Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 64

- А у нас какие потери?

Папевайо поднял взгляд; на этот раз он, видимо, сосредоточился, чтобы обдумать ответ.

- Точно пока не знаю, но небольшие. Да вот и военачальник подходит.

Он быстро дал указания касательно дальнейшего ухода за раненым воином, а затем зашагал в ногу с властителем Акомы.

Присоединился к ним и Люджан, когда они встретили Кейока, густо припорошенного пылью после маневров на позициях. Офицеры обменялись сведениями, которыми располагал каждый; для этого им не понадобилось много слов. Бантокапи так и раздувался от гордости. Он шутливо ударил Кейока по плечу:

- Смотри-ка, они рванули сюда, а мы этих псов перебили, как я и говорил. Ха! - Он нахмурился, но без неудовольствия. - Пленные есть?

- По-моему, около тридцати, господин, - ответил Люджан, и его голос казался удивительно бесцветным после восторженных интонаций хозяина. - Некоторые проживут достаточно долго, чтобы успеть побыть рабами. Кто ими командовал, я сказать не могу, поскольку ни на одном не было опознавательных шлемов. - Он сделал многозначительную паузу. - А также геральдических цветов.

- Ба! - Бантокапи презрительно сплюнул. - Это псы Минванаби.

- По крайней мере, один из них был таковым. - Люджан указал на труп, лежащий футах в двадцати от них. - Этого человека я знал... - Он осекся, поймав себя на том, что едва не раскрыл тайну своего необычного появления в войске Акомы. - Знал до того, как сам пошел на службу. Он - старший брат друга моего детства, и он завербовался на службу в дом Кеотара.

- К этому любимчику Минванаби!..

Бантокапи помахал своим перепачканным мечом, словно указательным пальцем, перед носом у Люджана, как будто присутствие солдата, служившего у вассала Джингу, доказывало его правоту.

Люджан отступил, чтобы оказаться вне пределов жестикуляции властителя, и едва заметно улыбнулся:

- Он был скверным человеком. Вполне мог и разбойником стать.

Бантокапи возмутился:

- Тут не разбойничья банда полегла! Этот собачий ублюдок Джингу думает, что Акома слаба, что здесь правит женщина. Ну вот, теперь будет знать, что имеет дело с мужчиной!

Он резко развернулся и рубанул мечом воздух:

- Я пошлю скорохода в Сулан-Ку и дам ему денег, чтобы он несколько раз обошел по кругу все таверны в доках и чтобы не скупился на выпивку для всех, кто окажется поблизости! Через день Джингу станет известно, что я ему прищемил нос!

Меч Бантокапи со свистом опустился и воткнулся в землю. Несколько мгновений понаблюдав, как высыхает кровь, властитель Акомы, наконец, рассчитанным движением вогнал меч в ножны с декоративными кисточками. Отскоблить и отполировать меч можно будет позже... какой-нибудь раб этим займется. С энтузиазмом, которого отнюдь не разделяли его офицеры, Бантокапи возвестил:

- Всем этим мы займемся потом. Я весь в грязи и к тому же проголодался. Выступаем в путь немедленно!

И он зашагал по тропе, предоставив Кейоку, Папевайо и Люджану собирать воинов, заниматься их построением, устраивать носилки для раненых и выводить роты на дорогу к усадьбе. Властитель Акомы желал попасть домой до обеда, и его мало заботило, что происходит с отрядом усталых воинов. Они смогут отдохнуть, когда вернутся в казармы.

Когда солдаты бросились занимать места в строю, Папевайо взглянул на военачальника. Их глаза на мгновение встретились, и каждый понял, о чем подумал другой. Этот драчун и задира, вчерашний мальчишка, был опасен. И когда они разошлись и направились туда, куда призывали их обязанности, оба молча помолились за госпожу Мару.

Проходили часы; тени становились короче. Солнце поднялось к зениту; пастухи вернулись с лугов для дневного приема пищи; слуги и рабы выполняли свою повседневную домашнюю работу, словно никаких бедствий ждать не приходилось. Мара отдыхала, пытаясь заняться чтением, но ее голова отказывалась сосредоточиться на усовершенствованных методах управления земельными угодьями и на деловых начинаниях, предпринимаемых во всей Империи десятками крупных властителей и сотнями властителей помельче. Она думала совсем о другом. Как-то ночью, примерно месяц тому назад, она попыталась вспомнить, как расположен один из дальних наделов, принадлежащих ее семье. Тогда ей показалось, что она ясно представляет себе ту местность, но после нескольких часов раздумья Мара поняла, что картина, стоявшая перед ее мысленным взором, была чистейшей иллюзией. Эта цепочка рассуждений навела ее на новую мысль: в Игре Совета местоположение семейных владений - даже тех, которые на первый взгляд кажутся незначительными, - может оказаться более сильным козырем, чем все другие.

В жаркие послеполуденные часы мысли Мары настойчиво возвращались к новым возможностям, которые заключались в этом ее открытии. Разгорелся и потух закат; в наступившей ночной прохладе Мара села за стол, чтобы поужинать в одиночестве и тишине. Слуги казались подавленными; в отсутствие хозяина это было необычно.

Мара рано легла спать, но сон был беспокойным. Несколько раз в течение ночи она просыпалась и вскакивала, чувствуя, как колотится сердце; она напрягала слух, пытаясь уловить признаки возвращения отряда, но ни топот, ни скрип доспехов не нарушали тишину, в которой слышалось лишь стрекотание ночных насекомых. У Мары не было ни малейшего представления о том, как управляются ее муж и Кейок с неизвестными налетчиками, затаившимися в горах; оставалось утешаться лишь тем, что мир в усадьбе пока никем не потревожен. Уже перед самым рассветом она забылась глубоким, гнетущим сном.

Ее разбудили лучи солнца, упавшие на лицо: в минувшую тревожную ночь она открыла окно, а служанка, пришедшая утром, забыла его закрыть. В спальне уже было жарко. Мара поднялась с подушек и сразу почувствовала себя совсем больной. Увидев, что хозяйке плохо, служанка бросилась к ней с влажными прохладны-ми полотенцами, а потом, когда Мара снова тяжело опустилась на циновки, собралась бежать за Накойей.

- У Накойи и без того много хлопот; незачем добавлять новые, - остановила ее Мара, жестом показав на открытое окно.

Служанка поспешно задвинула раму, но тень не принесла облегчения. Мара лежала на спине, бледная, покрытая испариной. День проходил; ее раздражение нарастало; она не могла вникнуть даже в хозяйственные дела, а уж они-то всегда вызывали в ней живейший интерес. Настал полдень; отряд все еще не возвращался. Мара начала тревожиться. Неужели Бантокапи сражен мечом налетчика? Или битва все-таки выиграна? Ожидание изматывало; сомнения отнимали последние силы. Явившаяся в полдень Накойя настояла, чтобы госпожа подкрепилась; Мара, благодарная уже зато, что недомогание отступило, сумела проглотить небольшой сочный плод и несколько сладких пирожков.

Закончив трапезу, хозяйка Акомы снова прилегла, чтобы переждать послеполуденный зной. Сон бежал от нее. Ближе к вечеру звуки во дворе стали затихать:

свободные работники расходились по своим хижинам. Рабов в этот час кормить не полагалось, и везде, где только было возможно, всякая деятельность замирала в это время дня.

Ожидание утомляло хуже самой тяжелой работы; даже повара на кухне ходили злые и хмурые. Издалека Мара слышала, как слуга распекает раба за плохо вымытую посуду. Не в силах больше лежать, Мара встала и, когда пришедшая Накойя поинтересовалась, не требуется ли госпоже чего-нибудь, Мара ответила коротко и резко. В комнате повисло молчание. Потом она отказалась от предложенных ей развлечений - музыки и поэзии; тогда Накойя сочла за благо поискать себе занятие где-нибудь в другом месте.

И только в поздний час, когда от холмов потянулись пурпурные тени, до господского дома донеслись звуки, возвещающие возвращение солдат. Задержав дыхание, Мара прислушалась. Они пели!

Слезы облегчения покатились по ее лицу: если бы верх одержали враги, то они приближались бы с боевыми кличами, готовясь перебить всех оставшихся в поместье воинов гарнизона. Если бы Бантокапи был убит или если бы Акоме пришлось отступить - отряд возвращался бы в молчании. Но нет, звенящие радостью голоса означали победу Акомы.