Два дундука из сундука - Гусев Валерий Борисович - Страница 23

– Не люблю я в огороде! – завопил я. – Я люблю читать на диване и плавать на лодке!

– В свободное время, – дуэтом, не сговариваясь, заявили Митёк с Алешкой.

В свободное время, как раз когда Митёк куда-то без предупреждения исчез, мы отправились в затон искать и освобождать заложника. Алешка почему-то был уверен, что его засунули в какой-то старый баркас и он там в одиночестве сидит на койке в наручниках, прикованный к якорю и с пластырем на губах. А кормят его одной яичницей.

Наше свободное время выдалось к вечеру. Уже смеркалось, когда мы приближались к затону. Но Алешка, с его острыми глазками, углядел что-то на воде.

– Дим! – воскликнул он. – Опять! Бутылка! Право руля! Так держать!

Он перегнулся через борт и выловил из воды уже знакомую бутылку из-под шампанского. Мы с нетерпением вытащили из нее пробку и вытряхнули, как и ожидали, записку. Отчаянного содержания. Написанную тем же неровным почерком.

«Умоляю! Спасите! Сил больше нет. Погибаю, но не сдаюсь!»

– Вопль души, – заковыристо отметил Алешка. – Значит, точно – его прячут где-то в затоне. Я так и думал. Если мы сегодня или завтра его не найдем, плохо будет. Он может не выдержать лишений. Поплыли.

Подобрались сумерки. А в сумерках у затона оказался еще более мрачный вид, и все старые корабли казались призраками.

Мы плыли тихо, переговаривались вполголоса, не плескали веслами.

Катера «Амелии» уже не было. Вода вокруг была гладкой и почти черной. Здесь, похоже, даже рыба не водилась. Тоже побаивалась, видно. Незаметно мы углубились в самую даль затона. Здесь мы еще не были, но ничего нового не увидели: все те же мертвые корабли – ржавые и накренившиеся, с битыми стеклами, с погнутыми мачтами, с порванными снастями. Хотя...

Вот это что-то новенькое! Я даже притормозил. Не скажу, что от радости. Скорее – от испуга.

В самой глубине затона нам привиделся слабый дрожащий огонек. Над самой водой.

– Что будем делать? – шепнул я.

– Подкрадемся, – шепнул Алешка. – Уже темно, нас не увидят.

– А если увидят?

– А во! – И он выхватил из кармана свою боевую рогатку. – Мало не покажется.

Это нам мало не покажется, если на рогатку нам ответят пистолетами. Но я этого не сказал. Выглядеть трусом не очень приятно. Особенно перед отважным младшим братом.

– Подкрадемся, – вздохнул я и окунул весла в воду. – Ты только удирай вовремя, ладно?

– Я постараюсь, – не очень обнадеживающе пообещал Алешка.

Плыли мы очень медленно. Тьма вокруг сгущалась все плотнее, а огонек вдали становился все ярче.

Неожиданно наше подкрадывание чуть было не закончилось. В одном месте мы зацепились за какую-то железную корягу на дне. И чуть не пропороли лодку. Но вроде обошлось.

Огонек все ближе и ближе. И уже ясно, что это свет лампы в иллюминаторе какого-то судна.

А вот и оно само. Не слабо!

К борту старого дебаркадера была пришвартована вполне приличная яхта. Вся целая, со свежей краской на бортах. И обитаемая, судя по огоньку.

Мы тихонько пристали к дебаркадеру – он сильно осел в воду, и мы без труда взобрались на него. Подкрались к яхте – заглянули в светящийся иллюминатор.

Похоже, мы нашли, что искали.

Небольшая каюта. На столике – керосиновый фонарь «летучая мышь», несколько тарелок, пепельница с окурками, чашки. Раскрытая книга. И... расстегнутые наручники. Рядом с ними – рулончик скотча.

Возле столика аккуратно застеленная койка. Над ней полка с книгами, целая судовая библиотека. В ногах койки – стопка прочитанных газет. Прямо к переборке прикреплен небольшой радиоприемник.

– Не понял! – прошептал мне в ухо Алешка.

А я, кажется, понял!

Заложник, видимо, отправился в поселок. За свежим хлебом и свежими газетами. Скучно ему стало.

А вот и он! Вдали показался слабый зеленый огонек, и послышался плеск весел. По темной воде затона шла крохотная шлюпка, на корме ее светился маленький фонарик и рассыпчато отражался в ряби, поднятой веслами.

