Сумерки эльфов - Фетжен Жан-Луи - Страница 37

– Я приду к вам в спальню сегодня вечером! – закричал он ей вслед. – Не будем забывать о грехе сладострастия!

И, обернувшись к монаху, спросил:

– Не так ли, святой отец?

Но тут его кто-то окликнул:

– Государь!

Пеллегун медленно повернулся к двери, все ещё с презрительной усмешкой на губах. Это был Горлуа, быстрыми шагами подходивший к нефу.

– Вот послание, – сказал он, протягивая свиток пергамента, перевязанный красной кожаной лён той. – Новости от нашего человека.

Пеллегун остановил его жестом.

– Что это на тебя нашло? Врываешься в храм, как

солдафон, орёшь во всю глотку, топаешь – и даже не перекрестился! Разве ты не христианин?

– Да, простите, – пробормотал Горлуа, опускаясь на колени и осеняя себя крестом.

– Так-то лучше, – сказал Пеллегун и повернулся к монаху. – Ведь правда, святой отец?

В середине ночи Утёр начал бредить.

Его стоны и крики разбудили королеву Высоких эльфов, и она снова подошла к нему. Она подбросила в костёр целебных трав, не забывая о магических ритуалах: брать растения только левой рукой и не оглядываться, чтобы не привлечь злых духов.

– Бесполезно… – проговорил Тилль у неё за спиной. – Его глаза и его тело исцелились, но душа ушла…

– Замолчи!

Тилль не продолжал. Ллиан глубоко вздохнула и опустила голову. Он прав, конечно… Волдыри и вздутия на коже Утера исчезли, но он все глубже погружался в забытьё, отказываясь бороться за жизнь.

– Ещё не всё кончено! – твёрдо сказала Ллиэн.

Она собрала стебли звездчатки с жёлто-пурпурными цветками, принесённые соколом Тилля, и принялась толочь их с помощью небольших камешков. Чёрные пряди её волос прилипли к щекам, губы пересохли. Наконец растения превратились в кашицу, которую она смешала с водой.

– Помоги мне, – сказала она Тиллю.

Тилль крепко ухватил голову рыцаря и с усилием разжал его челюсти, и Ллиэн влила ему в рот густой напиток.

– Это его успокоит, – прошептала она. – Исцелит…

Тилль молча кивнул. Он знал, что звездчатка – не только успокаивающее растение. С незапамятных времён маги и прорицатели всех эльфийских племён знали её пророческие свойства и использовали её в небольших дозах, чтобы вызывать видения. Он знал также и то – как, без сомнения, знала это и Ллиэн, – что слишком сильная доза этого растения смертельно ядовита.

Он поддерживал голову Утера до тех пор, пока тот не проглотил снадобье. Затем прислонился спиной к стволу и принялся наблюдать, какое действие оно окажет.

Утёр открыл глаза. Ллиэн была здесь, под густым сводом листвы. Взгляд её необычных удлинённых глаз, казавшихся сейчас почти жёлтыми, мягко скользил по нему, а её губы произносили слова, смысла которых он не понимал. Он больше не чувствовал боли. Тысячи крошечных жал, впивавшихся в его тело, исчезли. Лихорадка спала, и он погрузился в блаженное оцепенение.

Королева положила ему на лоб влажную ткань, пропитанную травяным отваром, потом обтёрла ею тело и руки. Утёр улыбнулся и, обхватив её за плечи, привлёк к себе.

– Моя королева… – прошептал он.

Но она прижала палец к его губам.

– Ты возвращаешься, – произнесла она. – Возвращаешься ко мне…

Утёр снова прижал её к себе, и их тела соприкоснулись. Кожа к коже.

…Ллиэн была обнажена, как и он, и распростёрлась на нём во весь рост, но её тело почти ничего не весило, словно сотканное из воздуха. Он ласкал её, закрыв глаза из опасения разрушить это волшебство, и открывал их лишь тогда, когда ощущал пряди волос Ллиэн на своём лице. Она улыбалась и обнимала его. Кожа её живота была нежной, как бархат…

Тилль улыбнулся и бросил взгляд на королеву, которая сидела рядом с ним, обхватив руками колени.

– Мне кажется, я знаю, что ему грезится, – прошептал он.

