Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века - Федосюк Юрий Александрович - Страница 54

АВТОМОБИЛИ появились в России в самом начале XX века, и вскоре мы находим это слово на страницах русской литературы — у Горького, Куприна, Бунина. Любопытно, что наряду с «автомобиль» у Бунина употребляются слово «экипаж» и вполне привычное для нашего слуха «машина», а у Блока в этом значении применяется МОТОР:

(«Шаги командора», 1912 год).

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

БЫТ И ДОСУГ

Жилище

Действие большинства произведений русской классической литературы происходит в дворянских домах и имениях.

Сразу же необходимо предостеречь читателя от идеализации дворянского быта, начиная с жилья. Мы склонны судить о барских домах по уцелевшим крупным особнякам, даже дворцам, затем превращенным в музеи, санатории, институты. Иллюзию, что в таких зданиях обычно и обитали русские помещики, поддерживают некоторые кино— и телефильмы на исторические темы. Но знакомые нам бывшие барские дома, как правило, каменные, принадлежали богатым вельможам, имевшим возможность построить и отделать их со всевозможной роскошью, привлекая талантливых архитекторов и художников. Большинство же домов помещиков средней руки были бревенчатыми, не всегда даже оштукатуренными, небольших размеров, иные — с крепкую современную деревянную дачу, без особых удобств и затей. Тысячи этих домов были перестроены, разобраны на продажу или сгорели еще до революции или в революцию. К нашему времени бывших помещичьих домов остался ничтожный процент.

В своих произведениях русские классики приводят множество правдивых описаний типичных среднепоместных и мелкопоместных имений. Надо только внимательно вчитаться.

У Лаврецкого в «Дворянском гнезде» Тургенева — «ветхий господский домик… с кривым крылечком».

У помещика Маркелова в «Нови» «собственно и усадьбы не было никакой: флигелек его стоял на юру, недалеко от рощи… Все казалось бедным, утлым, и не то чтобы заброшенным или одичалым, а так-таки никогда не расцветшим, как плохо принявшееся деревцо».

Усадьба Чертопханова в «Записках охотника» состояла «из четырех ветхих срубов разной величины, а именно из флигеля, конюшни, сарая и бани».

А вот рассказ того же Тургенева «Конец»: «Дом Талаганова, маленький, приплюснутый, полусгнивший, похож был скорее на плохую крестьянскую избу, чем на жилище помещика».

И все это — в середине XIX века, до крестьянской реформы 1861 года, то есть в то время, когда помещики оставались господствующим классом России и далеко еще не разорились и не обеднели в общей своей массе.

Вспомним и Татьяну Ларину, которая называет свой родной дом «наше бедное жилище».

Впрочем, дело было вовсе не всегда в достатке хозяина-душевладельца. Причиной могли быть и скаредность, некультурность, равнодушие к комфорту.

Дом состоятельного Собакевича в «Мертвых душах» крепок, но неказист, «вроде тех, какие у нас строят для военных поселений и немецких колонистов». У богатейшей Арины Петровны Головлевой в романе Салтыкова-Щедрина — «печальная усадьба… на тычке, без сада, без тени, без всяких признаков какого бы то ни было комфорта… Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от времени и непогод».

Конечно, наряду с такими убогими усадьбами стояли пышные палаты Троекурова в «Дубровском», дом старого князя Болконского под Смоленском («Война и мир»), дом Ласунской в «Рудине», который считался «чуть ли не первым по всей…ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли…» Неплохи были, судя по всему, и дом Манилова, «каменный, в два этажа» — редкость по тому времени, «почтенный замок» Евгения Онегина и кое-какие другие.

И все же, что касается предреформенных помещичьих имений дворян средней руки, доверимся описанию Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине»: «Дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов… В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями. О парках и садах не было и помина… Сзади дома устраивался незатейливый огород… Не о красоте, не о комфорте и даже не о простоте тогда думали, а о том, чтоб иметь теплый угол и в нем достаточную степень сытости».

Это не значит, что в быте дворян и их крепостных не было большой разницы. Достаточно прочитать «Утро помещика» или соответствующие главы из «Воскресения» Л. Толстого, чтобы убедиться, в каких невероятных, нечеловеческих условиях жила — как до, так и после реформы — крестьянская семья, скученная в полутемной, полухолодной, крытой соломой избе, готовой вот-вот развалиться и придавить жильцов. Зимой крестьяне разделяли жилище со своим скотом. Долгое время существовали так называемые КУРНЫЕ ИЗБЫ — из-за отсутствия трубы дым от печи, расстилаясь по избе, уходил только в двери и окна. Жилье русского крестьянина по существу мало менялось со времен Радищева.

Внутри дома

Средоточием крестьянской избы была РУССКАЯ ПЕЧЬ. Она соединяла в себе функции обогревателя, плиты, постели (лежанка) и даже кладовки для мелких предметов обихода. Барские дома отапливались голландскими печами. В более богатых устраивались камины, создававшие своеобразный уют. Камины, чаще всего электрические и потому не столь привлекательные, бытуют и сейчас.

А что же такое КАМЕЛЕК, то и дело упоминаемый в старой русской литературе? Да то же самое, что и КАМИН, только в ласкательной форме. Онегин, мечтая о Татьяне, сидел у камелька; у композитора П. И. Чайковского в цикле «Времена года» есть очаровательная пьеса «У камелька».

Возле камина, для защиты от его жара, ставилась рама на ножках, обтянутая плотной, расшитой тканью, — ЭКРАН. Такой экран мы видим в комнате Настасьи Филипповны в «Идиоте» Достоевского.

Схож с экраном был ТРАНСПАРАНТ — картина на натянутой ткани, освещенная сзади, но без, так сказать, жарозащитных функций. Такой транспарант стоял в комнате у Обломова.

Стены жилых и приемных помещений в домах знатных вельмож выглядели подчас весьма своеобразно. Вспомните, у Грибоедова Чацкий говорит о жилище одного московского богача: «…Дом зеленью раскрашен в виде рощи…» Многие думают, что речь идет о наружной росписи дома, но это не так: в подражание Версалю и другим дворцам французских королей стены некоторых залов представляли собой как бы природные виды. Такие залы назывались БОСКЕТНЫМИ, от французского «bosquet» — роща. Однако большинство комнат богатых дворян были обиты тканью.

Кстати, не задумывались ли вы, почему листы бумаги, которыми оклеены современные квартиры, называются обоями? ОБОИ — от слова обить (сохранился термин «обойные гвозди»), а современные обои наклеивают, и правильнее было бы назвать их «оклеями». Однако язык — великий консерватор, он сохраняет слово, даже когда предмет изменился, и это как-то обогащает наши исторические представления. Обои из ткани назывались ШТОФНЫМИ ОБОЯМИ (от немецкого слова «Stoff» — ткань); иногда это был дорогой шелк, иногда плотная хлопчатобумажная ткань — КРЕТОН, ныне забытая. Бумажные обои появились в России еще в XVIII веке, но широкое распространение получили с 20-х годов XIX века.

В «Отцах и детях» Тургенева комната Аркадия Кирсанова оклеена обоями, а у богачки Одинцовой стены обиты «коричневыми обоями с золотыми разводами».

Стены спальни старой графини в пушкинской «Пиковой даме» обиты китайскими обоями.

Поначалу бумажные обои нередко называли попросту… БУМАЖКАМИ. Городничий выделяет Хлестакову «комнату для важного гостя, ту, что выклеена желтыми бумажками». В рассказе Тургенева «Постоялый двор» говорится о двух довольно чистых комнатах «с красно-лиловыми, снизу несколько оборванными бумажками на стенах». Слово «обои» могло сбить с толку, для точности авторы предпочли слово «бумажки».