Два дундука из сундука - Гусев Валерий Борисович - Страница 22

Мама глянула под ноги – прямо перед ней была натянута бельевая веревка.

Тут все и разъяснилось. Оказывается, это была Алешкина сигнализация.

Он решил надежно обезопасить наш дом от возможного вражеского вторжения. Раздразнил из-за забора злобного и горластого пса Буяна и записал на диктофон его бешеный лай. Подсоединил диктофон к динамику и вывесил его за окно. Динамик стократно увеличивал записанный на кассету Буянов лай.

Затем Алешка подвесил рядом с бочкой тяжелый молоток и зафиксировал его во «взведенном состоянии» щепочкой. А дальше еще проще. Натянул возле дома веревку на колышках и один ее конец привязал к щепочке. Ночью Митёк случайно привел «сигнализацию» в действие. А когда все угомонились, Алешка тихонько спустился во двор и снова ее «зарядил».

Ругать Алешку не стали. Только Митёк проворчал:

– Мог бы предупредить...

– А вы тогда не разрешили бы, – ответил Алешка. – Предупреждаю: в двадцать три часа по московскому времени я ее опять включу. Кому на двор приспичит, смотрите под ноги.

– Серега, – с тоской спросил Митёк папу, – когда же твой отпуск кончится?

– Скоро, – успокоил его папа. И тут же добавил: – А ребята у тебя еще поживут, ладно?

Митёк ахнул и схватился за голову.

Вечером, когда мы сидели все вместе в большой комнате, вдруг погас свет.

– Бывает, – сказал Митёк и поставил на стол керосиновую лампу.

Стало как-то по-особому уютно. И очень тихо. Только слышалось, как снаружи барабанили в стекло привлеченные светом ночные бабочки. Да в отдалении лениво лаяли собаки.

Ночь выдалась темная. За окнами было черно. Только блестел, отражаясь в стеклах, желтый язычок лампы.

– Пап, – попросил Алешка, – ты бы рассказал что-нибудь интересное.

– У нас писатель есть, – сказал папа.

– Я не умею, – признался Митёк. – Писать умею, а рассказывать – нет. А впрочем... Хотите, я расскажу, как поступал в Литературный институт? Занятная история...

– А зачем вы туда поступали? – спросил Алешка. – На работу?

– Нет, я поступал туда, чтобы учиться.

– На писателя?

– На поэта. Я тогда стихи писал.

– А разве можно выучиться на поэта или писателя? – сильно удивился Алешка.

Митёк покачал головой.

– Конечно, нет. Но я тогда этого не знал.

– Глупый еще был? – доверчиво спросил Алешка.

– Алексей! – Мама так шлепнула ладонью по столу, что даже вздрогнул язычок огонька в лампе. И сильно запахло керосиновой гарью.

– Да он прав, – успокоил маму Митёк. – А лампу придется задуть – керосин кончается.

Он привернул фитиль, приставил ладонь к ламповому стеклу и дунул – огонек погас. И стало еще уютнее, даже спать захотелось.

– Ну, – сказал Алешка, – мы ждем.

И Митёк стал рассказывать, как он поступал в Литературный институт учиться на поэта:

– А там такой порядок: до экзаменов нужно представить свои литературные труды. Собрал я свои стихи, прочитал их еще раз и отчаялся: думаю, все там шибко умные и талантливые. Прочитают мои стихи – и до свидания, неудавшийся поэт Лосев, нет у вас поэтического дарования. А учиться там мне очень хотелось.

– Да вы бы у кого-нибудь списали талантливые стихи – и все! – деловито посоветовал Алешка. – Я сколько раз так делал. В школе.

– Молодец! – похвалил его Митёк. – Я именно так и поступил. А чтобы уж наверняка, списал стихи у Пушкина. Тут уж, думаю, осечки не будет.

– А они догадались? – нетерпеливо спросил Алешка. – Педагоги эти?

– Не перебивай, – рассердилась мама.

– Переписал я эти прекрасные стихи своей рукой, запечатал в конверт и послал в институт. Прошло время, получаю ответ. До сих пор его помню. – Митёк тяжко вздохнул: – «Уважаемый товарищ Лосев Д.Д., к сожалению, вынуждены сообщить вам, что по условиям конкурса вы не допущены ко вступительным экзаменам. Присланные вами стихотворения не отличаются поэтическим дарованием и не оставляют надежды на ваши способности. Желаем вам удачи в других областях деятельности».

