Дневник восьмиклассника (СИ) - Ра Юрий - Страница 34

— То-то ж! А то смотри, мы не Евсюк, накинемся скопом, никакой комитет комсомола не заступится. — Голос Тихоновой был суров и многообещающ. А потом она прыснула, за ней все девчонки, видимо представившие, как они станут валять меня.

— Мальчишки, мы вообще-то не за этим рядом с вами стоим.

— А что, просто так пришли, соскучились типа? Кто вечером со мной в кино? — Чуга, он такой, он известный спец по общению с женщинами.

— Да пошёл ты со своим кино! Лучше расскажите про статью. Что у вас происходит, нам же интересно!

«Наши пацаны, гордые своей важной ролью в этом таком взрослом проекте, павлинами стали ходить перед своими одноклассницами, во всех деталях рассказывая все подробности истории. Даже те, каких я сам не знаю. У меня даже сложилось впечатление, что и статью писал не я, а они. Как те казаки письмо турецкому султану».

О! Султан, султан… А не отсюда ли растут корни той самой сказки про царя Салтана? Случайности неслучайны. Тогда и Гвидон откуда-то взят. Гвидо… Гвидо? Создатель Пифона, это который язык программирования? Мимо. Тогда Гвидо д’Ареццо, создатель нотной грамоты! Кстати, аж в одиннадцатом веке жил, причем монах. Практически Пифагор от музыки. Мог Пушкин знать про него? Есть у меня такая привычка задумываться о постороннем и не очень важном посреди толпы и шума. Мне они не мешают думать, мне вообще никто не мешает, пока в бок локтём не начнет пихать.

— А? Чего пихаешься?

— Так когда тебя напечатают? Да, когда напечатаю в журнале ПРО НАС?

— Думаю, пару месяцев надо обождать.

— А чего так долго⁈

— Сначала от меня ответ дождаться должны, что я согласен…

— Охренеть! Кому-то твоё согласие потребовалось!

— Потом подписать номер в печать. Следующий выпуск сто процентов уже свёрстан и утверждён, так что только в позаследующем. И вообще, куда торопиться? Братцы, слава от нас никуда не уйдет. Верьте мне!

«Это вообще в работе журналиста основное и чуть не главное — чтоб тебе верили. Кто-то ухитряется и без этого обходиться, бывают таланты. Все читают, ржут и восхищаются — как же складно человек врать умеет! Да, не верят, но ведь читают, отзывы пишут, создают информационный шум. Любой шум для автора полезнее тишины. Даже когда ругают, и то хорошо для журналиста. Обязательно кто-то купит издание с целью вникнуть: кого ругают, что он там наврал? Опять же, если автора ругают твои противники, значит писал твой союзник. Всякий знает — враг моего врага мой друг». — такие глубокие мысли я теперь записываю в дневник. Не для себя, а на всякий случай. Кто ж знал, что у меня так шикарно выстрелит история со статьёй. Поправочка — еще не выстрелила, мы пока ждём. Ждём и набираем литературный материал. Я точно знаю, бывают такие странные главные редакторы… Придёшь с рекомендацией, резюме, публикациями, а он такой: «А вы вообще пишете? Для себя в стол пишете?» И не дай бог сказать, что не пишешь. С этого момента ты для него умер. Так что рассказики, заметки, черновики, которые никогда не собирался публиковать держи под рукой и будь готов доказать — ты не репортёр-попрыгунчик, а Литератор. Мастер короткого текста. Так что пусть будет дневник, да не просто, а с подвыподвертом.

26 октября 1981 года

'Дорогой Леонид Ильич! Если ты сейчас читаешь эти мои строки, значит я пал в неравном бою за нашу Советскую Конституцию, конституцию победившего социализма, как мы с тобой думали, принимая её. Помнишь, как недавно отмечали? Не в смысле, что вместе, а в том плане, что одновременно — седьмого октября. Так вот, дорогой ты наш Ильич, есть твари, растоптавшие основной закон нашей жизни.

Топтать они начали его в субботу на третьем уроке. Нас вывели на школьный двор, опутанный колючей проволокой, поставили под стволами наведенных на шеренгу школьников пулемётов, а потом зачитали приговор. Всем скопом, не размениваясь на фамилии и совершенные преступления. Кто-то плакал, половина приговоренных бодрилась и кричала бодрое разбойничье: «На ножи! На ножи!»

Формально было не так, но суть я описал в дневнике абсолютно точно. На третьем уроке классная сказала, что у нашего класса сегодня больше уроков не будет, а в понедельник к восьми-тридцати собираемся в теплой одежде около школы. С собой брать ножи и тормозки, поедем в колхоз. А дальше форменный психоз, непонятная радость одноклассников… Ирка Долгополова, неожиданно пересевшая за мою парту, тоже не проявила признаков обескураженности:

— Ир, я не понял, это чего за подстава?

— Галинишна же сказала, обещают похолодание на этой неделе и ранний снег. Так что средние классы с полевых работ снимают, а выпускные наоборот запрягают по распоряжению райкома партии. Урожай спасать надо. Вернее технику. Сахарная свёкла мороза не боится, а уборочная техника боится, еще как!

— Ага. Детей в райкоме приравняли к свёкле, им тоже от мороза ничего не будет. Типа мы не железные, не сломаемся.

— Мих, это наш долг! Мы должны помогать колхозам в сборе урожая. Небось чай с сахаром пьёшь.

— Так может мы и в Грузию поедем чай собирать? Раз чай пьём. И уголь добывать поедем, раз в тепле жить хотим. Ир, тебе не кажется, что каждый на своём месте должен делать своё дело?

— Вот ты нудный, Корчагин! Да ведь по приколу же! Всё лучше, чем учиться.

— Да? Не сказал бы. От учебы польза. Как минимум, экзамены сдать проще. И кстати, по конституции у нас запрещена эксплуатация детского труда.

— Умный такой? Еще в ЦК письмо напиши с жалобой. У нас в стране нет эксплуатации.

— А вот это что?

— Трудовое обучение! — На это возразить было нечего. Долгополова меня переиграла. Ну и уничтожила тоже. Раз уж эта девчонка меня так лихо сделала, то я уже не уверен в своей безоговорочной победе, если вдруг решусь начать борьбу со всем Советским Союзом за право не ездить в колхоз вместо уроков. Тут же все ездят, от четвероклассников до кандидатов наук. Не трогают только тех, кто реально делом занят — партработников, академиков, рабочих и прочих машинистов. Но блин, как лихо повернула соплячка: нет у нас эксплуатации детского труда, зато есть трудовое воспитание. Это как экзекуцию розгами назвать глубоким массажем. Процесс тот же, мотив иной. Как в бане веником, только не в бане и не веником.

А потом я вслушался в то, что говорит Галинишна, и впал в еще большее уныние. Оказывается, за наш трудовой подвиг колхоз заплатит школе деньги. И на эти деньги наш класс сможет поехать в туристическую поездку. Понятное дело, что на всю поездку не хватит, придется доплачивать. Но чем меньше ребят захочет поехать, тем меньше будет разница между стоимостью поездки и суммой на нашем счету. Ну да — турпоездка по желанию, а работать в колхозе будут все. Неужели кто-то не захочет ехать?

Пацаны, как водится, собрались после школы возле школы для обсуждения ситуации.

— Корчага, небось, как всегда, освобождение притащишь?

— Да не, я вроде здоровье летом подправил. Больше в обмороки не заваливаюсь.

— А чо, раньше падал?

— Хорош приставать, забыл что ли, как он в прошлом году на уроке свалился без сознания! Человек, может, человеком стал. На физру ходит, на роликах бегает, чего ему в колхоз не кататься. Да, Миха?

— Да. — Блин, доброхоты какие со мной в классе учатся. Раз стал человеком, значит и в колхоз задницу морозить с радостью поскачу. Еще и нож надо брать. О, про нож спросить! — Пацаны, а нож-то какой надо с собой брать?

— Да самый большой, какой в доме есть. Мне батя под это дело такой тесак сковал, ну вы помните!

— Сам что ли? Он у тебя что, в кузнецы заделался?

— Понятно, не сам, пасть закрой! Заказал в депо, ему сделали, еще и хромом покрыли, можно в отражении бриться! — Отшил подначку Корней.

— Ага, тем же ножом, в который смотришься! — Продолжил свой наезд Виталист. Он вообще пацан-пиявка, порой так и хочется по башке тяжелым стукнуть, как по кнопке будильника. — Чего тебе брить, Андрюха?

— Я образно выражаясь. Типа можно смотреть, кто сзади подкрадывается. А потом такой — хоп! Обернулся внезапно — и ножом с трех шагов в него! И тот сразу такой — А-а-ааа! Я умираю!