Дочь Империи - Вурц Дженни - Страница 12

- Ловко проделано, дочь Седзу, - шепнула она. - Ты спасла честь Вайо и сохранила верного слугу. Он будет носить черную повязку позора как знак награды.

Сказав это, старая наперсница удалилась со всей возможной для нее поспешностью, словно внезапно устыдилась собственной дерзости.

Служанке, которая нерешительно мялась у двери, пришлось дважды повторить вопрос:

- Не надо ли чего, госпожа?

До предела опустошенная душевными терзаниями и страшными событиями этого дня, властительница Акомы подняла глаза. На лице у служанки было такое тревожновыжидательное выражение, что Мара быстро стряхнула задумчивость и сообразила, что день подошел к концу. Синие тени дрожащими пятнами легли на входные перегородки, придавая изображенным на них охотничьим сценкам мрачный, угрюмый вид. Тоска по безмятежной простоте детских лет казалась невыносимой. Мара решила обойтись без формальностей вечерней трапезы. Слишком скоро наступит завтра, когда ей придется взглянуть в лицо необходимости занять место отца во главе стола. Служанке она приказала:

- Здесь очень душно. Впусти ветерок в дом, а потом можешь идти.

Служанка поспешно сдвинула большие перегородки в наружной стене, обращенной на запад. Вечернее солнце склонилось уже к самому горизонту, заливая оранжевым светом дальние топи, куда слетались на ночь птицы шетра. Именно в эту минуту неуклюжие создания взмыли ввысь, и на фоне неба возникло сказочное зрелище: бесчисленные силуэты, изящные и грациозные, играли среди облаков, горящих алым, розовым, а потом и синим цветом, как обычно бывало всегда перед наступлением ночи. Никому из людей не была известна причина этого блистательного группового танца в поднебесье, но великолепие зрелища поражало, как всегда. И хотя Мара в детстве наблюдала это диво бессчетное множество раз, у нее перехватило дыхание от его красоты. Она даже не заметила, как служанка на цыпочках выбралась из комнаты, и долго сидела, словно завороженная, пока в медленно гаснущем свете тысячи птиц описывали круги и набирали высоту, скользили и кувыркались в воздухе. Шетры слетели на землю, когда солнце скрылось за горизонтом. В серебристых сумерках они собирались в топях, сбиваясь в плотные стаи, чтобы не стать добычей ночных хищников.

В тихий послезакатный час вернулись служанки, которые принесли масло для заправки ламп и горячий травяной чай. Но к этому времени изнеможение наконец одолело Мару. Они нашли ее, уснувшую среди подушек, убаюканную знакомыми звуками: возгласами пастухов, загоняющих нидр в хлева; заунывной песней раба из кухни, приставленного месить тесто из тайзовой муки, чтобы к завтраку был испечен свежий хлеб, и перекличкой патрулей Кейока, обходящих дозором усадьбу, дабы обеспечить безопасность новой властительницы Акомы.

Приученная к монастырской дисциплине, Мара проснулась рано. Открыв глаза, она не сразу сообразила, где находится, но вид яркого покрывала, наброшенного поверх циновки, на которой она спала, напомнил ей, что она лежит в бывшей отцовской спальне, потому что теперь она - властвующая госпожа Акомы.

Боль во всем теле, оставшаяся после вчерашнего нападения убийцы, еще не прошла, но Мара чувствовала себя отдохнувшей. Повернувшись на бок, она нетерпеливо отбросила пряди волос, упавшие ей на глаза.

Утренняя заря освещала перегородки, обращенные на восток. Свисток пастуха, выгоняющего нидр на пастбище, врезался в дружный хор птичьих голосов. Воспоминания сразу вернули Мару к заботам дня, и она поднялась с циновки.

Служанки не услышали, что она встала, а ей хотелось еще побыть в одиночестве. Босиком она пересекла комнату и отодвинула перегородку, которая скользнула в сторону с едва слышным скрипом. Прохладный ветерок шевельнул складки просторного одеяния. Мара вдохнула аромат росы, влажной земли и цветов. Над топями поднимался туман, и за ним Неясно вырисовывался одинокий силуэт пастуха, подгонявшего неторопливо шагающих нидр.

