Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 12

Безусловно, все современные доктора и их верные помощницы – медсестры, санитарки не лишены традиций Гелугпа – закона добродетели, исходящего из таинственных тибетских учений. Даже без прочтения тибетских подлинников, общие идеи мировой медицины через информационное поле вселяются в головы профессионалов по мимо их воли. Волю свою предначертал Бог: "Много званых, но мало избранных"! Уже на стадии поступления в медицинский институт идет просеивание одаренных – посвященных в избранные.

Наблюдая за жизнью своих друзей, Олег всегда поражался несоответствием специальных знаний той линии поведения, которую современные российские врачи выбирали для себя. Она во многом отличалась даже от зарубежного, цивилизованного, варианта. Тем более, трудно поверить, что эти своеобразные парни были склонны принимать практику благотворного суфизма – "воздержания", "отречения", "аскетизма".

Его друзья советовали больным правильные вещи, но сами словно нарочно делали то, что сокращало собственную жизнь. Если египтяне писали магические заупокойные формулы из "Книги Мертвых" на стенах гробниц, то наблюдаемые сейчас эскулапы расписывали такими текстами свою реальную жизнь. В их поведении не было чистого наслаждения, а присутствовало мучительное издевательство над собственной биографией.

Все наблюдения напоминали вначале легкое безумие, переходящее затем в безумие ad maxymum? – практически, безграничное. Но потаенные мысли и результаты наблюдений Олег оставлял при себе, а для сохранности здоровья в периоды страшных разочарований незаметно впадал в медитацию.

После решительной и многообещающей отповеди демагогам диетолог пулей вылетел из подвала и устремился на пищеблок. Инфекционист померк не на долго. Был повод взбодриться: в глазах появилось подобие алчного блеска как только кудесник-анатом приступил к колдовству – к разливу и соединению компонента, превращению зелья в священную воду.

Наша многострадальная родина – это страна "советов". Известна притча о том "Почему невозможно изнасиловать женщину в многолюдном месте"? – будет дано слишком много советов окружающими. Насильник, безусловно, окончательно запутается, пытаясь исполнить многочисленные рекомендации. Так и наши алхимики – включились в ответственную процедуру измерения, дегустации, доводки, оттяжки священного напитка. Советов при этом было высказано масса, – каждый пытался удовлетворить свой собственный вкус. "Чем бы дитя не тешилось – лишь бы не плакало"!

– Напрасно, Саша, ты споришь с живоглотом до еды и первой рюмки. Ведь все можно совершать в сочетании, – посетовал Миша.

– Нам всем необходимо научиться беречь силы. – поддержал его вещий Олег. Муза многозначительно хмыкнула из далека. Она шлепала гистологические срезы в соседней комнате и через открытую дверь наблюдала за "клубом самоубийц. Так называла она "своих мужиков", давно привыкнув к босяцким выкрутасам и простив им все прегрешения заранее и оптом. Она никогда не вмешивалась в чисто мужские дела. Ибо алкогольное творчество – бесспорно сугубо мужское занятие. Впрочем, в кульминационный момент юркой змейкой, тут как тут, появлялась Муза со старым граненым стаканом и приобщалась к "пьянчугам" (тоже ее термин). У нее была своя норма – верных "две бульки".

– Никаких возражений у меня нет, Мишель, – ответствовал провинившийся, – просто была потребность реализовать агрессию, накопившуюся за выходные. Софка-сучка дежурила сутки и угробила двенадцатилетнего мальчишку. Жди работу, Мишель.

– В чем там дело? Уточни события? И кто виноват? – насторожился анатом.

– История банальная. А виноват по крупному счету все же я. Хотя непосредственный виновник – Софья Борисовна Наговская. Она дежурила в выходные. Самое главное, что, уходя с работы, я еще раз посмотрел мальчика. Он сидел облокотившись на тумбочку (ему тяжело было дышать, – подключал мышцы верхнего пояса) – худой, бледный, просто истощенный. Его ночью привезли из провинции. Мать-дура заставляла мальчишку ходить в школу, не лечила (врач амбулатории вела его с ОРЗ, но там, конечно, уже давно теплилась пневмония). Матери, видите ли, показалось, что он здоров (температура 35,4) и она погнала его в школу: там во время урока он свалился, потеряв сознание.

