Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века - Федосюк Юрий Александрович - Страница 53

БУЛАНЫЙ — светло-желтый, с черным хвостом и гривой.

ВОРОНОЙ — сплошь черный.

ГНЕДОЙ — темно-рыжий, с черным хвостом и гривой. В чичиковской тройке гнедым был коренник.

ИГРЕНЕВЫЙ — рыжий, со светлой гривой и хвостом. У старого графа Ростова в «Войне и мире» игреневый меринок.

КАРАКОВЫЙ — темно-гнедой, почти вороной, со светлыми (желтоватыми) пятнами, так называемыми подпалинами, в паху и на шее. Караковой была верховая лошадь Вронского Фру-Фру в «Анне Карениной». Некрасовский торговец дядя Яков — «седенький сам, а лошадка каракова»; тут подчеркивается цветовой контраст белых волос хозяина и темной масти лошади.

КАРИЙ — масть средняя между вороной и гнедой. Грива и хвост при этом обычно черные.

КАУРЫЙ — светло-каштановый, рыжеватый. В чичиковской тройке — левый пристяжной.

МУХОРТЫЙ — гнедой, с желтоватыми подпалинами.

ПЕГИЙ — в крупных пятнах.

ПОЛОВЫЙ — бледно-желтый.

САВРАСЫЙ — темно-желтый, с черной гривой и хвостом. В «Преступлении и наказании» с потрясающей силой описана саврасая крестьянская клячонка, которую пьяные забивают до смерти.

СИВЫЙ — серый, темно-сизый.

СОЛОВЫЙ — желтоватый, со светлым хвостом и гривой. В «Войне и мире» Наполеон разъезжает на соловом иноходце.

ЧАГРАВЫЙ — темно-пепельный.

ЧАЛЫЙ — серый с примесью другой шерсти. В «Евгении Онегине» Ленский едет к Онегину «на тройке чалых лошадей».

ЧУБАРЫЙ — с темными пятнами на светлой шерсти или вообще с пятнами другой шерсти, хвост и грива черные. В чичиковской тройке чубарым был правый пристяжной.

Такие масти, как белый, серый, рыжий, бурый, разумеется, не требуют объяснения. А ГОЛУБОЙ? В «Воскресении» Л. Толстого читаем про длинноногого голубого жеребенка. Лошади голубой масти были и есть. Голубым, или МЫШАСТЫМ, называли серовато-сизый, пепельный цвет, такой, как у обычного голубя-сизаря.

В заключение — о двух породах верховых лошадей, названия которых запечатлены в классической литературе. На КЛЕППЕРЕ (или КЛЕПЕРЕ) разъезжали юный герой повести Тургенева «Первая любовь» и Николенька Иртеньев в «Детстве» Л. Толстого. Так называлась коренастая, спокойного нрава лошадь, выведенная в Германии. Сходного типа был КОБ, на котором Анна Каренина встречала приехавшую к ней в имение Вронского Долли — «Анна ехала спокойно, шагом на невысоком английском кобе со стриженой гривой и коротким хвостом».

Железные дороги

С середины XIX века железные дороги быстро вошли в быт русского народа и получили отражение в литературных произведениях. Строительству первой протяженной железной дороги между Петербургом и Москвой Некрасов посвятил свое известное стихотворение. Важные для действия сцены на станциях и в вагонах железных дорог происходят в романах Л. Толстого «Анна Каренина» и «Идиот» Достоевского.

За исключением перевода на электрическую и дизельную тягу, существенных изменений за это время в железных дорогах не произошло, поэтому поясним только некоторые забытые слова и понятия.

В народе железная дорога долгое время называлась ЧУГУНКОЙ — первые рельсы делались из чугуна. «Хозяин приехал из Москвы на чугунке», — читаем у Тургенева. Но чаще для обозначения железнодорожного поезда употреблялось другое слово — МАШИНА. У темных людей невиданная машина поначалу вызывала суеверный ужас: странница Феклуша в «Грозе» Островского именует ее «огненным змием» и даже уверяет, что видела у него загребающие лапы.

В «Идиоте» князь Мышкин отправляется в Псков «по машине», там же Рогожин садится «на машину». «Машина в Петербург уйдет через четверть часа», — говорится в том же романе, а современный читатель может вообразить, что речь идет об автобусе, если бы не время действия и не контекст. Такая же «машина» встречается в произведениях Некрасова, Достоевского, Островского, Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого. Только к началу XX века слово выходит из употребления.

ПАРОВОЗ поначалу назывался… ПАРОХОДОМ. Это обстоятельство до сих пор смущает слушателей знаменитой «Попутной песни» М. И. Глинки, написанной на слова Н. В. Кукольника:

А далее:

Песня сочинена в 1840 году, когда уже действовала короткая железнодорожная линия между Петербургом и Царским Селом.

Слово «ВОКЗАЛ» в значении здания крупной железнодорожной станции вошло в язык только в 1870-х годах, до этого говорилось «станция железной дороги». Так читаем еще у Льва Толстого, Островского, у Чернышевского в «Что делать?».

Первые железнодорожные вагоны, даже высшего класса, с нашей точки зрения, были крайне неудобными. Из Петербурга в Москву ехали сутки, таким образом, и ночью, однако спальных вагонов не было. Отапливались вагоны железной печкой, освещались тусклыми свечами, потом уже газовыми фонарями. Во всем поезде не было туалета. В таких условиях путешествовали в поездах герои Л. Толстого и Достоевского.

Паровоз долгое время назывался ПАРОВИКОМ, проводник — КОНДУКТОРОМ, вокзальные носильщики — АРТЕЛЬЩИКАМИ, так как были объединены в артели, перрон — ДЕБАРКАДЕРОМ, то, что ныне именуется тамбуром, называлось патриархально — СЕНЯМИ. В рассказе Бунина «Несрочная весна» читаем: «Не выдержав, я бросил место и ушел стоять в сени. А в сенях оказался знакомый, которого я не видел уже года четыре: стоит, качается от качки вагона бывший профессор».

Об отправлении поезда на станции возвещал звук сигнального рожка или колокола. В зале ожидания об этом «зычным, величественным басом» объявлял «огромный швейцар в длинной ливрее» (Бунин. Жизнь Арсеньева).

Вагоны были трех классов. В стихотворении Блока «На железной дороге» есть проникновенные строки: «…Молчали желтые и синие; / В зеленых плакали и пели». Смысл их становится понятен только тогда, когда мы узнаем, что желтыми были вагоны первого класса, синими — второго, а зелеными — третьего, самые дешевые.

Во второй половине XIX века в городах, на смену примитивной линейке, появляется новый вид рейсового транспорта — конно-железная дорога. Это были ходившие по рельсам, запряженные лошадями вагончики с сидячими местами для пассажиров. Более дешевые места находились на крыше — ИМПЕРИАЛЕ, куда можно было взобраться по винтовой лестнице. Женщинам на империале ездить запрещалось. В просторечии конно-железную дорогу прозвали КОННОЖЕЛЕЗКОЙ, затем просто КОНКОЙ. Чеховская Каштанка «бросалась с лаем на вагоны конножелезки». Действие юморески Чехова «Двое в одном» происходит в вагоне конки. В начале XX века конку быстро вытеснил трамвай, пущенный по тем же рельсам с надвешенным над ними контактным проводом. Первое время трамвай в отличие от конки называли весьма нелепо — ЭЛЕКТРИЧЕСКОЙ КОНКОЙ, хотя никаких коней при нем, естественно, не было.

Автобусы и троллейбусы появились в России уже после революции, поэтому отражения в старой классической литературе не нашли.

Другие средства передвижения

Пароходы стали ходить в России с ноября 1815 года, сначала из Петербурга в Кронштадт. Долгое время они именовались ПИРОСКАФАМИ, что по-гречески означает огненное судно. Пушкин в 1830 году писал: «Уже воображал себя на пироскафе… Пироскаф тронулся — морской, свежий ветер веет мне в лицо». Этой «могучей машине» Баратынский в 1844 году посвятил стихотворение под названием «Пироскаф». В «Петербургских заметках 1836 года» Гоголь, описывая столичную весну, отмечает: «Дымясь, влетел первый пароход». Впервые же это слово в современном значении появилось в петербургских газетах в 1816 году.

Мы давно привыкли к тому, что КАТЕР — небольшое судно на двигателе внутреннего сгорания, и поэтому не без удивления узнаем, что герои «Бесприданницы» Островского, задолго до изобретения такого двигателя, совершают прогулку на катерах по Волге, а Викентьев в «Обрыве» Гончарова говорит Марфеньке, которая боится переправляться через Волгу: «Я за вами сам приеду на нашем катере». Однако в обоих случаях речь идет о гребном катере — большой прогулочной лодке. На таком катере, с 24 гребцами, катался еще Чичиков, гостя у помещика Петуха (второй том «Мертвых душ»).