Солдат, расхаживавший за дверью взад и вперед, в очередной раз сделал поворот и, внезапно осознав, что девушка в белом, со спутанными волосами - его всевластная госпожа, низко поклонился. Мара рассеянно кивнула в ответ, и он возобновил прерванное занятие. Девушка всматривалась в широкие просторы своего поместья, словно пытаясь запечатлеть их в душе сейчас, утром, пока они еще не наполнились шумом и суетой дневных забот. Скоро все работники займутся своими делами, и Маре оставалось всего несколько минут, чтобы охватить внимательным взглядом землю, ставшую теперь ее владением. Она призадумалась и помрачнела при мысли о том, сколь многому ей нужно научиться, чтобы управлять жизнью Акомы. До сей поры она даже не знала, какова протяженность ее поместья. Она смутно припоминала, что у их семьи есть владения и в других провинциях, но где именно и какова их ценность - не имела представления. Ее отец не любил вдаваться в подробности возделывания земли или разведения скота, и, отличаясь завидной мудростью в деле приумножения своих богатств и в заботах о благополучии зависимых от него людей, в беседах с Марой всегда переводил разговор на другие предметы - более приятные для него и более легкие для ее понимания.

Когда от дверей послышался тихий голос служанки, Мара сдвинула перегородку на прежнее место.

- Я оденусь и сразу позавтракаю, - предупредила она. - А потом поговорю в кабинете с этим новым хадонрой, Джайкеном.

Служанка поклонилась и поспешила в гардеробную, а Мара тем временем решила заняться прической. В монастыре она привыкла обходиться без служанок и сейчас, не задумываясь, потянулась за щеткой для волос.

- Госпожа, я чем-нибудь тебе не угодила? - с очевидным огорчением спросила служанка.

Мара нахмурилась, раздосадованная собственным промахом:

- Нет, мне не в чем тебя упрекнуть.

Усевшись поудобнее, Мара передала девушке щетку. Пока та трудилась над ее прической, Мара успела признаться себе, что не только стремление получить какие-то сведения о поместье побудило ее вызвать к себе Джайкена, но и желание уклониться от назиданий Накойи. По утрам у престарелой наставницы проявлялась естественная склонность к воркотне. Характер у Накойи всегда был не из легких, да к тому же ей, как видно, не терпелось высказать свои соображения по поводу ответственности, лежащей на плечах властительницы Акомы.

Мара вздохнула, и прислужница замерла в ожидании каких-либо замечаний. Поскольку Мара молчала, девушка с некоторой робостью снова принялась водить щеткой: она опасалась неудовольствия госпожи. Мара старательно обдумывала вопросы, которые надо будет задать Джайкену; однако ее не покидало предчувствие, что все равно придется смириться со сварливостью Накойи. Вспомнив, как Накойя однажды наказала ее за простую ребяческую шалость, Мара опять вздохнула, и снова служанка на время прервала работу, чтобы взглянуть, не прогневила ли она хозяйку. Затем сложная церемония сооружения прически пошла своим чередом, и Мара погрузилась в мысли о насущных делах управления поместьем.

Позднее Мара, одетая и обихоженная, сидела, уткнувшись локтем в груду подушек. Закусив губу от напряжения, она пыталась сосредоточиться на содержании многочисленных свитков, громоздившихся перед ней. За спиной у нее стоял, заглядывая ей через плечо, Джайкен, бронзовый от загара и нервный, как птица тайзовка. Сейчас он указывал ей на какой-то очередной свиток:

- Здесь перечислены доходы, госпожа. Как видишь, они весьма основательны.

- Вижу, Джайкен. - В это время в дверь заглянула Накойя, и Мара положила свиток к себе на колени. - Я занята, Накойя. Мы с тобой поговорим попозже, может быть, около полудня.

Старая няня покачала головой; было видно, что шпильки у нее заколоты, как всегда, криво.

- С позволения госпожи, после полудня уже час прошел.

Мара изумленно подняла брови. Ей было понятно нетерпение отца, не желавшего тратить много времени на дела, связанные с управлением обширными угодьями. Головоломок тут хватало; они были куда более серьезными, чем она предполагала. И все же, в отличие от отца, она обнаружила, что тонкости финансовых хитросплетений захватывающе увлекательны. Невольно улыбнувшись при виде озабоченной физиономии Накойи, властительница Акомы проговорила: