Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 21

Он опустил девочку на землю и взял за руку. Армель тяжело вздохнула. Ей было жаль уходить отсюда; у нее перед глазами все еще стоял Маленький Парижанин, посылающий ей воздушный поцелуй. Есть ей хотелось по-прежнему, но она не смела признаться в этом отцу.

Тут перед ними остановилась карета какой-то знатной дамы, приехавшей, по всей видимости, на свидание. Дама вышла из экипажа и лицом к лицу столкнулась с Оливье и его дочкой.

На миг толпа так сжала их, что они не могли двинуться с места. Взгляды их встретились. Армель улыбнулась даме; та была очень молода, и ее платье ослепляло роскошью. Оливье слегка покраснел и отвернулся, а у знатной красавицы при виде этих несчастных сжалось сердце. «Господи! — подумала она. — Да им же наверняка нечего есть! Девочка едва на ногах держится, — но сколько достоинства у обоих!»

И не без робости (ведь она понимала, что перед ней — не обычные нищие!) дама прошептала:

— Возьми, малышка…

В руке она держала туго набитый кошелек… Но красавица даже не успела протянуть его: Оливье с дочкой, не сговариваясь, отступили назад; их щеки вспыхнули от стыда.

— Сударыня, — сказал молодой человек, приподняв выцветшую шляпу, — мы подаяния не просим!

И он поскорее увлек Армель в гущу пестрой толпы. Они прошли Новым мостом к Долине Нищеты, сделали несколько шагов по улице Трех Марий, свернули направо на улицу Святого Жермена Оссерского и грязной улицей Балю вновь вернулись к реке. Миновав шумный кабачок «Сосущий теленок», они оказались на набережной де Ла Ферай — в том месте, где высилась каменная глухая стена.

Оливье ничего вокруг не видел — он был поглощен своими мыслями.

«Что за глупая гордость! — корил он себя. — Как это я так поспешно и высокомерно отверг дар этой милосердной дамы? Я мог бы сказать ей… объяснить… Неужто вечные несчастья лишили меня дара слова… и даже хороших манер? Ради Армель она, конечно, не отказалась бы нам помочь… Мы, разумеется, не могли бы взять ее денег, — но, быть может, она дала бы в долг? А ради того, чтобы моя бедная Армель была сыта и одета, я согласился бы стать мажордомом[22], привратником, — да хоть лакеем!

Лакеем?! Я, дворянин Оливье де Сов? Ведь я обладатель сабли с золотым эфесом! Мой дед был при Иври, отец при Рокруа! Я, высокородный вандейский дворянин, — и лакей?! — Он вздохнул. — Что ж! Лучше, пожалуй, быть сытым лакеем, чем подыхающим с голоду дворянином!»

XII

ЗЛАЯ ФЕЯ

Если бы доблестный шевалье не отдался во власть черной меланхолии, а по примеру Армель смотрел по сторонам, то, идучи по улице Балю, он бы непременно заметил женщину, чье лицо напомнило бы ему о многом…

Дело в том, что в особняке Сен-Мара, окна которого уже давно были наглухо закрыты ставнями, отчего дом выглядел заброшенным, одно окно неожиданно распахнулось, и в нем показалась нарядно одетая дама. Выглянув на улицу, она оперлась на украшенный причудливой решеткой подоконник.

От особняка Субиза до ворот Бюси и от Мельничного холма до монастыря Богоматери госпожа Миртиль слыла особой выдающейся ловкости и сноровки. Сия своеобразная репутация делала ее поистине королевой Долины Нищеты, где она владычествовала над всеми — большими и маленькими — ее обитателями, то очаровывая блеском своих темных глаз, то жестоко карая холодным презрительным взором. Она была необычайно красива, однако, словно двуликий бог Янус, чаще всего являла всем свой суровый лик. Сундуки ее были набиты золотом, и это позволяло госпоже Миртиль, не страшась ничьего гнева, полновластно распоряжаться в кабачке «Сосущий теленок», проявляя в случае необходимости самое изощренное коварство. Среди завсегдатаев кабачка преобладали люди служивые, сроднившиеся со шпагой, а также мошенники и воры: и те и другие подозревали, что у очаровательной хозяйки есть иные источники существования. Между собой они прозвали ее Злой Феей.