– Понимаешь, Миша, – продолжал Сергеев. – Ребенок ослаблен, всю жизнь без должного ухода – у него резервы давно были исчерпаны, явная ареактивность. А матери-дуре загорелось исправлять тройку по математике.

– Наговская навалила на него антибиотики, – началось массовое избиение микробов – всех сразу, вирулентных и сапрофитов. Отсюда резкая интоксикация. Известное дело: микробные трупы своими эндотоксинами парализовали жизнедеятельность организма. Надо было ставить капельницы и выводить токсины. А эта толстуха завалилась спать, – за капельницей же надо следить. Вот она и отложила активные действия до утра.

– Но это же подсудное дело! Халатность! – возопил Чистяков.

– Брось, Миша, покажи мне того прокурора, которому удалось засудить врача по такому поводу. Можно осудить стоматолога за левое золото, но не клинициста. Умный адвокат всегда убедит суд в том, что здесь имела место не правильная оценка тяжести состояния, а злого умысла или халатности не было и в помине. Будут привлечены титулованные эксперты, с известными фамилиями. Все закончится дисциплинарным взысканием. Да,… и мальчика уже не вернешь.

– Ты не прав, Александр, – возмутился анатом, – такие действа прощать нельзя никому.

– Никто и не говорит о поощрении… но, Мишель, у тебя на вскрытие будет присутствовать главный врач и куча прфессоров-оправдателей, да друзей-отравителей. Там, в верхах, уже началась интенсивная возня. И дело вовсе не в Наговской, тем более, что она скоро уезжает за кордон. Блатная стерва и без того больше не будет поганить работу отделения.

– Мальчика ужасно жалко, – стоит перед глазами улыбка его прощальная. Он ведь надеялся, что помогут, – думал добрался до серьезной больницы. Ты представляешь, как он настрадался на всех предыдущих этапах. Видимо, молчун по природе. Болезнь его терзала, грызла изнутри. Даже самое дорогое существо – мать не могла его понять. Это же ужас! – к кому ему несчастному было обратиться.

– Смерть ходила с косой рядом с постелью, пугала, – он же ее видел, наверняка видел. Мать не пришла на помощь. Да и я, мудак, пришел навестить, проверить выполнение назначений, попрощаться. Надо было мне ночевать в отделении, самому поставить капельницу, снизить дозу антибиотиков, гормоны дать. Нужно каждого больного воспринимать как собственного сына, а не только как пациента.

– Теперь понятно, почему тебя понесло к Дельфийскому оракулу, – кошки на душе скребут. – молвил задумчиво анатом. Олег понимающе поддакнул, но не стал вмешиваться во врачебное толковище.

– Однако наш кормилец сильно опаздывает. Душа-то ведь ноет, успокоительного просит! Где же бродит этот сукин сын. Может страшно обиделся. Не верится. Он из тех, "кому плюй в глаза – говорит Божья роса".

– Ты не нервничай Саша, не гони волну. У тебя эта боль на живом месте, понятно… Вот ты и мечешься, грызешь себя. – успокаивал Михаил Романович.

– Сейчас помянем детскую невинную душу. Его, безгрешного, уже в рай приняли. А вот некоторым персонам на век запомнится. Мне, конечно, привычнее. Я тут их каждый день потрошу, забываю, что они были людьми – так останки, анатомические препараты.

Известно, что у каждого совестливого врача имеется собственное кладбище, куда он отправил толпу своих подопечных, кого он пользовал и не сумел спасти. Ни по злобе или вине собственной, но по воле Божьей. Хотя бывают случаи, которые называю трагической случайностью. Посещение такого кладбища, бесспорно, занятие не из приятных. Так что ты, дорогой друг, не терзай себя понапрасну, а с холодной головой обходи могилы подопечных и делай прагматические выводы.

Дверь решительно распахнулась – задом вперед вдвигался в ее проем диетолог, отяжеленный маскирующей провиант коробкой. Лицо – красное, глаза бегающие и несколько испуганные. Шалят глаза, – но маскировка выдерживается. Вадик, заикаясь, вымолвил: