Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 38

– Старший лейтенант, взводы ждут вашей команды… – Виллем посмотрел на свой вальтер:

– Но я не могу застрелиться прямо здесь, самоубийство страшный грех… – он подумал о покойном отце:

– Папа не ведал, что делает, его обманули, однако он все равно принял обеты. Он не ведал, а я ведаю, мне все понятно…

Сильная, ласковая рука подтолкнула его, повеяло ладаном, уютным ароматом церковного придела, со статуями Елизаветы и Виллема Бельгийских. Юноша прижался головой к надежному плечу в черной рясе. Отец погладил его светлые волосы:

– Я много раз говорил себе, – вздохнул старший Виллем, – что, если бы я мог, я бы сам встал на пути тех артиллерийских снарядов. Но я не мог, а потом было поздно. Мне оставалась только одна стезя, я должен был уйти от мира… – Виллем хлюпнул носом:

– Мне страшно, папа… – отец привлек его к себе:

– Ничего, милый мой. Всем страшно, мне тоже было страшно заходить в грузовик в Аушвице. Но там была твоя мама, мои подопечные малыши, я не мог оставить их в одиночестве. Надо нести свой крест до конца, милый, как Иисус это делал. Видишь, Он сжалился надо мной и твоей мамой, дал нам увидеться напоследок… – он достал потрепанный, но чистый платок:

– Иди сюда, милый мой… – отец вытер его слезы, – надо решиться, дальше становится легче… – Виллем прижался мокрой щекой к его руке:

– Ты меня видел, папа… – лицо отца было неожиданно постаревшим:

– Сейчас он бы был таким, – понял юноша, – он ровесник покойного дяди Мишеля. У нас остались только его довоенные снимки, а у него седина в голове… – отец кивнул:

– В Риме, совсем малышом. Твоя мама привезла тебя в Ватикан, в надежде увидеться со мной. Я струсил, мне страшно было смотреть ей в глаза. Я знал, что не оставлю церковь, даже ради нее, но не понимал, как ей все объяснить. Я ее любил, – отец помолчал, – ее одну, и больше никого. У тебя тоже сердце такое, милый мой. Как нас учит апостол Павел:

– И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь никогда не перестает, она всегда пребудет с тобой… – отец перекрестил его:

– Иди, мой милый, делай, что должно тебе… – Даллес смотрел на прямую спину юноши:

– Вроде он пришел в себя. Надо посидеть с ним, выпить виски. Мы, старики, ко всему привыкли, мы прошли войны, а он еще молод. Но теперь понятно, что он не агент Советов… – неожиданно для командующего расстрелом, барон де ла Марк остановился между взводами и рощицей, где привязали Лумумбу и его сообщников. Фары грузовиков освещали бледное лицо юноши, Даллес забеспокоился:

– Надеюсь, он отойдет, иначе он попадет под автоматные очереди… – он никуда не отошел. В тишине раздался щелчок, разряженный вальтер полетел в сторону. Виллем поднял пустые ладони:

– Взводы, слушай мою команду, – громко сказал он, – вызываю огонь на себя.

Лимузин президента Чомбе исчез в пронизанной звездами темноте. Даллес, единственный, сумевший сохранить хладнокровие, велел развернуть грузовики, поставив машины кругом:

– С большой дороги сюда никто не сунется… – сказал он бельгийскому офицеру, – но осторожность никогда не мешает… – капитан еще дергал губами:

– Прикажете… прикажете, вырыть ров… – Даллес брезгливо пошевелил ногой разнесенную пулями голову ближайшего трупа:

– Не прикажу, – сухо отозвался он, – в грузовиках есть бензин на такой случай… – он взглянул в сторону закрытого форда:

– Бывший старший лейтенант де ла Марк пожалеет, что на свет родился… – как и опасался Даллес, после демарша юноши неграм кровь бросилась в голову:

– Они кричали, что не расстреляют невинных, начали палить по грузовикам… – Даллес не брал в руки оружие, но только его спокойствие позволило довести акцию до конца:

– Придурка вовремя оттащили прочь, – зло подумал глава ЦРУ, – хотя лучше было бы ему сейчас валяться рядом с телами обезьян… – вместо трех казненных на лужайке лежало десятка два трупов:

– Негры и бельгийцы будут молчать, – успокоил себя Даллес, – и месье барон тоже заткнется, или мы его заткнем… – официальное сообщение о трагической гибели Лумумбы подготовили в Леопольдвиле в начале января. Согласно будущему объявлению по радио и в газетах, бежав из тюремного лагеря, премьер-министр нарвался на шальных бандитов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Чтобы перебить запах крови, Даллес раскурил трубку:

– Которые его и пристрелили. Печально, но такое случается. В стране, в конце концов, полыхает гражданская война… – жертвой бандитов мог стать и барон де ла Марк. Даллесу почти хотелось отвести проклятого мальчишку в рощу и лично вышибить ему мозги:

– Но ничего не получится, – понял он, – во-первых, барон здесь с кузеном, дотошным, как все японцы. Джо будет землю носом рыть, но докопается до правды, после чего придется избавиться и от графа Дате… – Даллес вздохнул:

– Не получится. Здесь его кузина, доктор Кардозо, не говоря о его лондонской и американской родне… – он помнил холодный взгляд миссис Анны, острые, зеленого льда, глаза ее дочери:

– Они не поверят сказкам, – подумал Даллес, – они слишком долго провели в нашем бизнесе… – он предполагал, что женщины не побоятся пойти к прессе или подать иск на правительство США:

– Один раз они так почти поступили, спасая Ягненка. Они его спасали и спасли, и сейчас они ни перед чем не остановятся… – скандал со смертью Лумумбы никому нужен не был. За стеклами форда виднелись темные очертания сгорбившейся фигуры:

– И в первую очередь нам, но мы сделаем так, что барон забудет, как его звали, не то, что случившееся здесь…

Де ла Марк сидел в машине, разумеется, без оружия и под надежной охраной:

– Затягивать нельзя, с него станется напасть на лояльных негров, чтобы завладеть пистолетом. Ребята его пристрелят, но это только осложнит дело… – костер рванулся вверх, Даллес поморщился от запаха горящей плоти:

– Нацисты так делали в Польше, с началом наступления красных, – вспомнил он, – в лагерях уничтожения вскрывали рвы, жгли останки убитых евреев, бросали в печи архивы… – все бумажки в лагерях печатались в нескольких экземплярах:

– Благодаря педантичности немцев на Принц-Альбрехтштрассе все сохранилось, – Даллес погрыз трубку, – но об этой акции на бумаге ничего не сказано. Да и что говорить, на премьера напали случайные бандиты…

Мертвый Лумумба висел на веревках, склонив разбитую пулями, изуродованную голову:

– Его можно опознать, – Даллес взглянул на часы, – то есть пока еще можно. Бельгийцы правы, мы должны избавиться от его тела, нам не нужны мавзолеи и паломничества… – над ухом прошелестел голос бельгийского капитана:

– Прикажете их отправить в костер… – он повел рукой, – с другими мятежниками… – языки пламени рвались к усеянному крупными звездами небу. Даллесу стало жарко, он расстегнул пиджак:

– Нет, не прикажу. Достаньте из багажника форда пилу и топор. Рядом стоит канистра, принесите все необходимое сюда… – в канистру налили серную кислоту:

– И приведите мне де ла Марка, – распорядился Даллес.

Горячая вода хлестала в облупившуюся ванную. В комнатке стоял белый, густой пар. Покрасневшая, обваренная рука пошарила по полу, зазвенела бутылка. Запахло спиртным, янтарная жидкость потекла в воду, горлышко застучало о зубы.

Согнувшись, обхватив рукой колени, Виллем глотал виски. Струйка текла по небритому подбородку, падала на болезненную язву от ожога, рядом с синеватой буквой «В». Он не знал, случайно или намеренно обжегся:

– Нет, я нарочно плеснул себе на руку кислотой, чтобы не было так больно… – боль никуда не ушла. Затылком он чувствовал холод ствола вальтера:

– Мне никто не поверит… – слезы смешивались с виски, – меня никто не станет слушать… – Даллес спокойно сказал:

– Завтра здешнее военное начальство ожидает вашего рапорта об увольнении из армии. Если вы пойдете к газетчикам, им объяснят, что вас списали вчистую из-за психического заболевания. Нужные заключения мы организуем, можете не сомневаться… – он кивнул на тела казненных: «Приступайте». Виллем замотал головой: