Дневник восьмиклассника (СИ) - Ра Юрий - Страница 33

— Нет, Олег Александрович, этот путь не для меня. Там слишком много желающих попасть с главного хода в храм литературы. Я решил сбоку зайти.

— Это как? — Директор с подозрением вперился в меня, видимо прикидывая, не сдам ли я на голубом глазу какую-нибудь коррупционную схему.

— Технарь, заводская многотиражка, вечерние или заочка на журфаке. С такой биографией мне все дороги будут открыты.

— Однако… Легких путей не ищешь, Корчагин. Раз ты настолько серьёзно всё планируешь, я даже пытаться что-то советовать не буду. Пусть у твоего отца голова болит. Короче, проект, как ты выражаешься, взлетел. Как минимум, «Моделист-конструктор» напечатает, если ты правки утвердишь. Пол-урока у тебя еще есть, иди! — Прихожих в своей резкой манере выпроводил меня из кабинета. — И не дерись! Хотя бы попытайся! — Донеслось мне в спину, когда я уже закрывал за собой дверь.

Ага, «не дерись». Сам-то не дурак был помахать кулаками, чувствуется. Да и не скрывает шеф этого, даже гордится до сих пор. А мы, значит, не дерись. Хрена там! Иду в класс и прикидываю — прямо сейчас вваливаться туда или обождать конца урока? Решаю, что лучше сейчас: тут и поиграть на нервах у классной можно, и показать, какой я исполнительный из себя весь и рвущийся к знаниям. Мол мне интересна русская литература девятнадцатого века.

На самом деле, кое-что да, можно почитать. Но не всё, очень не всё. Этого вашего Толстого откладывал до сорокета, причём вполне осознанно. Я почему-то прямо вот представляю себе, как Лев Толстой сидит в своём загробном царстве и плюётся желчью, плюётся и сквернословит на великом и могучем. Он пыхтел, сочинял серьёзную литературу для очень взрослых образованных, которые все нюансы будут прочитывать, пасхалки искать, загадки разгадывать, которые он по тексту рассыпал. А тут на тебе — первое в мире государство рабочих и крестьян заставляет четырнадцатилетних подростков читать его «Войну и мир», да еще сочинения писать по роману. Это как… как роскошную стриптизёршу лет эдак ближе к тридцати заказать на утренник в детский садик. Детишки такие сидят, угукают, чего-то там лепечут… А у неё растяжка минус десять, а то и все двадцать, все мышцы как у атлета, только красивше, и депиляция по всему телу от какого-нибудь кутюрье. Обидно же! Даже за деньги выступать перед такой публикой, и то обидно. Если ты Мастер, если тебе Маргарита шапочку вышила. А Толстой точно Мастер. А даже если он просто развоплотился и сгнил, и ни на кого не плюёт в загробном мире… Мне за него обидно. Стопудово не удержусь, напишу это всё в сочинении, прикрою грудью старика.

А Достоевский уже подустарел, слог у него архаичный и с излишней экзальтированностью. А Тургенев не умеет держать читателя, темпа не хватает в его романах. А Чехов — у Чехова сплошная чернуха и безнадёга. Он как Салтыков- Щедрин, только вместо черных красок серые использует. А Лермонтов… нет, Лермонтов норм. И пишет достаточно коротко, без накрутки авторских листов, не такой барыга, как Толстой. Кто там у нас остался? Пушкин с Гоголем? Сукины дети, обоим пятерки! Так и то — один душевно больной, другой на всех с пистолетом бросался аки Лермонотов.

— Галинишна, разрешите войти! — Я постарался никому не помешать своим возвращением, поэтому гаркнул в резко открытую дверь ровно в спину училке. Нарочно дожидался, подглядывая в щёлку.

— Ай! Корчагин! Ты что творишь?

— Директор школы велел мне не упускать возможность получить знания и вернуться в класс.

— Зачем он тебя вызывал?

— Что, прямо так и говорить?

— А у нас нет секретов от твоих товарищей. Правда, дети? — «Дети» оживлённо загукали как дети из моей фантазии про стриптизёршу или как шимпанзе на полянке. Видать, им уже осточертела тема урока, души требовали шоу.

— Оказывается, моими художествами заинтересовались Органы. Письмо на школу пришло.

— Из милиции? — По лицу Галинишны было сложно опять главное чувство, овладевшее ею. Тут и радость от грехопадения нелюбимого ученика, и опасение за лично её костлявый зад. Кто как не она пригрела на своей груди змея Корчагина?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не. Печатный Орган ЦК ВЛКСМ. Журнал «Моделист-конструктор» собрался печатать мою статью про наше техническое творчество.

— Урра-а-а-ааа!

— Ну-ка тихо! Это что такое! Он вам врёт в глаза, а вы и верить рады. — Классная только что расписалась в полном отсутствии у неё информации о движухе, творящейся в её классе и школе вообще.

— Что, Корчага, ответ пришёл? Мы победили! — Крики пацанов явно грозили сорвать урок, вернее оставшуюся половину.

— Парни, Учительница сказала, что я всё наврал. Ей виднее. Так ведь, Галина Ильинична? Мы с директором пол-урока сидели друг напротив дружки в его кабинете и врали. Чем еще заняться-то?

— Ты мне не дерзи, Корчагин! Это еще надо проверить.

— Гусев, не дерзи! — Послышалось откуда-то из задних рядов. Получилось очень похоже, прямо как в фильме про личинку Терминатора.

— Может я уже сяду? А то чего стою тут, народ провоцирую. А вы потом скажете, что Корчагин, разгильдяй и лентяй, снова гонялся за дешёвой популярностью у одноклассников.

— Даже так? — Подняла бровь классная. — Садись.

Похоже, она поняла, что во взглядах конкретно на меня у шефа создалось совсем другое мнение. А и не удивительно, когда два мужчины садятся за стол переговоров, они могут не договориться, но друг друга более-менее поймут. Как минимум мотивы собеседника. А про женщин нам-мужикам никогда ничего непонятно. Может, я льщу себе, может директор никакого мужчину и личность во мне еще не разглядел? Тогда он очень хороший педагог и политик, ввел меня в уверенность, что у нас взаимовыгодное партнерство, а не сюсюканье с ребенком.

'После урока у нас с пацанами было что обсудить, да и девчонкам было интересно. Поэтому и возникла странная ситуация, когда у окна в широком школьном коридоре сформировался круг из мальчишек, а вокруг него второй — из наших одноклассниц. Девушки были в теме производства роликов, наблюдали процесс обкатки, но чтобы их одноклассник написал в настоящий всесоюзный журнал? Да не письмо, а целую статью? Да еще ответ пришёл, что собираются печатать? Не может быть такого! Такое только в кино показывают, где все школьники идеальные, ходят чистенькие, говорят понаписанному и питаются светлыми коммунистическими идеями. А как только кто не в тему вякнет — это значит хулиган, преступник и конченый тип. И такому персонажу одна дорога — в тюрьму. Или наоборот — раскаяться и пойти на бандитский нож, закрывая собой комсомолку. Вариантов, где барыга или аморальный тип живёт долго и счастливо в советском кино и литературе не имеется.

— Так чего, тебя не из-за Евсюка вызывали?

— А он при чём?

— Ну как… ты же его опять отмудохал. У него перелом снова сместился, теперь еще месяц в гипсе ходить.

— Ну и походит. Зато домашку можно не делать — я легкомысленно отмахнулся от предложенной темы. Но тут в разговор вступила Танька.

— Ага. Ты что, не соображаешь! Он же был на секции чуть ли не лучшим учеником, у них соревнования на носу. А из-за тебя он пролетает и мимо соревнований, и мимо разряда по боксу.

— О как, не повезло пацану.

— Точно. Он теперь от тебя не отстанет, мстить будет, — заключил Антоха.

— Попал котёнок конкретно. Теперь только в другую школу переводиться.

— Точняк!

— Я ж его теперь на каждой перемене… — еле удержался, чтоб не матернуться — бить буду. Пока он не свалит отсюда.

— Погоди, так это ты про Евсюка, что ли? Что в другую школу уходить?

— А про кого? Иванов вроде вменяемый, я его обещал не гнобить, если вякать не станет.

— Не что? Что ты обещал?

— Не гонять Толстого.

— Так ты правда тогда их обоих избил? И про кастет правда?

— Про кастет врут.

— Врут, как же. А откуда синяки чёрные у Сашки? Ашки говорят, на физкультуре в переодевалке видели.

— Видели они… У меня тогда в кармане строительный отвес завалялся, вот им и бил. А подглядывать в раздевалке лучше за девками, это для организма полез… — Прилетевший по башке портфель обозначил точку зрения наших девушек на проблему. — Ай, молчу! Ни за кем подглядывать нельзя! Всё, был неправ!