не годимся и толку от нас – пшик. Мол, на фронтах – вот где настоящие герои, а мы тут в тылу попусту отъедаемся. Недаром городовых призывать стали, а это плохо, плохо... Пора, господа, ломать эти ложные представления. Отныне мы будем громогласно сообщать обо всех своих удачах и достижениях. Кстати, хочу вам представить человека, который будет нам в данном деле споспешествовать. Александр Константинович Русанов, ведущий репортер газеты «Энский листок», отныне станет постоянным лицом на наших общегородских оперативных совещаниях. Я предупрежу также и начальников участков, чтобы его пускали на ваши собственные оперативки, буде ему такая охота взбредет. Все это будет отражено в разделе «Уголовная хроника», который нынче в «Энском листке» открывается. Кстати, посоветуйте, господа, что уже сейчас можно в «Листке» отразить? Только что-нибудь поинтересней повседневной текучки, из событий, как сказали бы наши союзники французы, extraordinaires...

– Пускай они про ту даму напишут, которая к экзаменам на чин прапорщика готовила. Вот уморушка-то! – хохотнул Климентьев.

– Хорошая история, – согласился Смольников.

– Про графа Лазаревского, многоженца! – подсказал еще кто-то, и голоса начали звучать наперебой: – Про девушку, которая любовника зарезала, а жених ее сказал, что она правильно поступила... Про аферистку, которая беженцев расселяла... Про липового налогового сборщика...

– Очень изрядно, – согласился Смольников. – Только ведь это все наша, так сказать, многоуважаемая история. Дела уже минувших дней. А насчет того, что сейчас происходит?

– Новый Дю-лю у нас объявился, – снова подал голос Охтин. – Бажанов некто. Слыхали про Дю-лю, а, господин Русанов?

– Вы, Григорий Алексеевич, что такое говорите? – конфузливо отвел глаза Смольников. – Молодой он еще человек... откуда ему знать этакое похабство!

– Деваться некуда, – пожал плечами Охтин. – Придется узнать, если он теперь ведущий репортер, который будет всю нашу работу освещать. Тем более что мне его помощь может понадобиться.

Смольников вскинул брови, но ничего больше Охтину не сказал, повернулся к остальным агентам:

– Ну что ж, закончим, господа. Все свободны.