Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 27

Муза почему-то отреагировала быстро:

– Сабринок, ты отгадала мои мысли. О, если бы я умела писать! То обязательно обобщила биографии таких людей. Это же осколки уже далеко ушедшего генофонда, растраченного попусту. Ты почему думаешь, что он многоликий и ты открываешь в нем новые ниши души? Да потому, что тот класс, который уничтожен за годы советской власти был квинтэссенцией российской популяции. Если угодно, это и есть, так называемое, национальное достояние. То, из чего, как из яйца, будет проклевываться будущее России.

Муза явно входила в раж, еврейский темперамент в ней вершил бурю эмоций, мыслей и прагматических проектов. Она продолжала разговор, словно на подъеме:

– Сабринок, понимаешь, я ведь там, с нашими мужиками, не свои мысли вываливала на стол, а повторяла лишь то, что было неоднократно говорено и переговорено Сергеевым, с моим Мишей. Они страсть как любили эту запретную тему, – видимо, выговориться им было не с кем! А я подслушивала, да наматывала на ус. Все эти страсти-мордасти про быдло не я открыла, а они подсказали. Сергеев говорил, что неопрятность, тяга к грязи и разрушительству – это визитная карточка людей с низкой культурой, проще говоря, быдло. Он, кстати, для иллюстрации порочной логики, рассказывал такой анекдот: в коммунальной квартире на кухне идет разборка – кто пачкает дерьмом стену в туалете? Слесарь Семенов заявляет, что это делает недобитый жидяра – профессор-искусствовед Соломон Моисеевич Шмуклер. Коллектив предлагает обосновать показания. Слесарь отвечает, что Шмуклер, выйдя из туалета, всегда моет руки! Феноменально?! Прими во внимание, Сабринок, что Шмуклер наверняка сын мелкого портного или аптекаря, парикмахера, – иначе его давно бы расстреляли. А, представляешь, какую ценность заключали в себе истинные профессора с голубой, аристократической кровью!

Сабрина сморщила лоб от напряжения и чувства ответственности, затем почему-то приблизилась к уху подруги и спросила почти шепотом:

– Музочка, честно говоря, я никак не возьму в толк, какой смысл ты вкладываешь в понятие "быдло"? Это, во-первых. А во-вторых, если не очень сложно, то доскажи мне, пожалуйста, ту концепцию, которую развивала недавно перед "мужуками". В чем там соль, все-таки?

Муза немного задумалась и заявила категорично:

– "Быдло" диагностируется практически с первого взгляда, с первого слова, если оно, вообще-то, в состоянии его произнести. Вспомни в Евангелии от Иоанна в 19 главе (стих 5) сказано: "Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се Человек!" Это тебе один образ – святой, чистый! Твой благоверный для убедительного показа антипода нормальному человеку. То есть тому, который с Богом в сердце, приводил сцену из Евангелия от Луки (23: 35): "И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники". Вот тебе образчик поведения быдло. Таких в нашей стране семнадцатый год расплодил несметное число. Причем, не обязательно определяется такая категория дубиноголовых лишь образованием и положением в обществе. Среди равных из равных как раз и находятся Святые и дьяволы. Сергеев очень уважал простых, но истинно петербургских рабочих. От них веяло интеллигентностью и порядочностью. А среди "калифов на час" как раз и вылезали быдловские хари. Вспомни опять-таки Евангелие от Луки (23: 39-40): "Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если ты Христос, спаси себя и нас. Другой же напротив унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же"?

Муза помолчала немного, сосредотачиваясь на втором вопросе, чувствовалось, что она хотела быть краткой, но понятной. Здесь же речь должна была идти о слишком серьезных понятиях:

– Сергеевская теория максимально проста, как все гениальное. Понятийную эту модель он, наверное, лучше всего отразил в маленьком стихотворении – "Формула жизни". Попробую привести его наизусть:

Муза уверенно заявила:

– Сергеев верил, что высший разум – Бог! проводит над землянами эксперимент – выводится особая порода мыслящих существ. Они будут адаптивные, пластичные, способные приспосабливаться к меняющимся условиям. Их будет украшать высокая культура мысли, чувств, стремлений, поступков. А все это возможно только в сочетании с интеллектуальным развитием. Посему народы разные, проведя через некоторые специфические испытания, скрещивают, добиваясь искомого результата. Наверное, такой процесс и называется "оцивилизовывание". Порой трудно определить, что в том процессе первично, а что вторично. Вот, например, известный еврейский тезис: "Где мне хорошо, там моя родина". Посмотрим цифры: в 1939 году в Австрии и Германии проживало всего 691 тысяча 163 еврея.; за годы войны их численность сократилась более, чем в десять раз; к восьмидесятым – девяностым годам отрицательное миграционное сальдо продолжало нарастать. В Советском Союзе проживало в 1939 году 4 миллиона 706 тысяч 557 евреев; к 1949 и 59 годам их численность уменьшилась и зависла в относительной стабильности – 2 миллиона человек. К девяностым годам на тех же территориях проживало только 817 тысяч евреев. По странам мира за период с 1939 до девяностых годов положительный миграционный приток евреев отмечался лишь в Австралии, Канаде, Мексике, США, Уругвае, Франции, Южной Африке. Естественно, что в Израиле приток Богом избранного народа возрос более, чем в 10 раз. Вроде бы выполняется "еврейский тезис". Но так ли хорошо всем стало? Израиль и Палестина в состоянии не утихающей войны; многие евреи, уехавшие сюда из России, мечтают возвратиться обратно. Не с таким уж бурным восторгом принимают евреев в США, Франции, Канаде. А про арабские, мусульманские страны и говорить нечего. Невольно напрашивается вывод о том, что миграции, совершаемые только по собственному желанию, по компасу – где лучше, в противовес воле Божьей, оказываются не всегда благоприятными.

– Такова была точка зрения Сергеева, – заключила Муза. – Он видел в этих процессах погрешности, свойственные любому биолого-социологическому эксперименту.

Сабрина сделала большие глаза, в которых застыл вопрос: "А правильно ли все это"? Муза легко его прочитала и отвечала раздумчиво, неспешно:

– Понимаешь, Сабринок, он ведь был профессиональным ученым, а значит имел право на особые откровения, позволенные Богом. Но, а то, что и ему была уготовано приглашение на казнь – за смелость, за излишнюю открытость, от которой удержаться не может ни один исследователь, – это абсолютно точно! Помнишь, в Евангелии от Матфея в главе 27, в стихе 46 сказано: "А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! Лама савахфани? То есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил"? А народ любопытствовал, тешился и ничего вроде бы не боялся. Только через некоторое время вопль повторился: "Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух" (27: 50). Только тогда народ испугался и грянул гром!