Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Боярин Осетровский (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 34


34
Изменить размер шрифта:

Закрыл зеркальце и спрятал обратно в потайной карман за пазухой. Удобная штука. Не буду я никакой Приказ Связи оборудовать. Сам буду пользоваться.

Глава 27

Боярское слово — как договор со злобным джинном. Вроде все дословно выполнено, как сказано, но какую-то пакость непременно надо подсунуть. Вот и сейчас — Марфа пообещала, что вернет Диту целой и невредимой, целой и невредимой и вернула, пальцем не тронули. Но про одежду-то разговора не было, верно? В итоге двое «оранжевых кафтанов» доставили ее к моему терему раздетой до нитки. Разве что, видимо, чтобы не заморозить — завернутой в какую-то дерюгу и перевязанной веревками, как будто мастер по шибари развлекался.

Пошутила так боярыня, ага. Или решила так отомстить мне за все те случаи, когда сама передо мной голенькой оказывалась — не знаю. В конечном итоге — еще неизвестно, кто от этой «шутки» больше пострадал. Дита, как-никак — бесовка, то, что ее какие-то посторонние мужики обнаженной увидели, для нее ни холодно, ни жарко, она в принципе-то одежду носит только потому, что без нее холодно и возникает какое-то нездоровое оживление у прохожих. Как говорится, мода — это компромисс между нормами морали и желанием женщин ходить голыми. А вот то, что с нее одежду срывают насильно — ей не понравилось. Особенно если учесть, что слуги Морозовых цель своих действий не уточнили, и то, что ей самой никакого вреда не причинят — не сказали. А вы пробовали когда-нибудь снять одежду с женщины, не причиняя ей вреда, если упомянутая женщина при этом подозревает, что с ней хотят сотворить что-то нехорошее — про хорошее в такой ситуации точно не подумаешь — и активно сопротивляется? Я так понимаю, теперь эти ребята выглядят так, как будто сражались со стаей диких кошек.

Стрельцы Морозовых, притащившие Диту, похоже, тоже были в курсе о том, что произошло, поэтому, вместо того, чтобы вытряхнуть ее из ткани и оставить посреди комнаты, как задумывала боярыня, просто оставили сверток с Дитой стоять и откланялись.

— Мррфмммррр! — произнесла бесовка, подпрыгивая на месте. Да, рот ей тоже завязали. Так что непонятно, что она имела в виду: «Привет, ребята, как я рада вас видеть!» или «Развяжите меня, или я за себя не отвечаю!».

Я смотрел на Диту, улыбаясь, чем, подозреваю, раздражал ее еще больше. Но я же не потому, что она забавно выглядит, перемотанная веревками, взлохмаченная и с завязанным ртом. Просто я рад тому, что ситуация наконец-то разрешилась, все дома, все хорошо…

Хотя выглядит она смешно, этого не отнимешь.

— МРРФРММ!!!

Развяжем, развяжем…

* * *

В конце концов, Диту развязали, выслушали всё, что у нее накопилось за время вынужденного молчания — а накопилось у нее много, Аглашка даже предлагала завязать ей рот обратно — одели и покормили… Нет, все же хорошо, что Морозовым Дита попалась. Не знаю, как другая какая девчонка перенесла бы такое похищение, возможно, осталась бы с психологической травмой. А с бесовки же, как с гуся вода.

Потом я нарезал задач: обеспечить охрану терема, чтобы никто не мог в него войти незаметным и выйти безнаказанным, Голос со своими заморочками с этой задачей справлялась не до конца, заказать кафтаны моим новоиспеченным стрельцам, осетрового, мать его, цвета, разузнать, что там за вотчину мне подгоняет князь, заказать самовары для главы Чародейного Приказа и боярыни Марфы — мое слово тверже гороху, сказал, что подарю, значит, подарю — приготовить чего-нибудь поесть, отследить возможные пакости со стороны Морозовых — это я должен мстить, мою же девчонку похитили, но Морозовы явно полагают, что мстить должны они, шалость же не удалась… Всякие пакостники крайне обижаются, когда задуманная ими гадость не получается.

Уф… Что-то я устал…

Я откинулся на спинку своего резного кресла и вздохнул. Теперь понимаю, почему бояре с собой посохи таскают. Если у них часто происходит что-то подобное — без посоха и на ноги-то не встанешь.

— Вот, Викеша, отпей квасу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я с благодарностью принял глиняную кружку из рук моей тети Анфии, которая, вообще-то, как-то так само собой получилось, отвечала за все мое не в меру разросшееся хозяйство.

Эх, хорош квасок! Квас на Руси и сам-то по себе бодрит и освежает, а тут явно с какими-то травами, остёр и ядрён. После первого же глотка жить захотелось.

— Тетя, а вели-ка мне баню затопить.

— Так давно уже, — подмигнула она мне, — Иди, Викешенька, попарься. Баня, она сил прибавляет. А тебе сейчас силы ой как пригодятся.

* * *

Русской бане можно петь гимны и хвалебные песни. Это я понял еще в первые дни после своего переселения сюда. Как-то так получилось, что до этого я за всю свою жизнь в бане не был ни разу. Только на картинках и в видеороликах видел, отчего искренне не понимал, что в этом такого находят — сидишь, обмотанный простыней на каких-то деревянных лавках и пиво пьешь, что в этом такого замечательного? Ну еще иногда тебя поливают водой, хлещут ветками, после чего ты выскакиваешь и прыгаешь в ближайший сугроб. Так что рекламируемое удовольствие от бани я относил к разряду развесистой клюквы.

А вот когда оказался здесь…

Баня — это не просто помывочная. Это целый ритуал, в ходе которого возникает ощущение, что тебя разобрали на части, промыли каждую косточку, промяли каждую мышчинку, каждую жилочку, собрали обратно — и ты становишься бодрым и закаленным, как стальной клинок. Да, наверное, сравнение с клинком будет самым точным — сначала тебя разогревают докрасна, потом бьют-куют вениками, потом окунают в холодную воду пока не зашипишь — и ты готов горы свернуть и вверх ногами перевернуть. А то чё они тут стоят?

Я лежал, расслабившись, на банном полке, скорее даже — растекшись по нему, как та рыба-капля, только более довольный жизнью. Жар, идущий от печи, проникал в самую глубину моего тела, буквально ощущалось, как раскрылись все поры моей кожи и сквозь них из меня вытекают, как грязь, все проблемы, трудности, неприятности…

Дверь открылась бесшумно, в полутемное помещение скользнула белая фигура.

— Викешенька, — пальчики Аглашки, моей скоморошки, прошлись вдоль моей спины, — Я с веником пришла, попарить тебя…

— Не надо, я себя хорошо вел, — пошутил я, — Ай!

Первый удар достался именно по тому месту, которому всегда достается, если ты себя плохо вел — я на животе лежал — а потом… А потом веничек пошел по моей спине, шлепая и выбивая из меня остатки всякой гадости, которая накопилась внутри.

— Хорошо ли тебе, Викешенька, хорошо ли тебе, миленький?

— Ой, хорошо…

— А хочешь — еще лучше станет?

Я, прижавшись щекой к горячей липовой доске полка, покосился на нее. Моя девочка была мокрая и красная, как ягодка, и что-то мне подсказывало, вовсе не от банного жара. Аглашенька…?

— Перевернись… — прошептала она мне на ухо. И, отвернулась. Я заколебался. Сами понимаете — хоть я и был совершенно расслаблен, но в такой ситуации расслаблен я оказался все же не весь. Скорее — местами я напряжен до предела. И, как-то вот так показываться… Тут моя Аглашенька принялась стягивать через голову длинную рубашку и я, заворожено глядя на нее, перевернулся…

— Ого, — сказала Голос.

— Голос! — тихо прошипел я, — У тебя совесть есть?

— Неа, — безмятежно ответили мне.

Рубашка упала на пол, и я внезапно почувствовал, что предел, о котором я упоминал выше — не предел вовсе. Вот сейчас — предел. Мне уже пофиг, наблюдает ли за нами Голос — да пусть хоть попкорн ест! — есть только я и моя скоморошка, такая прекрасная, такая желанная, такая…

Приближающаяся ко мне.

— Аглашенька…

— Викешенька…

Дверь раскрылась.

— Ой, — сказала заглянувшая внутрь Дита. И покраснела.

— Ой, — сказала Аглашка. И тоже покраснела. Да, еще больше.

— Ой, — сказал я и прикрылся веником.

— Ой, — сказала Голос, судя по всему, просто так.

На мгновенье у меня появилось малодушное сожаление о том, что мы спасли Диту. Сидела б дальше в подвале у Морозовых, зато НЕ МЕШАЛА БЫ!