Каратель - аль Атоми Беркем - Страница 36

— Ого-го! — хохотнул Ахмет, скрывая изумление. — А пойдем к тебе в Дом, Серега Базарный. Че мы тут как крысы, по всяким погребам-канализациям ныкаемся?

Парнишка опять зыркнул на Ахмета, да так, что давнее подозрение относительно наличия у Сережика вполне твердых яиц укрепилось окончательно. Ахмет задумался, не замечая, что уставился на парнишку слишком уж неподвижным взглядом, не принимая во внимание, что сосредоточенный взгляд таких, как он, ничего хорошего людям принести не может. Сережик тут же ощутил, как его теплая, только что заполнявшая все тело душа наклонилась под напором какого-то морозного ветра, и внутри стало пусто и страшно, и все вокруг стало казаться таким огромным и беспощадным, что смысла как-то дергаться, выкручиваться и огрызаться разом не стало. Что толку, когда вокруг такое… Сережик почувствовал себя как бумажный кораблик, угодивший в гущу ледохода. Не раздавит, так один хрен размокнешь; вон, уже размок наполовину, минуты остались…

— Слышь, Старый, я не то, не как ты подумал… — с трудом выдавил Сережик, — я, это…

— Никогда! — рявкнул, оборвав тянущую из мальчишки связь, спохватившийся Ахмет. — Никогда, слышь?! Не извиняйся и не гасись перед тем, кто старше и сильнее!

— Да я…

— От проигрывателя-я-я! — передразнил Ахмет, веселым оскалом давая понять, что вопросов к мальчишке не имеет. — Ишь, салапет, "не то, как ты подумал…", Мессинг, бля, гляньте только… Слышь, Мессинг?

— Че, Старый? — бодро ответил Сережик, почуявший, что все нормально.

…Во что значит молодость… — грустно отметил Ахмет ту чудесную скорость, с которой невидимое тело Сережика заклеило только что проеденную его неосторожным взглядом дыру. — …Взрослому мужику после такого скачка денек бы отлежаться захотелось… Да, все один к одному…

— А ну дай сюда. — Ахмет показал на голенище трофейного зимнего берца, за которым Сережик держал свою старую пику.

— Нафиг она тебе? — удивился парнишка, доставая неуклюжее сооружение с самодельной рукоятью.

Ахмет снова с удовлетворением отметил, что парнишка не спешит выпускать из рук оружие и не подчиняется на автомате. Значит, чувствует. Прикрыл глаз и протянул ладонь к Сережику. Выдавившись туда, где все такое, как оно есть, Ахмет большой медленной медузой накрыл извивающуюся гроздь переливчатых пятнышек, и откуда-то издалека пришло ощущение грубой деревянной штуки в левой руке. Завернув гроздь в свой туман, Ахмет чуть раздвинул бесформенную кучку искрящихся пятен, которые, утратив принадлежность к кучке, тут же гасли и невесомой пылью уносились вперед, по течению неодолимого медленного ветра из Дома Тенри, вечно дующего сквозь все на свете, и не видящего разницы между огромными сверкающими звездами и смрадными червями, жрущими падаль в заваленной норе. Проследив за пылью, Ахмет отрешенно уловил и принял волю этого ветра, и открыл глаз, тут же расширившийся от удивления: Сережик, отвесив губу, с видом крайнего изумления привстал на подстеленной у костра телогрейке.

— Ты это как… А нафига? Слышь, Старый?

— Чево?

— Ну, нож ты мой зачем сломал? И это, как ты так делаешь? Раз, и он как сахарный, только трык, и все? Даже это, слышь, не как сахарный, а как… Ну это, когда грязь, земля там, по луже пройдешь — насохнет, ну, только отковырнешь такую плоскую, а она крошится…

Ахмет, обнаружив в руках обломки ножа, перекинул их вниз, и они дребезжаще раскатились по бетону.

— Забудь. Это гадание такое, — сказал Ахмет, ухмыляясь: почти правда выглядела абсолютно нормальной шуткой. — Быть тебе Базарным, или нет.

— И че значит, что он сломался? — не ожидая ничего хорошего, поинтересовался парнишка.

— Что быть. — отставляя шуточки, серьезно сказал Ахмет. — Ты хочешь этого?

— Да!

— Смотри. У меня здесь Дома не будет. Да и нигде не будет, ты один, сам останешься. Послушай сам себя, ты сейчас жизнь решаешь. Хочешь ты Дом, на полную, до кости? сдохнуть готов?

— Да! — снова вырвалось у Сережика, и было видно, что эти слова вытолкнуты из горла не мыслями, не хотелками, а всем его существом. — Только это… Старый, ты реально?

— Реально или нет, тебе решать.

Сережик замолк и задумался, серьезно глядя в прогорающие угли. Ахмет достал из костра уголек и прикурил душистую, настоящую сигарету, поудобнее подбив под локоть связку анораков. От остатков костра приятно несло мягким, необжигаюшим жаром, и редкое пощелкиванье углей превращало мертвое бетонное безмолвие в мягкую, безопасную тишину. Ахмет полулежал, ничего не ожидая и ни о чем не тревожась, наблюдая, как тлеющий в брюхе уголек медленно краснеет и так же неуловимо подергивается пеплом, в такт дням и ночам, когда все лежащее на теплом пузе Земли поднимается и опускается от ее дыхания. Через несколько месяцев Сережик, видимо, что-то надумавший, встал и подбросил в костер большой кусок дверной коробки. Сел, наморщил брови, втянул и выхаркнул сопли, глянул исподлобья.

— Старый, слышь. У меня… Это. Там, на базаре… Притырено немного пятеры.

Ахмет не ответил, слушая, как отдаются в одном из коридоров сознания эти слова… Если это не Знак, то я тогда не знаю, что тогда Знак… Ишь ты, какова шельма-то, а… И молчит, не треплется. Не, точно Хозяин вырастет…

— Тебе сколь пасок-то, Хозяин?

— Чо?

— Годов сколько.

— А? Щас… Погодь… Это если…

— Салабон, знаешь, что перво-наперво отличает нормального Хозяина от долбоеба?

— Я месяц не знаю… а так должно быть шестнадцать… Чо? Погоди, Старый, я че-то прослушал.

— Чем, говорю, нормальный Хозяин от мудака отличается, знаешь?

— Ну… Может каждому башку оторвать?

— Во баран! — обидно рассмеялся Ахмет. — Нормального Хозяина при счете наебать нельзя. И не при счете тоже. Понял, Сергей Базарный, Великий и Могучий? Хозяин умеет считать. От этого он все знает, прежде всего, от счета. Гнилость человечья цифрой обозначается, не буквой. Ему говорят — вот, типа, сегодня полтубы тушняка продали. Тридцать, предположим, две банки по шесть пятерок, да по семере на трех банках скинули, типа мятые, а расчелся покупатель полиэтиленом, полрулона на ширине два метра, да остаток семерой с белым капсюлем выкатил, которая рожок за двадцать идет. И говорят — вот, по пятере это шесть рожков и рожок без пяти выходит. Где наебали?