Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 123

Трой кивнула: она приняла его слова здраво, серьезно, Эбби почувствовал огромное облегчение от того, что разговор уже позади, что его сомнения разрешились и он поступил как должно.

Она неспешно перешла от чертежной доски к угловому окну и повернулась спиной к брату.

– Трой! – Она низко склонила голову, и плечи ее затряслись. Эбби бросился к ней и обнял, стоя позади, чтобы не видеть, как из ее глаз катятся слезы.

От себя не убежишь, это известно каждому. И тем не менее, решительно все – в том числе и ты сам – пытаются убежать. Хотя бы на время. Только память – цепкая штука. Тебе хочется забыть, как все это было: как стал компаньоном в деле, и шафером, и крестным отцом. Как полюбил ее и как терзался... Но воспоминания об этом то поодиночке, то все вместе вцепляются в тебя и не отпускают. Вот ведь в ноябре ветры и дожди безжалостно хлещут умирающую листву, но, как ни бушует ветер, как ни льет дождь, несколько листков ухитряются прилепиться к ветке и выдержать натиск, наперекор всем законам и правилам.

Так размышлял Рафф, возвращаясь в Смитсбери после свадьбы Эбби. Он вел свой "виллис" в майских сумерках, и теперь даже тючок с забытыми пожитками, который Эбби аккуратно упаковал для него и сунул на заднее сиденье, казался ему кусочком прошлого, осязаемым напоминанием о трудных временах, когда он жил в Тоунтоне. О ней.

Может быть, он слишком быстро принял решение, слишком поспешно уехал? Может быть, еще несколько недель – и он остался бы в Тоунтоне, и она перебралась бы к нему, а не к родителям, не к мистеру и миссис Остин, которые сегодня вечером увезут ее вместе с дочкой в Бостон? Гордость? Несомненно. И петля, в которой она оказалась. Это тоже несомненно. Иначе разве она вернулась бы даже ненадолго в дом, из которого не так давно сбежала? Как сбежал Эбби.

Но сегодня она ничем себя не выдала – во всяком случае, пока ее не разобрало шампанское. Да и тогда малознакомому человеку она показалась бы прежней – такой, какой была три года назад. Оно и понятно: присутствие родителей, особенно мистера Остина, раззадоривало сидящего в ней бесенка.

Поэтому она и рассказала мистеру Остину несколько историй о Моррисе Блуме, которые заставили почтенного бостонца ежиться и недоумевать, как мог Эбби избрать сына этого самого Морриса Блума своим шафером?

Впрочем, отец Эбби обращался с Раффом вполне корректно. Так чертовски корректно, что Рафф после венчания старался держаться в тени, понимая, каким досадным пятном кажется мистеру Остину его присутствие на торжестве. Совсем иначе чувствовал он себя с миссис Остин, женщиной блестящей, самоуверенной, но все же, казалось, не лишенной доброты и человечности.

В результате Рафф выпил слишком много шампанского, и пятно стало еще заметнее.

И все-таки он отмалчивался, старался держать язык за зубами. Когда, много позднее, Трой подошла к нему и сказала, что ей надо поговорить с ним, он ответил, что в то воскресное утро покончил со всеми разговорами.

– А накануне, в субботу? – спросила Трой, которая выпила еще больше шампанского, чем он. Она стояла в углу белой гостиной Вертенсонов в темном шелковом платье и белых перчатках.

Он не ответил, не сказал ни слова, а просто повернулся и направился в столовую. Она пошла за ним и остановилась У стола, где в ведерках со льдом клонились винные бутылки.

– Вы сказали, что все это не имеет значения, – продолжала Трой. – Что вы просто потеряли голову. А я хочу знать истинную причину. Вам сейчас не отвертеться, Рафф. Моя жизнь и без того запуталась так, что дальше некуда. – Она допила шампанское.

– Моя тоже. – Он смотрел на нее, радовался ее близости и в который уже раз спрашивал себя, как случилось, что он упустил ее. Ему мучительно хотелось рассказать ей все.

– Почему вы боитесь быть честным? – Трой смотрела ему в глаза. – Вы стыдитесь того, что сделали тогда, жалеете об этом? – Она вдруг рассмеялась.

Тут только он начал понимать, как она истолковала случившееся.

– Знаете, о ком... кого вы мне напоминаете? – весело сказала она. – Одну мою соученицу из Редклиф-колледжа. Она весь семестр сидела в дортуаре и насмехалась над нами, когда мы по вечерам целовались с нашими поклонниками во дворе под старым деревом. Дерево было дряхлое, таинственное, и выпускники двенадцатого года соорудили под ним бетонную скамью. В майские ночи там было очень уютно. И вот однажды, часов в одиннадцать вечера, мы застали эту самую девушку на скамейке с каким-то типом в самой недвусмысленной позе. После этого ее и на веревке было не подтащить к нашему дереву. Она обходила его за целую милю, а стоило кому-нибудь заговорить на эту тему, прямо на стенки лезла... – Помолчав, Трой продолжала: – А вы, как видно, лезете на стенки, когда вспоминаете обо мне. Верно? Отрекаетесь от всего, что когда-нибудь сказали мне или обо мне, и от того, что сделали тогда. И ненавидите себя за тот поступок. – Шампанское явно давало себя знать. – Вроде как если бы Трумен взял да и поцеловал сенатора Тафта. Представляете, как он ненавидел бы себя на следующий день? Или если бы я вдруг поцеловала мисс Мэрион Мак-Брайд. Не знаю, что я такое несу. Вероятно, мне пора в сумасшедший дом. Винсент довел меня до полной невменяемости. Я уезжаю в Бостон.