Часы пробили полночь - Вентворт Патриция - Страница 5

Последние слова она договорила через плечо. Едва они успели сорваться с губ девушки, Дики сказал:

— Слушай, давай по-честному. В конце концов, я тебя сюда привез. Поболтай со мной, пока тетя Грейс занята Фрэнком.

Элиот повернулся к мрачной, надувшейся Бренде. Она была настолько обидчива, что в другой ситуации он бы не стал с ней заговаривать, но при данных обстоятельствах следовало изображать общительность, заинтересованность, хорошее настроение. Все, что угодно, лишь бы не казаться отвергнутым мужем, который надоедает окружающим своим присутствием. Он приложил немало усилий — Бренда достаточно расслабилась и сообщила, что подумывает вступить в отряд женской полиции.

— Потрясающая идея!

Она с недоверчивостью уставилась на него.

— Что вы имеете в виду, Элиот?

— А что я должен иметь в виду? Я правда думаю, что это отличная идея.

Бренда фыркнула:

— Не обещаю, что я так и сделаю. Не могу сказать, что очень этого хочу. Но если вы признаёте необходимость женской полиции, то согласитесь, что им нужны сотрудники. Таким образом, мой долг — представить свою кандидатуру.

— Надеюсь, вам понравится.

Тусклые глаза сердито устремились на него из-под светлых ресниц. Элиот задумался: «И почему она их не красит?» Он вспомнил, что в семье разразился скандал, притом нешуточный, когда Лидия предложила Бренде сделать именно это. Ему рассказала Филида. Эхо ее голоса, то, как она выглядела… Элиот напрягся и услышал, как Бренда отрицает, что намерена получать удоволь-ствие на службе.

Тем временем Дики говорил Лидии:

— Ты сама знаешь, что у меня учащается пульс всякий раз, когда я смотрю на тебя.

— Песня «Мое сердце», исполняет Ричард Парадайн. — Лидия ласково взглянула на него. — Жаль, что ты не можешь излить свои чувства в стихах. Тогда ты перестал бы кипеть, а я бы не отказалась от сборника стихов, посвященных мне. В белом кожаном переплете, с золотым тиснением и надписью «Посвящается Лидии». Или просто «Посвящается Л.». Что скажешь?

— Критики изойдут ядом над этим «Посвящается Л.». Как тебе вариант «Посвящается Лидии, которую я обожаю»?

— «Потому что с ней никогда не скучаю», — закончила Лидия. — Что бы ты предпочел, Дики, — быть до отвращения безобразным, но очень остроумным или же глупым, но невероятно красивым? Я так никогда и не могла выбрать.

— Тебе и не надо. Ты получила лучшее из обоих комплектов.

Лидия послала Дики воздушный поцелуй.

— Спасибо, милый. Тем приятнее, что это неправда. Если бы не волосы, цвет лица и крашеные ресницы, я была бы всего-навсего младшей сестрой Ирен, маленькой дурнушкой. «Она не виновата, бедняжка, поэтому будем с ней полюбезнее». Мой моральный облик, несомненно, улучшился бы, поскольку я была вынуждена развивать в себе таланты домохозяйки — удел всех некрасивых женщин.

У Дики слегка закружилась голова — как всегда, когда Лидия так на него смотрела. Он ответил:

— Слушай, ты хочешь, чтобы я сделал тебе предложение прямо за порцией индейки? Потому что дело идет именно к тому.

— Даже не знаю… — задумчиво произнесла Лидия. — Это будет что-то новенькое, до сих пор еще никто до такого не додумался. Правда, как-то один парень сказал, что обожает меня, когда мы ели жутко острый суп. Он подавился, не завершив признания, и чуть не лишился чувств. Было довольно неприятно, и суп успел остыть, пока я колотила беднягу по спине. Так что, наверное, нет. Не хочу портить удовольствие от индейки.

Филида сидела между Альбертом Пирсоном и Марком Парадайном. Разговор с Альбертом был скорее поучительным, нежели забавным. Он охотно сообщал собеседнику расстояние от Земли до Сатурна и от Коломбо до Сингапура, называл точное количество витаминов в новом маргарине, рассказывал о происхождении угля или об изобретении стали… иными словами, являл собой сущий кладезь знаний, выдаваемых таким образом, чтобы убить у слушателя всякий интерес к разговору. Долгая практика научила Филиду улыбаться, пропуская слова Альберта мимо ушей.

Когда Альберт закончил вещать о бетоне, она повернулась к Марку и подумала, какой у него несчастный вид. Ирен, рядом с которой он сидел, болтала с Джеймсом Парадайном, а Марк оказался не у дел. Он был спокоен, но так мрачен, что Филида встревожилась.

Она с улыбкой спросила:

— О чем ты думаешь?

Суровые черты его лица смягчились.

— Да так, ни о чем особенном, Фил.

— Ну так давай поболтаем. Ты в последнее время читал что-нибудь интересное?

Марк охотно ухватился за эту возможность. Они побеседовали о книгах, о кино, о музыке. Элиоту, сидевшему напротив, казалось, что эти двое крайне увлечены разговором. Ваза заслоняла их, но когда Филида подавалась вбок, Элиот видел ее сверкающие глаза и румяные щеки. Шампанское в ее бокале оставалось нетронутым. Значит, ее воодушевило нечто иное. Продолжая довольно вымученный разговор с Брендой, он гадал, что случилось. В первую минуту в гостиной Филида показалась ему измученной и вялой. Может, у него просто разыгралось воображение? Нет. У него сердце сжалось, когда он увидел, какая она бледная.

Бренда Амброз смотрела на Элиота с оскорбленным видом:

— Ей-богу, я сомневаюсь, что вы меня слушаете.

Он неохотно отвлекся от мыслей о Филиде и извинился.

Индейку доели, и перед Джеймсом Парадайном поставили пылающий плам-пудинг. Тем временем Лейн и горничная разносили желе и сладкие пирожки. Филида накладывала себе желе, когда, повернувшись, вновь оказалась в поле зрения Элиота. Он тут же отвернулся. Отведя глаза от лица Филиды, он стал неотрывно смотреть на ее руку с протянутой тарелкой. Рука была левая, совершенно обнаженная, и кисть и предплечье. Ничего, на чем мог бы задержаться взгляд — от плеча до запястья, от запястья до кончиков пальцев. Кровь прилила к лицу Элиота, обожгла щеки и медленно отступила, оставив холодок. Ему и в голову не приходило, что Филида снимет обручальное кольцо. Элиота застигли врасплох — он как будто получил пощечину.

Когда жаркая волна схлынула, он ощутил ледяной гнев — такой сильный, как никогда в жизни.

Глава 4

Грейс Парадайн сидела напротив брата, на противоположном конце стола. Она только что пережила вспышку слепящего гнева, но, глядя на нее, не приходилось сомневаться, что он уже прошел. Она была обаятельной и любезной хозяйкой, подругой и наперсницей всех родных. В течение двадцати лет только и слышалось «спросите тетю Грейс, она знает» — каждый раз, когда возникали какие-нибудь сложности. Только Элиот Рэй держался особняком и не удостаивал Грейс вниманием — он ни о чем не спросил, а просто похитил Филиду. Грейс Парадайн всегда считала его вором. Он ограбил ее, обобрал, но не смог сохранить украденного. Филида вернулась. И теперь мисс Парадайн просто не верилось, что Джеймс привел Элиота сюда именно сегодня, именно в этот день. Элиот, видимо, совершенно утратил чувство приличия, если согласился прийти. Мисс Парадайн с трудом сдерживала гнев. Если щеки у нее и горели, то от естественного румянца. Возможно, Грейс Парадайн беседовала за столом меньше, чем обычно, но она очень внимательно выслушала Дики, когда тот заговорил о Лидии, и Фрэнка Амброза, который принялся пространно жаловаться на Ирен и Бренду:

— Просто удивительно, но женщины никогда не уживаются вместе. Эти две вечно друг друга поддевают.

— Знаю. И мне очень жаль.

— У мужчин не бывает таких бессмысленных ссор. В конце концов, Бренда на десять лет старше. Ирен могла бы и поблагодарить ее за совет, если он касается дома или детей. Мы с Брендой вели хозяйство девять лет. Всякий на месте Ирен обрадовался бы участию, но нет, она принимает в штыки каждое слово. Конечно, Бренда обижается. Такое ощущение, что сестру выживают из дома — по крайней мере оттуда, где раньше был ее дом. Может, вы вразумите Ирен?

Грейс Парадайн взглянула на него.

— Не знаю, дорогой. Ирен не слушает чужих советов. Я принесу больше вреда, чем пользы.

Фрэнк покраснел.