Ллиэн не отвечала. В свете костра её глаза поблёскивали, как золото, на фоне серебристо-голубоватой кожи лица. Она не отрывала глаз от лица Утера.

Повелитель серых эльфов Рассуль бежал, не разбирая перед собой дороги, и его бегство было столь же быстрым, как галоп диких лошадей, и столь поспешным, что только Ассан, его приближённый, мог его заметить.

Лам и другие эльфийские лошади пришли сегодня в лагерь короля Ллэндона, тяжело ступая и опустив головы под бременем дурных вестей. Смущённый и встревоженный белый конь, королевский любимец, рассказал о смерти пажа Ллевелина, о нападении на путешественников в Каб-Баге и об их путешествии в глубь болот на скверных плотах, в сопровождении всего лишь вьючных лошадей, лишённых души и отваги…

Никто ни о чём не спрашивал. Ллэндон произнёс лишь несколько слов, утешая Лама и его товарищей, но Рассуль почувствовал, как на него давит бремя всеобщего молчания. Если королева Ллиэн направилась по следу Гаэля, значит, она была полностью уверена в его вине – иначе вряд ли решилась бы на столь опасное путешествие… Ллэндон ничего не сказал, но бесчестие Гаэля легло тяжким грузом на всех серых эльфов, и в особенности на Рассуля, их короля. Несчастного короля без королевства и без власти, осмеянного этими болванами-гномами, переполняемыми спесью и самодовольством, которые требовали справедливости и размахивали своими топорами, словно палачи, ещё не окончательно насытившиеся кровью его народа… А если Гаэля найдут, нужно ли будет выдать его им, чтобы получить их прощение? А если не найдут? Если королева Ллиэн убита?..

Рассуль все ещё бежал, не обращая внимания ни на ветки, хлеставшие его по лицу, ни на летящие с неба первые снежинки. Он бежал, плача от ярости и стыда, и слезы замерзали на его щеках. Он добежал до берега озера, где тёмная вода и заросли камыша преградили ему путь. И тогда он рухнул в ледяную воду, охваченный беспредельным отчаянием, которое порой приводило эльфов к гибели.

Когда Ассан наконец нашёл его, король серых эльфов стоял на коленях у кромки воды среди тины. Рыдания по-прежнему душили его, и из груди вырывались душераздирающие стоны. Ассан приблизился к нему, обхватил его за плечи и мягко увлёк на берег, подальше от воды, где Рассуль упал ему на руки, и прошло ещё много времени, прежде чем его рыдания стихли.

Наступила ночь, и оба эльфа, неподвижно прижавшиеся друг к другу, покрытые снегом, поблёскивающим в лучах звёзд, стали похожи на ледяные изваяния, воздвигнутые на берегу озера.

Глава 13

Туманный день

Резкие крики козодоев, этих ночных охотников, чьи перья были похожи на древесную кору, раздавались совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, и стихли только с рассветом. Тогда же Цимми понял, что почти не спал. В этот серый рассветный час над болотами царило безмолвие, и они казались совершенно неподвижными. Туман словно застыл между небом и водой тусклой непрозрачной завесой.

Гном посмотрел на своих спутников, которые спали, завернувшись в плащи. Фрейра не было. Цимми бросил взгляд на плакучую иву – ствол дерева был согнут так, что ветки доставали до самой земли, образуя непроницаемый шатёр. Да, необычные способности у королевы эльфов…

Носком сапога он толкнул в бок Мьольнира, который пробудился с глухим ворчанием.

– Клянусь бородой! – проворчал он, садясь и недоверчиво глядя вокруг себя. – Мне приснилось, что я У себя дома, под горой, на своей постели из мягких шкур… А тут!..

Цимми согласно кивнул. Здесь, на болотах, было средоточие всего, что так ненавистно гномам: холод, сырость, дикая природа и почти полное отсутствие твёрдой земли, на которую можно было бы с уверенностью ступить. Отвратительное место!

Мьольнир поднялся на ноги, долго потирал спину, потом расчесал бороду с помощью обломка ветки (мало кто знает, что гномы очень заботятся о своей наружности). Потом он почистил зубы – тоже с помощью ветки, прополоскал горло, набрав в рот воды, и начал рыться в своей сумке в поисках чего-нибудь съестного.

– Надо бы подумать об охоте, – пробормотал он. – Скоро у нас ничего не останется, кроме овсяных лепёшек…