Тень (СИ) - Номен Квинтус - Страница 24

— Ну что вы, это нас почти всегда теперь так кормят, а уж после аврала каждый раз. Просто у нас в Азербайджане свинину есть не принято — зато лично мне на обед курица будет. А вот салат сегодня почему-то не приготовили!

— Не приготовили потому что Катя ужин вчера готовила и не пришла еще! — сварливым голосом сообщила повариха. — Совсем девку замучили!

— А Таня…

— А Таня — не девка, она, может, вообще ангел небесный!

— Ангел-то ангел, но ест как тигра, — усмехнулся богатырь от хирургии, — и почему только вся эта еда у нее ни в рост, ни в вес…

— Работает она много… — уже с некоторой грустью в голосе сообщила повариха, — вы бы ей объяснили, что надо и отдыхать хоть когда. Других-то она вовсе не слушает… А сегодня она будет? Я бы ей борщ сварила, борщ она любит.

— Варите, на обед она точно к нам придет: немецкая пища ей совсем не по нраву.

— Почему немецкая? — спросил Бурденко.

— Да там в третьем госпитале у нее повар как раз немец, — ответила повариха, — а он кроме капусты, ничего и готовить не умеет. Хотя сосиски у него и неплохие…

Бурденко с сомнением посмотрел на тарелку, на которой делал приличный такой эскалоп и немаленькая порция картофельного пюре:

— А у раненых какой рацион?

— Почти такой же. Это у нас с подсобного хозяйства продукты, Таня немцев своих, кто из баров…

— Из бауэров! — поправила азербайджанца повариха и, взглянув на него, быстро ушла у себе на кухню.

— Из мужиков, значит, — миролюбиво продолжил тот, — так вот, она их сорганизовала в такое хозяйство. Они редиску выращивают, капусту, свеклу с морковкой, помидоры даже — а еще свиней и кур. Таня по деревням скупила поросят… она тогда премию получила большую, еще в прошлом году, а сейчас у нее штук шесть свиноматок и на откорме больше полусотни поросят. Она с колхозов за работу немцев в посевную тоже поросятами брала, и теперь пару раз в неделю для госпиталей по поросенку на ферме забивают. Она сказала, что за уборочную тоже поросятами брать будет, так что где-то с октября с фермы будет по свинье в день. Но это потом, а сейчас в дополнение к свиньям нам бауэры эти в день десяток кур еще забивают. Раненым, у кого диета специальная, ну и мне… и еще двоим татарам, кто традиции свои блюдет.

— А вы мусульманин?

— Я — коммунист! Но мне Таня жареное мясо есть вообще запретила, сказала, что мне даже думать про кебаб противопоказано года два… после остановки сердца.

— Да, я вчера спросить хотел, но забыл: в операционной была какая-то «остановка»…

— Она и есть. Но теперь Фриц… это его так зовут, Фриц Рихтер, он радиотехник, так вот он сделал по указанию Тани прибор чтобы сердце перезапускать. Дефибриллятор называется. Прибор разрядом тока сердце запускает, а Таня мне его тогда ударом пятки в грудь это сделала. И, пока прибора не было, мы тоже пациентов били… ну а теперь все по науке, пациенты, которые свидетели, жалоб в обком не пишут, а то, что током больнее бьет — те, кому повезло, об этом и не знают: мертвым не больно.

— Это тоже Таня придумала?

— Да, затейница она та еще.

— А кому в голову пришло эту затейницу ставить на операции, да еще на этот ваш конвейер?

— Так конвейер тоже она придумала. Правда, поначалу я обычно главным оперирующим хирургом был, но после того, как ко мне прибежал Дитрих с просьбой научить и его делать операции на открытом сердце… оказывается, она сделала, взяв его ассистентом, а немец решил, что это я Таню научил…

— Не понял, она что, на сердце операцию сделала?

— Подозреваю, что даже не одну. Мы-то только потом выяснили, что она в приемной давно уже операции делала самостоятельно. То есть и раньше знали, но думали — пустяки какие-то, вроде швы наложить или что-то в этом роде. А оказалось, что часто при ночной сортировке она неотложные — то есть самые трудные — тоже делала. И у нее ни разу неудачи не было. Поэтому как новую операционную сделали, то… в общем, отказать ей никто не смог, а при аврале кроме нее никто бы и не справился.

— Интересная у вас девочка… может, из-за нее у вас санитарные потери и прекратились?

— Именно. Оказалось, что в ночные дежурства она обходы в госпитале делала, кого-то долечивала после не самых удачных операций, а иной раз и переделывала за хирургами. К тому же она какие-то свои лекарства применяет…

— Какие именно? Я слышал, она какой-то ибупрофен… кстати, где она его берет?

— Ибупрофен она сама делает, у нее на заводе экспериментальная химлаборатория. А другие… мы их сейчас тоже применяем, но откуда они у нее — хрен знает. Она не говорит. То есть говорит, что средство «народное», а мы больше и не спрашивали. Работает — и хорошо. Вы лучше у нее сами спросите. За обедом: борщ у нас хорош, бульон для него на свиных косточках — а вареное мясо мне можно. И вы отведайте…

Когда Николай Нилович пришел на обед, Байрамали Эльшанович сообщил:

— Таня сказала, что сюда не придет, очень устала: у нее сегодня два десятка операций было. Не сложных, но все же. Но вас она ждет, пойдемте, я как раз ей обед занесу. Это в старом корпусе, тут совсем рядом.

На вопрос Бурденко у Тани Ашфаль был уже подготовленный ответ:

— Я использую раствор мумиё для скорейшего заживления ран и переломов. А в качестве антисептика… я сначала попробовала экстракт тысячелистника, а потом стала проверять, что же в нем такое антисептическое водится. Оказалось, в тысячелистнике много азулена, который микробов и убивает, а я поискала и нашла, как этот азулен оттуда экстрагировать. Чистый, правда, в воде почти не растворяется, но если за чистотой экстракта не гнаться, то с какими-то эфирными маслами из тысячелистника, которые азулен в раствор тянут, неплохо выходит. Траву мне эту пионеры стогами таскают, так что антисептика могу сколько угодно сделать: на госпитали нам хватает и населению остается.

— Понятно, с тысячелистником это давно известно — хотя я и не думал, что так хорошо это работает, а про мумиё я слышал, но, признаться, думал, что это из области восточных сказок. А оказывается — правда. Жаль, никто не знает, где это мумие искать в промышленных масштабах.

— Мумиё — дерьмо.

— Но вы же сами говорите, что работает!

— Нет, вы неправильно поняли. Мумиё — на самом деле дерьмо, мышиное.

— То есть, по вашему, достаточно набрать мышиного дерьма…

— Опять нет. Мумиё — это действительно мышиное дерьмо, но отнюдь не любое. И даже не всегда. Раз в несколько лет в горах специальные мыши — песчанки, но тут я точно не помню — от хороших урожаев трав сильно размножаются. А если на следующий год случается неурожай, то эти мыши начинают жрать ягоды можжевельника, которые в мирное время горькие и противные. Но голод — не тетка, мыши жрут эти ягоды — и в их дерьме появляются разные ферментированные внутри мышей можжевеловые смолы и масла. Но и это еще не мумиё. Нужно, чтобы это дерьмо еще с год-два полежало на солнышке, промерзло зимой, несколько раз промокло-высохло, а потом то, что осталось, должно потихоньку просочиться сквозь камни и песок, набраться разных микроэлементов — и затем начать вытекать наружу. Если все условия окажутся благоприятными, то получится очень даже целебный продукт — вот только случается так хорошо если раз-два в столетие, а бывает, что и раз в двести-триста лет. Мне один раненый, которого я вылечила, в благодарность принес из дому — он из Душанбе родом — пузырек грамм на двести этого мумия, которое еще его прадед где-то насобирал. Мне — повезло, но найдется ли еще что-то подобное при нашей жизни — вопрос весьма спорный. Древние медики специально писали, что «настоящее» мумие склеивает свежую сырую печень — а вы же знаете, что печень склеить вообще ничем невозможно.

— Ну да, невозможно.

— Они, я имею в виду древних, не врали: то, что мне этот солдат принес — склеивает. То есть склеивало, я уже все по этим древним рецептам развела и больше на ерунду его тратить не буду. На одну рану средней серьезности уходит миллиграмм тридцать-пятьдесят, у меня в сутки до пяти грамм уходит — а пузырек был очень маленький. Мне, конечно, по восточным рынкам еще этого дерьма мышиного насобирали бывшие пациенты, причем довольно много — но особой пользы от него я уже не заметила.