Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Осень на краю - Арсеньева Елена - Страница 35


35
Изменить размер шрифта:

– Потом... – заговорила Грушенька вновь, – потом в меня влюбился один человек. Инженер!

Последнее слово она выговорила с неким придыханием. Ну еще бы! В Х. это была одна из самых почитаемых профессий. Инженеры-путейцы, инженеры-строители – их вечно не хватало, они получали большие деньги, в местном свете их принимали наравне с самыми мощными финансовыми воротилами.

– Он был не женат, однако у него были... разные дамы, вы понимаете.

– Любовницы, что ли? – бросила Марина небрежно.

– Ну да... – с запинкой выговорила Грушенька, и Марина усмехнулась: как же, слово считалось таким не-при-лич-ным, невозможно его произнести барышне из хорошего дома!

– И вы стали одной из них? – спросила Марина нарочно (ей доставляло удовольствие шокировать глупенькую девушку), и Грушенька от ужаса чуть ли не взвизгнула:

– Нет, что вы! Он посылал мне письма – совсем как тот мичман, только я уже была научена горьким опытом и ничего не отвечала ему. Но он меня преследовал, часто появлялся около дома, подстерегал меня на улице. Отец заметил его и спросил однажды, что это значит. Тот человек сказал, что хочет на мне жениться. Отцу он был по душе – умный, из хорошей семьи, с хорошей профессией. Но батюшка сказал ему, что ухаживать за порядочной девушкой, имея связи на стороне, непорядочно: если изменяешь невесте, значит, будешь изменять и жене. В тот же вечер тот человек сказал своей воз... люб... – Грушенька замялась было, но Марина молчала, не приходила на помощь, и пришлось Грушеньке со вздохом выговорить-таки ужасное слово: – Он своей любовнице сказал, что должен с ней расстаться, потому что хочет жениться, и больше они не будут встречаться. Она ушла, но на другой день подстерегла его у дома и застрелила из револьвера... На суде она заявила, что ей неизвестно, на ком хотел жениться этот человек, но спасла ее от ужасной участи вечно обманутой жены. Но я знаю, что отец тайно, через подставное лицо, нанял для нее лучшего адвоката и заплатил кучу денег, чтобы мое имя нигде не упоминалось. Суд присяжных ее оправдал, она потом уехала отсюда – тоже с помощью отца...

– Когда это случилось? – удивилась Марина.

– Еще до того, как вас... до вашего приезда, – деликатно выразилась Грушенька. – И до войны. Зимой, в начале четырнадцатого года. Это на меня так ужасно подействовало... Мне девятнадцать, я знаю, что красива, за мной многие ухаживают, а я ни в кого не влюблена. Я не могу влюбиться! Просто боюсь. У меня те две смерти, которые из-за меня случились, те два горя, которые я пережила, как будто выжгли что-то в сердце. Вы понимаете?

Марина медленно кивнула:

– Грушенька, я поняла. Ты хотела мне сказать, что не можешь любить Мартина. Ну и хорошо. Значит, меньше горевать будешь, когда он решится бежать.

Нет, Андреас не говорил ей, что среди его товарищей по бегству будет Мартин, Марина просто сложила два и два и получила четыре. Уж очень заговорщический вид был у мужчин, когда они разговаривали в «Чашке чая». И так волновался руководитель оркестра, предупреждая Мартина о возможных неприятностях. Наверное, разговор тогда шел именно о побеге...

– Бежать?! – воскликнула Грушенька. – С чего вы взяли? Откуда вы знаете? Мартин сказал вам? Но каким образом? Вы встречались?

Да, Грушенька не лгала – она была равнодушна к Мартину. Ни тени ревности не прозвучало в голосе – только любопытство.

– Если я тебе скажу, ты отцу не выдашь? – быстро спросила Марина.

– Никогда, – так же быстро ответила Грушенька.

Марине смертельно захотелось рассказать ей про Андреаса, про те несколько часов упоительных ночных объятий. Поделиться своим счастьем хоть с кем-то! Показать Грушеньке, которая всегда смотрит на нее с недоуменным сочувствием и даже с жалостью, что она, ссыльная, брошенная, одинокая женщина, мать невесть от кого прижитого ребенка, смогла стать предметом бешеной страсти.

Марина осеклась в самую последнюю минуту!

Нельзя. Эта девчонка из стана врагов. Если ей взбредет в голову хоть что-то где-то ляпнуть...

– Я скажу тебе потом, когда ты выполнишь мою просьбу, – ответила уклончиво.

Верный ход: ох, как заблестели глаза у любопытной маленькой мышки, которая прямиком бежит в расставленную мышеловку!

– Все, что хотите, Мариночка Игнатьевна! Все, что хотите, сделаю!