Человек греб умело, шлюпка шла стремительно, как по ниточке, ровно, хотя гребец сидел спиной к яхте.

Мы изо всех сил пригнулись, чтобы таинственный незнакомец нас не заметил. Я подумал, что, отлучаясь с яхты, он нарочно оставил в рубке зажженный фонарь. Иначе разыскать ее в темноте и в лабиринтах затона было бы не просто.

Шлюпка мягко коснулась яхты. Незнакомец легко запрыгнул на ее борт, одним махом привязал шлюпку сложным узлом и скрылся в рубке.

Нам было уже не только страшно, но и жутко интересно. Мы стояли на пороге какой-то тайны.

И тут нам повезло. Яхтсмен открыл иллюминатор (отдраил, по-морскому говоря) и закурил, все время что-то ворча грубым голосом.

Мы прислушались. Он ходил по крохотной рубке большими шагами: два шага вперед, два обратно, не разбежишься.

– Когда же они меня найдут, спрашивается, а? Я уже в этой вонючей луже плесневеть стал, сто чертей в глотку! Удружил фантаст! Чтоб его акула напугала! Главное, говорит: «Все должно быть натурально! Этих мальков не проведешь!» И где эти мальки затерялись? В каких сетях?

И тут он сделал очень странную вещь. С бормотанием «натурально», застегнул одно кольцо наручников на металлической стойке столика, а другое кольцо накинул себе на руку и лег на койку.

Свободной рукой взял книгу, полежал немного, бегая глазами по странице. Потом вскочил, отстегнул наручники.

– К морским чертям этот натурализм! Он только писателям нужен. Чтобы читателям головы морской капустой забивать!

Приподнял стекло фонаря, сердито дунул – погасил его и завалился на койку.

Мы ползком, задним ходом вернулись к лодке, беззвучно в нее спустились и так же бесшумно отплыли.

– Странный какой заложник, – сказал Алешка, когда мы вышли из затона на реку.

– Очень странный, – согласился я, но свои догадки пока приберег. До подходящего случая.

На реку уже опускалась ночь. Заметно посвежело, если не сказать – похолодало. Я усадил Алешку рядом и дал ему весло, чтобы он согрелся.

Мы плыли быстро, молча и задумчиво.

Над нами загорались звезды. По берегам заквакали лягушки. В небе и над водой изредка мелькали какие-то ночные птицы.

– Сейчас нам от Митька будет, – проговорил Алешка, когда мы вытаскивали лодку на берег.

И он не ошибся. Митёк встретил нас в дверях. Сердитый:

– Мы так не договаривались!

– Мы заблудились, дядь Мить, – лихо соврал Алешка. – Ждали, когда звезды появятся. Мы по ним дорогу нашли.

– Астрономы! Мореплаватели! Марш в дом! Ночь сегодня холодная.

В доме нас ждала остывшая яичница и бутерброды с подтаявшим маслом.

– Надо печь растопить, – решил Митёк. – А то вы у меня замерзнете. Что я родителям скажу?

– А ничего! – отмахнулся Алешка и пугнул Митька в отместку: – Они ведь не вернутся, дядь Мить. Они вас обманули. Они сейчас в белоснежном лайнере летят на заграничный пляж. Мы у вас еще месяца два проживем.

Митёк в ужасе схватился за бороду. Потом сообразил, что Алешка шутит, и погрозил ему кулаком. А мне сказал:

– Поднимись в мой кабинет, тезка. И там из мусорной корзины возьми черновики на растопку. А я пока дров принесу.

– А я? – спросил Алешка.

– А ты яичницу ешь.

Я поднялся в Митьков кабинет, пошарил в корзине, набрал скомканных перечеркнутых листов.

И вдруг... Один клочок бумаги бросился мне в глаза. Какой-то странно знакомый почерк. Неуверенный такой. Где-то я его уже видел. И слова на бумаге. «Спасите! Погибаю, но не сдаюсь!» Черновик, словом. Писатели без черновиков жить не могут.

Все стало на свои места! Мои подозрения получили реальные основания. Я сунул этот листок в карман и спустился вниз.

Митёк уже заложил дрова в печку и ждал меня. Алешка хрустел пережаренной и подгоревшей яичницей.

Митёк взял у меня бумагу, подсунул под дрова и поднес горящую спичку.

– А вот это, дядь Мить, – спокойно сказал я, – нужно было бы сжечь в первую очередь. А не разбрасывать улики по всему дому.