Столичный доктор (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 45

— Ваши сотрудники будут уведомлять моего человека о всех подозрительных пациентах. Ну что же вы так нахмурились? Обычная практика, во всех госпиталях точно так же оповещают охранное отделение, уж будьте уверены!

— Все это как-то…

— А вот не надо этого нашего дворянского чистоплюйства! — теперь уже нахмурился Зубатов. — Тонкий слой налета цивилизации в России. Очень тонкий. А там, внизу, — чиновник ткнул карандашом вниз, — ад кромешный дикости, которая вот-вот опять выплеснется на улицы.

Вот даже не сомневаюсь — ждать осталось недолго. Только казачьей плеткой дикость не победишь. Только ожесточат народ.

— Что же… правила мне ясны.

— Вот и отлично. И не переживайте вы так! У всех есть заботы, неприятные хлопоты. У всех!

— Кроме тех, кто с биркой на большом пальце ноги, — вздохнул я.

— Это вы кого имеете в виду?

— Мертвецов, конечно. Лежишь себе в морге, и никаких забот.

Закончив с Зубатовым, я поехал по аптекам. Надо было определить самую крупную сеть и закинуть в нее «удочки» — повстречаться с владельцами, обсудить перспективы сотрудничества. По дороге я заглянул в арбатскую типографию забрать готовые визитки. Мне их сделали по высшему разряду — с моим портретом с одной стороны и змеей, пьющей из чаши с другой. Вверху было написано «Товарищество 'Русскій медикъ». По центру — имя с отчеством и фамилия во второй строке. Внизу адрес. Домашний. Конечно, хотелось бы указать и телефон, но у меня его пока не было. Сначала надо найти помещение, в котором можно разместить скорую, потом заказать проведение туда телефона. Еще и в очереди подождать. Прямо советскими временами повеяло.

В аптеках я первым делом интересовался, кто поставляет то или иное лекарство, каков спрос на него. Представлялся коммивояжером, который хочет предложить новое средство от кашля. Сезон респираторных заболеваний был в самом разгаре: народ накупался в прорубях, нахватал себе разных болячек… Это работало, со мной делились полной картиной, которая, честно сказать, не радовала. На первом месте по продажам, если не брать микстуры, была касторка и рыбий жир. Их врачи прописывали практически всем, особенно больным рахитом, туберкулезом.

Что еще? Разумеется, рвотное и слабительное. Плюс потогонное, клистиры и ляпис. Ах, да, всякая экзотика. Нет, я не про наркотики в лепешках, а например, про… селедку. Которую надо при жаре привязывать к ступням.

В аптеках продавались машинки для кровопускания! До сих пор это считалось у некоторых врачей эффективным способом борьбы с головной болью и прочими недугами. Причем машинки продавались пациентам — дескать, вы уже и сами можете пустить себе кровь, платить доктору не нужно. Экономия плюс средневековая дикость. В одном флаконе.

Побродив по Москве, я изрядно замерз. Отобедав в трактире «Щука» густым борщом со сметанкой, начал закидывать визитные карточки в конторы фармацевтических компаний. Адреса легко «гуглились» в справочной книге, что осталась еще от доктора Зингера. Называлась она замысловато: «Адресъ-календарь разныхъ учрежденій г. Москвы».

Можно, конечно, было воспользоваться помощью Пороховщикова. Тем более, он предлагал меня свести с крупными промышленниками. Но Сан Саныч укатил с женой развеяться в Париж, а у меня уже подгорало. Зеленка, вот она, сам, не дожидаясь студентов, развел в 2-х процентном соотношении со спиртом для демонстрационного образца. Стрептоцид — тоже, пожалуйста, распишитесь. Два отличных антисептика. Рецепты? Только после подписания документов. Да, кстати, на привилегии уже подано, имейте в виду. Вот прям такую речь я и заготовил.

Этот подход вызывал уважение. Весь конец недели перед съездом я занимался переговорами. Сначала с братьями Крестовниковыми из Казани. Потом с управляющим Тентелеевского завода. Самый деловой разговор состоялся с Роман Романович Келером — владельцем фабрики для переработки сырых продуктов в химические и фармацевтические препараты. Причем прямо в Москве — недалеко от Спасо-Андронникова монастыря у Рогожс­кой заставы на Вороньей улице.