Сам господин Никола де Ла Рейни знал о грозной красавице не намного больше. В списках, имевшихся в Шатле, значилось лишь полное ее имя: «Миртиль Гримпар, супруга Годфруа Кокбара».

Назначенный главой уголовной и гражданской полиции в 1667 году самим Людовиком XIV, господин де Ла Рейни подозревал Миртиль во многих злодеяниях, в том числе и в нескольких убийствах. Он неоднократно бывал в «Сосущем теленке», желая уличить его владелицу, но — безрезультатно, ибо ему было неведомо о существовании тайных ходов, связывающих кабачок с особняком Сен-Мара, а этот последний — с пустым домом на углу набережной де Ла Ферай.

Заметив Оливье де Сова, хозяйка кабачка, не имевшая прежде причин жаловаться на зрение, не поверила собственным глазам. Небрежно передернув плечами, она подумала: «Быть того не может! Такой человек ни за что бы не появился в подобном месте. И уж тем более в столь жалком наряде!»

Однако глаза не подвели ее. Совсем рядом, в двадцати шагах от нее, шел именно он, герой ее единственного и короткого любовного романа. Забившись горько и страстно, сердце ее подтвердило то, чему отказывалось верить зрение. Она вынуждена была прижать руку к часто вздымавшейся груди, чтобы сердце, стучавшее все сильнее, не выскочило наружу.

— Неужели это он? Он? Мой Оливье? — едва слышно прошептала она.

И тут же обычная ее осторожность взяла свое, она отпрянула от окна, захлопнула ставни и мгновенно скрылась за занавеской… Однако скоро она поняла, что Оливье ее не заметил. Он шагал, погруженный в свои невеселые думы, и не замечал ничего вокруг. Беспредельное отчаяние, казалось, полностью лишило его сил, и он безропотно согнулся под его тяжким бременем, предав себя на волю Господа. Было ясно, что мысли его витают далеко от окружающей суеты. Убедившись в этом, госпожа Миртиль обрадовалась: «Он не заметил меня… Вот это удача! Однако что за убогое на нем платье! Какой у него усталый и печальный взор! Что за нелепость? Если бы не горделивая поступь, он бы походил на одного из оборванцев со Двора Гробье… Что заставило его так опуститься?»

Богатый жизненный опыт не замедлил подсказать ей истинную причину случившегося: «Думаю, что не ошибусь, если скажу, что он просто-напросто подыхает с голоду! Поэтому и пришел сюда в надежде хоть кому-то продать свою шпагу. Да, Оливье де Сов, которого я когда-то знала, должен был действительно лишиться всех средств к существованию, чтобы ступить на незавидное поприще наемника!»

И лицо этой коварной женщины ангельской красоты уже расцвело было улыбкой сострадания, как вдруг она увидела Армель, которая из-за своего маленького роста до сей поры была незаметна в разношерстной толпе. Мгновенно улыбка исчезла с лица госпожи Миртиль, что придало ему прежнее суровое и презрительное выражение.

«Это его дочь! Конечно, это его дочь! Сомнений нет, она просто копия, живой портрет этой проклятой Франсуазы де Рюмель… моей ненавистной соперницы! Интересно, что могло случиться с этой длинной светлоглазой девицей с золотыми волосами? Скорее всего она умерла, раз Оливье притащил сюда их дочь! Так он вдовец? А девчонка, стало быть, сирота? О, дьявол, сам ад пожелал отомстить за меня!»

Она негромко рассмеялась; золотая цепочка, на которой висели ключи, с сухим щелканьем разорвалась в теребивших ее нетерпеливых руках.

— Нет, этого мало! — яростно прошипела она. — Слишком мало! Я хочу видеть, как они страдают. Подобное зрелище — удел избранных… Так почему бы мне не устроить его для себя? Надеюсь, что у меня для этого достаточно и средств, и выдумки.

И словно у хищника, почуявшего добычу, верхняя губа ее задрожала и приподнялась, обнажив блестящие белые зубы.

— О! — усмехнулась она, — моя месть хотя и запоздала, однако от этого она будет не менее сладостна. Этот гордый и надменный красавчик Оливье скоро уплатит мне свой должок! Я не пощажу ни его дворянского самолюбия, ни его отцовского сердца. Он сполна отдаст мне и за обманутые надежды, и за отвергнутую любовь! Месть! Поистине, ни одно блюдо не сравнится с ней по вкусу!