Мы долго молчали, только Алешка все время пыхтел от возмущения.

– Я думаю, дело не в том, что никто из педагогов не знал стихов Пушкина, – сказал папа. – Просто, Митёк, никто из них даже не прочитал то, что ты прислал.

– Все к лучшему, – сказал Митёк. – Не получился поэт, вышел писатель.

– Грустная история, – вздохнула мама.

– Гнусная, – поправил ее папа. – Я даже спать захотел.

И мы разбрелись по своим гнездышкам. Едва найдя их в темноте.

Но как только мы улеглись, гулко бухнуло во дворе, Алешка врубил свою собачью «сирену». И сказал:

– Я на всякий случай. Это опять Митёк споткнулся. Хороший писатель, но плохой поэт. И под ноги не смотрит, когда в туалет торопится. – И он зевнул так, что даже зубами лязгнул.

А вот утром стало ясно, что никто из нас ночью из дома не выходил. На калитке оказалась сорванной щеколда, а возле самой бочки Алешка подобрал зажигалку.

Она была не папина. Она была не Митькова – тот курил трубку и разжигал ее спичками.

Это была зажигалка предводителя речной шпаны – Витька Полундры.

– На разведку приходил, – буркнул Алешка. Огляделся по сторонам и шепнул мне: – Ничего, Дим, у меня для них еще один сюрприз будет.

Глава XVI

Заложник

Часов в одиннадцать вдруг включился папин мобильник.

Он послушал, коротко поотвечал «Да-нет» и «Сейчас выезжаю». И сказал маме:

– Вызывают на службу. Бежал из-под стражи известный вам Каркадил. Подкупил охрану и бежал. Объявлен в розыск. Мой отдел должен подключиться, потому что, по некоторым данным, Каркадил хочет удрать за рубеж.

– Так я и знала, – невесело ответила мама. – Пропал наш отдых.

– Почему? Вы оставайтесь здесь с Митьком. А я быстренько поймаю беглеца и вернусь.

– Я поеду с тобой, – твердо сказала мама. – Буду о тебе заботиться. Поймаем Каркадила и вернемся вместе.

– Ты лучше позаботься о детях, – возразил папа.

– О них Митёк позаботится. Правда, Митёк? – спросила она как раз вошедшего писателя.

– А в чем дело?

Папа ему объяснил – Митёк ужаснулся.

– Я с ними не останусь! – заявил он свой решительный протест. – Они неуправляемые и непредсказуемые. Они дети людоедов. Я их боюсь.

– Они правда кусаются, – усмехнулся папа, – но писателей не едят.

– Брезгуют? – от души обиделся Митёк.

Мы с Алешкой сидели рядышком на диване и только молча переводили взгляды с одного спорщика на другого.

– Смотри, какие смирные и послушные, – указала мама на нас. – Обещаете слушаться дядю Митю и не волновать его?

– Конечно, – быстро ответил Алешка. – Обязательно. Прямо сейчас. Только найдем заложника и поймаем Зубастого. И сразу будем слушаться.

– И не волновать, – добавил я.

Митёк, словно его подкосили, рухнул в кресло.

– А ведь когда-то мы были с тобой друзьями, Серега, – с укором прошептал он папе.

– Ну вот что! – ледяным голосом сказала (приказала, точнее) мама. – Дети остаются с тобой, слушаются тебя во всем. А ты, Митёк, имеешь право наказывать их по своему усмотрению за малейшее непослушание.

– А можно я их на это время в комнате запру?

– Можно, – кивнул папа. – Но бесполезно.

– Ну вот и хорошо, – с облегчением вздохнул Митёк, когда уехали наши родители. – Мы предоставлены самим себе и будем заниматься каждый своим делом. Идет?

– А поточнее? – на всякий случай осведомился Алешка.

– Я дописываю книгу и доделываю пулемет. А вы освобождаете заложника, а то уж он, поди, истосковался. А потом мы вместе испытываем мое новое оружие.

– В бою! – почему-то сказал Алешка.

– В бою так в бою, – почему-то легко согласился Митёк. – Но! – Он поднял палец. – Готовка обедов и ужинов – на вас. И никаких яичниц.

– Согласны, – сказал Алешка. – Димка здорово готовит. И по магазинам любит ходить. И уборку делать. И стирку тоже. А еще он любит в огороде...