Сам промышленник начинал с низов, провизором в аптеке Феринга. Потом увлекся идеями земской медицины, разработал проект сельской лечебницы с амбулаторией, хирургическим кабинетом и аптекой. Ушел от Феринга, открыл собственный торговый дом — «Роман Кёлер и К°».

— Я, господин Баталов, про вас уже слышал, — массивный, лысый, с кучерявой бородой Келер напоминал мне «Санта-Клауса» с рекламы Кока-Колы. — Сеченов мне рассказывал о молодом даровании, приват-доценте университета.

— Это уже в прошлом, — смутился я, попивая неплохой кофе, что мне предложили в кабинете директора торгового дома. — В смысле моя кафедральная работа.

— Ну как же в прошлом? — Роман Романович потряс склянкой с зеленкой. — Это ведь из архива профессора Талля идея?

Я аккуратно неопределенно покивал. Дескать, ничего не подтверждаю, но и не отрицаю.

— Вдова Августа Петровича в учредителях «Русского медика».

— Я даже не сомневался в вашей порядочности, — Келер задумался. — Давайте так. Я отдам новые лекарства в свою лабораторию. Если все подтвердится — заключим агентский договор. Моя фабрика, по вашему заказу, будет за процент производить эту зелень и порошок. Захотите пользоваться моей сбытовой сетью — тоже договоримся. Устроят такие условия?

— Если процент будет приемлемый, — усмехнулся я, — Устроят.

Глава 20

Вся эта суета так меня вымотала, что я начал писать доклад для съезда преступно поздно. За три дня до самого события. А ведь это не сообщение на пятиминутке в больнице, где тебя половина слушать не будет, а вторая — не поймет, о чем речь. Мне надо убедить людей сделать то, чего раньше не было. А медики чаще консерваторы. Я и аргументацию уже знаю — Сеченов всё озвучил. Мол, родня привезет, ждать долго, и так хорошо. Есть надежда на поддержку Ивана Михайловича, Боброва, Дьяконова. А будут ли еще сторонники? Одни сомнения.

А тут и прием этот некстати. Передать бы практику кому-то другому, хоть на время. Чтобы заниматься только тем, что надо сейчас — скорой, стрептоцидом, и всем прочим. Ладно, нервы это всё. Со скорой — решено. Уже есть указание с самого верха. А такой паровоз что угодно потянет, и любых скептиков убедит. Так что надо просто спокойно заниматься своей работой. И будь что будет.

Съезд был устроен с размахом. Колонный зал Дома Благородного собрания на Дмитровке. При своей жизни я это здание только с фасада видел, внутри бывать не доводилось. Самое начало, одиннадцатого января, я пропустил. Говорят, выступал Толстой, с большим успехом. Впрочем, мне на пленарном заседании не докладывать, не по чину. Я на медицинской секции заявлен.

Приехал я сильно заранее. Нашел Сеченова, очень замотанного и замученного. Впрочем, Иван Михайлович меня как раз встретил как дорогого гостя — подвел для знакомства к председателю секции Василию Дмитриевичу Шервинскому, профессору кафедры терапии, внешне чем-то похожему на писателя Чехова, и секретарю — вальяжному, несмотря на то, что ему на вид еще и сорока нет, с ухоженными усами и бородкой, тоже терапевту, Леониду Ефимовичу Голубинину. То ли подсобил факт знакомства с Иваном Михайловичем, то ли мой доклад и вправду их заинтересовал, но руку и тот, и другой трясли мне долго.

Свои пятнадцать минут славы я получил, тут сомнений никаких. Зал человек на сто, все сплошь мужчины, причем возрастные. Скепсиса как раз не было, вопросы по делу задавали. И слушали внимательно. А уж после того, как в конце доклада Бобров вышел к трибуне, и рассказал про мои подвиги в виде реанимации, уличной ампутации, а также чудесного спасения Повалишиной, следующий докладчик вынужден был ждать своей очереди довольно долго.

И без шоу не обошлось. Я махнул рукой, и ко мне вышла Вика. Сегодня она была одета не так шикарно, как на выставку граммофонов, так и задачи привлекать внимание к себе не было. Она водрузила прямо на стол президиума закутанную в шерстяной платок супницу, высвободила ее, и с довольно громким звоном высыпала на стол кучку ложек.