– Поклянись.

– Христом Богом клянусь! – Грушенька обмахнулась широким крестом. – Да провалиться мне на этом месте! – И спохватилась наконец: – А что сделать-то надо?

– Я хочу, чтобы ты сейчас пошла со мной в «Чашку чая» и передала Мартину записку, – сказала Марина. И, увидев, как потемнели испуганно глаза Грушеньки, как откинулась назад ее голова, как задрожали губы, словно готовясь взять назад свою глупую клятву, как стиснулись испуганно руки, угрожающе нахмурилась: – А не то отец твой узнает все о твоих танцах с ним, о том, что он тебе в любви признавался, а ты к нему на свидания бегала.

– Я?! – нелепо раскрыла рот Грушенька. – Но это неправда!

– А ты докажи! – злорадно усмехнулась Марина и, закрепляя свою власть над Грушенькой, добавила: – То, что ты с ним танцевала неприличный танец в обнимку, кто угодно подтвердит. А поверив в это, отец твой и во все остальное поверит... особенно если я скажу, что вы с австрийцем у меня встречались. И тогда тебе несдобровать!

По боли, отразившейся в Грушенькиных глазах, Марина поняла, что сделала верный ход: Васильев и впрямь поверит дурным слухам о дочери. Ну что ж, сама виновата! Береги, как говорится, честь смолоду!

* * *

Завидев издали вагон конки, стоявший около первой почтово-телеграфной конторы, Шурка пустился бегом, однако старался, вышло, зря: вагон долго еще не трогался. Мальчишка, изображавший из себя вагоновожатого, уныло ковырял в носу.

– Когда отправление? – спросил Шурка.

– Встречный с рельсов сошел, – буркнул мальчишка. – Как поднимут, так и поедем. Надо быть, скоро.

Вагон стоял, такое впечатление, давно – все места заняты. В основном это были чиновники, женщины, молодые поручики и седой генерал.

Шурка поднялся на империал.[4] Там еще нашлось два или три свободных места, однако наверху немилосердно дуло, и Шурка вновь спустился в вагон.

Он притулился на задней площадке и вынул из кармана «Энский листок». Ничего особенного в этом не было: еще двое или трое пассажиров держали в руках газеты. Но они-то читали просто газету, а Шурка наслаждался свежим матерьяльчиком Пера!

Назывался он «Кровавые забавы» и был написан после посещения репортером Русановым петушиных боев в тайном притоне в Гордеевке. Все забавы такого рода были с войной запрещены, однако Шурка немыслимым образом о притоне прознал, еще более немыслимым путем нашел туда доступ – и вот, пожалуйста, дал на полосу матерьяльчик столь острый, что сам господин Смольников телефонировал Тараканову, восхищался пронырливостью его репортера и сетовал, что агенты сыскного отдела о данном пристанище азартных игр знать не знали. И даже вездесущий Охтин принужден был досадливо крякнуть и признать, что недоглядел, прошляпил, проштрафился, в то время как господин Перо оказался на высоте. И не в первый уже раз!

Услышав от редактора о его звонке, Шурка, против ожидания, ничуть не обрадовался и не возгордился, а подумал, что теперь его отношения с Охтиным, пожалуй, станут еще прохладней. Кому из опытных агентов сыскного будет приятно, коли их обскачет на вороных какой-то репортеришка! Да и не обскакивать Охтина хотел Шурка, а наоборот – работать с ним вместе... Вот уже полгода Русанов-младший вовсю работал в «Энском листке», печатался чуть не в каждом номере, однако работой своей был не слишком-то доволен. Острая заметка «Кровавые забавы» была исключением из унылого правила – Шурка большей частью исправно писал о плохой работе городского трамвая, о дурном качестве энской телефонии, о спекулянтах, которые припрятали сахар и не продают его, о безобразном качестве очистки энских улиц, о тягостной нехватке мяса. А мечтал он вести колонку «Уголовной хроники». Агент Охтин, на знакомство с которым Шурка возлагал такие надежды, чудится, совсем забыл, как они вместе – да-да, вместе! – пытались разгадать причину убийства репортера Кандыбина и, главное, загадки объявлений беженцев. Охтин забрал с собой странные листки с переписанными объявлениями – и словно в воду канул. Все попытки Шурки подобраться к сыскному отделу, свести дружбу или хотя бы шапочное знакомство с его агентами и получать регулярный матерьяльчик для «Уголовной хроники» оказывались напрасными, ибо Охтин ни на дружбу, ни даже на контакты служебные нипочем не шел. А теперь, после «Кровавых забав», небось еще больше разобидится...

вернуться

4

Так назывался второй, открытый этаж вагона конки. (Прим. автора.)