Юность Лагардера - Феваль Поль Анри - Страница 19

— Нет, вовсе не в его словах: он-то говорил от чистого сердца. Мадам Бернар, — продолжал Анри тем же задушевным тоном, — я не сомневаюсь в вашей преданности мне, но чувствую: вы что-то знаете и боитесь сказать. Почему?

Потрясенная Сюзон схватила воспитанника за руки и прошептала:

— Это тайна, страшная тайна! Вы уже такой умный — вы догадались… Недаром же наедине я называю вас не господином Луи, а господином Анри, а вы меня — не Мариеттой, а госпожой Бернар!

— Вот, — торжествующе воскликнул смелый мальчуган, — вы сами во всем и признались! Ну же, смелее! Я хочу знать свое настоящее имя! Скажите его!

— Если я скажу его вам, вас убьют!

— Кто?

— Те, кто ненавидит нас и следит за нами!

— Я их не боюсь! Я сам их убью!

— Дай-то Бог! Но пока вы еще слишком малы для этого!

Анри затопал ногами:

— Мал?! Так знайте же, мадам Бернар: я ничего и никого не боюсь!

— Но мой долг — охранять вас! Мальчик замолчал, а потом спросил:

— Но кто же я: буржуа, крестьянин, дворянин?

— Я потом вам скажу! Потом! Сейчас не могу, пожалейте меня! Ох! С сердцем плохо!

Так оно и было. Анри ласково подвел приемную мать к костру и устроил поудобнее. Он думал: «Я наверняка дворянин! Скорее бы вырасти и узнать все о своих родителях…»

Сюзон в душе радовалась тому, что труппа Пабло направится в Париж и — с согласия полиции — проведет там какое-то время.

Что заставляло ее так стремиться в Париж? А вот что. Госпожа Бернар безгранично верила в Анри и полагала, что, когда сын Рене и Дории подрастет, он непременно вернет себе наследство предков. Это будет необыкновенный человек! Ведь уже ребенком он подавал огромные надежды и вел удивительную и совершенно самостоятельную жизнь. Он работал как взрослый, зарабатывал деньги, которые кормили их обоих, и заслужил уважение и любовь всей труппы, — а это было не так-то легко!

«Но имею ли я право, — размышляла женщина, — таить от него правду? Да, имею: Пейроль… герцог Мантуанский… вечная слежка… Все это так страшно!

Но ведь есть же и Бог на небе, и он ни за что не оставит сироту прозябать в бедности и неизвестности! Положусь на него — и расскажу все моему ангелочку… Но вот доказательства. Анри-то мне и на слово поверит — он и так догадывается о своем дворянском происхождении, а вот все прочие… Ведь у меня не осталось не только никаких бумаг, но даже перстня с печатью!

А в Аржелесе разве кто признает во мне, старухе, хорошенькую горничную госпожи Лагардер? Ведь девять, лет уж прошло, многих и на свете-то не осталось… А потом — напишут герцогу Мантуанскому, чтоб ему пусто было, вызовут в суд… Как я, бедная, буду тягаться с таким богатым и могущественным вельможей?»

Впрочем, была у Сюзон одна зыбкая надежда. Рене де Лагардер говорил ей как-то, что у его деда, секретаря Генриха IV, был собственный дом в Париже на углу улицы Сент-Оноре и улицы Сен-Тома-дю-Лувр, который так и звался — дом Лагардеров. Вот бы разыскать его да узнать, кто им владеет!

Но надежды госпожи Бернар рухнули в одночасье. Вот как это было. Едва труппа Пабло явилась в Париж, как Сюзон взяла своего воспитанника за руку (рука ее дрожала, и Анри это заметил) и отправилась на Сите. Она то и дело спрашивала дорогу — ведь прежде ей не приходилось бывать в этом великом городе. Мальчик в изумлении следовал за ней и серьезно думал: «Париж мне нравится, и я обязательно буду жить здесь!»

После долгого блуждания по улицам и площадям женщина и ребенок очутились возле Лувра. Сюзон перекрестилась: именно здесь, а не в Версале хранились символы королевской власти…

А вот и улица Сен-Тома-дю-Лувр. Сюзон обратилась к какому-то капуцину:

— Не скажете ли, отец мой, где здесь дом Лагардеров?

Анри впервые услыхал это имя. Подняв голову, он посмотрел на приемную мать:

— Лагардеров? Как хорошо звучит! Гарда… гвардия… мушкетеры… Какая красивая фамилия!

Сюзон покраснела и опустила глаза…

Увы! Капуцин показал им лишь развалины: дом предков Анри лежал в руинах. Сохранился только свод великолепной некогда арки.

Что же случилось? Почему дом оказался заброшен? Об этом поведал нашим героям старый москательщик:

— Несколько лет назад сюда приезжал один знатный итальянец с каким-то верзилой. Дом достался этому вельможе по наследству, да, к сожалению, не понадобился. И правда: он в Италии, а дом-то — в Париже! Вот он и пустил на распродажу все, что там было: мебель, белье, даже кухонную утварь — я ее сам купил. Дом он тоже хотел продать, но только никто на него не позарился. Строено-то при Генрихе III, надо было все ремонтировать, переделывать… Герцог огорчился да с тем и уехал.

Мадам Бернар вздохнула и подумала: «Вот и все наследство маленького Анри…»

Женщину с мальчиком ожидали суровые испытания. Когда они в конце концов отыскали то место, где оставили труппу Пабло, то увидели, что фургона там нет.

Какой-то паренек все им объяснил:

— Они вроде как не имели права жить в Париже. Сержант на лошади прискакал да как заорет: «Вон отсюда, не то всех арестую!»

Анри сжал кулаки, а Сюзон заплакала. Что им теперь есть? Где ночевать?

— Не плачьте, мадам Бернар, — сказал мальчик. — Вы же не одна, вы со мной, и я сейчас что-нибудь придумаю! Я никогда вас не брошу, — а работать я умею!

Настала ночь, — по счастью, это было летом. Они заночевали под открытым небом на лугу, возле аббатства святого Виктора.

Утром нищие отвели их в само аббатство: неимущим раздавали там бесплатную похлебку и хлеб с салом.

«И это Лагардер!» — про себя Сюзон Бернар, видя, как ее воспитанник делит скудную трапезу с убогими и нищими.

Проходивший мимо старый монах увидел мальчика, растрогался и решил поговорить с ним, а поговорив, поразился:

— Как, мальчик, ты знаешь латынь?!

Анри, пожелай он только, мог бы остаться в аббатстве, но он испугался: «Они, пожалуй, еще монаха из меня сделают!» — и вежливо отклонил предложение: — Нынче, отец мой, мы и впрямь в нужде, но я обучен ремеслу, так что завтра у нас будет пропитание!

Они вышли. Мадам Бернар немного побранила Анри.

— Мое место не здесь, — отвечал он. — Я человек военный.

Она, вздрогнув, умолкла и подумала: «Этого ребенка направляет само Провидение…»

Поселились они в развалинах дома Лагардеров. Анри нырял с Нового моста и доставал со дна Сены монетки, брошенные зеваками, а мадам Бернар торговала в арке дома Монтескью пирожками, сыром, яйцами и маслом.

Итак, Анри и его старая приемная мать жили в нищете и познали муки голода и холода. Такое не забывается…

XI

РЫНОК НАЕМНИКОВ

Стояла весна 1692 года. На Новом мосту и вокруг него царило обычное для этих мест оживление: уже много лет здесь находился шумный и зловонный рынок, и толпа привычно текла на него. Побродив по мосту, человеческое море разливалось по Дофинской площади и даже по набережным правого берега, где находился тогда квартал, называвшийся Долиной Нищеты.

Квартал этот был особенный — весьма живописный, но на удивление вонючий, темный, грязный и опасный; нищие и бродяги, заполнявшие его улочки и трущобы, словно сошли с гравюр Жака Калло. При Генрихе IV и Людовике XIII Париж стал несколько чище и наряднее, а здесь сохранялось самое настоящее средневековье — с проказой и незаживающими язвами. Рядом с новыми домами виднелись покосившиеся хибары, подслеповатые кабаки, разрушенные и брошенные господские особняки. Это ужасное место располагалось внутри прямоугольника, ограниченного с севера улицей Святого Жермена Оссерского, с юга — набережными Школьной и де Ла Ферай, с востока — Шатле, с запада — Лувром.

Той весной на Новом мосту игрались кукольные спектакли, пелись песни, продавались фальшивые лекарства, а главное — красовался новый балаган под вывеской «Очаровательный театр», так что каждый мог отыскать себе зрелище и товар по вкусу. Но больше всего радовались дети, для которых здесь был просто рай земной.