Сожженные мосты - Вязовский Алексей - Страница 33

А там, у самого берега – туча лодок, в них зеваки шляпами машут. Круто.

Так и пошло, хоть на этот раз мы «спасателей» по маршруту расставили куда реже, но все равно поддержку снизу я ощущал – каждый пароход считал своим долгом гуднуть, пустить струю пара, когда я пролетал над ним или рядом. Попервости я чуть не обосрался, еще бы, летишь себе и тут снизу рев! Но потом махал рукой в ответ, а с мостиков мне даже флажками сигналили.

Долетел почти без приключений, только опять у берега движок стал плохо тянуть. Вуазен говорил что-то о прокладках и что он заменил их на новые, но, видимо, тонкое место и осталось тонким. Но ничего, долетел, только в бореньях с ветром и движком сел на полкилометра в сторону от маяка Гри-Не, где меня ожидали наши и толпа зевак. Я еще сверху увидел, как вся эта кодла рванула в мою сторону, а когда сел, привычно сломал колесо и вылез, то получил в награду восхитительное зрелище – ко мне неслась куча народу, кто роняя канотье, кто подобрав юбки. Вот она, истинная популярность, радуйся, Гриша.

Шарля Вуазена и Луи Сегена вообще от счастья распирало, того и гляди, лопнут, как хомячок от капли никотина. Понять можно – состоялись как конструкторы и производители, заказы обеспечены, деньги в руки сами идут. Не идут – водопадом падают.

На следующий день «Дредноут» забыт – я опять во всех газетах. И похоже надолго. Отель осаждают журналисты, власти даже вынуждены выставить полицейских у входа.

– Мне трижды предлагали взятку, чтобы я провела к тебе репортеров. – Елена прихорашивается у зеркала перед официальным приемом в Елисейском дворце.

Да, теперь президент Арман Фальер уже не может меня игнорировать – прислал приглашение на торжественную встречу. Моя эсерка как с ума сошла – вновь бросилась по магазинам, потащила меня с собой. Ну мужчине приодеться – плевое дело, костюм-тройка или черный фрак по размеру и всех делов. А вот женщине… Хочется выглядеть официально и торжественно, а еще вызывающе, интригующе… Как все это совместить в одном платье? А еще прическа, маникюр, выбор духов. Тут и здоровый рехнется головой…

– Бороду надо сбрить! – категорично заявляет Елена, наводя красоту.

– После того, как ты у себя там все сбреешь… – я провожу взглядом от пояса и ниже.

Подруга вспыхивает вся как красный мак.

– Боже, какая пошлость!

– Ну упоминай имя Бога всуе! – назидательно произношу я.

– Мы, суфражистки, отвергаем патриархат и поклонение мужчинам! – назидательно произносит Елена. Нахваталась по европам… – Женщины не должны угождать мужчинам! Мы за свободную, равноправную любовь!

– Тогда внеси в кассу «Небесной России» три тысячи франков, что были потрачены на твои тряпки, – раздраженно говорю я. – У нас в стране дети мрут от голода, видела, каких брали в трудовую колонию?! Прозрачных, синюшных… Знаешь, что делает Шацких первую неделю? Бульоном откармливает – у них с твердой пищи заворот кишок бывает.

Елена обиженно повернулась к зеркалу, я повертел в руках телеграмму от управляющего детских колоний. Вообще, поздравительных посланий пришел целый ворох. От Толстого, от Булгакова, от военного министра и Перцова. Целых пять телеграмм от царя с царицей. Они срочно требовали повторить полет в Питере. Ага, я уже даже придумал поставить второе кресло в самолет и прыгнуть с парашютом. Прямо на лужайку Царского Села. И парашют – в императорских цветах! Сила?

Поздравляли и восхищались Столыпин с женой и дочкой, фон Лауниц, Мантышев, прислал телеграмму Поляков и даже Феофан. Последний хоть и сквозь зубы, но напоминал про святое паломничество – сквозь строчки читалось «пропади ты пропадом» и «можешь совсем не появляться обратно».

Во второй телеграмме Никса пенял за посла, но очень осторожно, завуалированно.

Разумеется, восторгался Кованько. Его послание было аж на целый лист. Ему я первым и ответил – мол, готовь место, к тебе едет сам Вуазен. Завод Сегена я решил разместить под Москвой – дабы не складывать все яйца в одну корзину. Да и вообще конкуренция авиашкол – вещь полезная и бодрящая инженеров.

Царю ответил, что самолет уже разбирают на части и грузят на платформу – встречайте в Питере. Про свой же приезд отписался туманно – я по дороге обратно еще хотел заглянуть в Вену, посмотреть на наших главных недругов. Если с Германией нас больше сталкивали лбами англичане и прочие «антантовцы», то с Австро-Венгрией у нас были непримиримые противоречия, которые можно было разрешить только войной.

Были телеграммы и от европейских властителей – поздравлял кайзер и даже сам король Англии, Эдуард VII. Встретиться не соизволил, зато устами своего секретаря восхвалял «покорителя неба». Приглашал еще раз приехать на острова в ноябре на день рождения.

– Поедешь? – Елена заглянул мне через плечо.

– Выборы в Думу… – покачал я головой. – Не можно бросать такое дело. Не поеду.

– Обидится.

– На обиженных воду возят, – вздохнул я. – В политике нет места огорчениям. Вот увидишь, англичане нас еще раз позовут. Надо только силы подкопить, дабы не выглядеть «бедными родственниками».

На президентском приеме меня почти сразу поймал под руку сухопарый дедок с длинным лицом, украшенным таким неимоверным шнобелем, что для баланса ему пришлось носить усы с острыми кончиками вразлет.

Дед начал втирать мне на французском и был изрядно обескуражен тем, что я ни слова не понимал. Точнее, не понимал смысла – слова знакомые проскальзывали. Хорошо хоть Елену со мной пропустили, тут нравы жесткие, на официальное мероприятие – только с официальной женой. Ну так я и выдал, что она мой партийный секретарь и вообще лидер женской фракции, и если замшелые французские ретрограды отрицают женское равноправие, то плевал я на президентский прием с Эйфелевой башни.

Вот так вот под ручку с ней мы и вошли в зал. А через минуту уже общались втроем, и Лена представила мне наконец-то собеседника – Анатоль Франс. Вроде писатель, довольно известный, даже классик, но его творения в прошлой жизни прошли мимо меня, и потому я не мог разделить пиетета Лены, смотревшей на него с придыханием.

Мэтра очень интересовали ощущения человека от полета, страхи, волнения на высоте, и я понемногу втянулся в разговор. Описывая подробности, я даже, как совсем-совсем настоящий летчик, стал ладонями показывать эволюции аэроплана от ветра, чем привел в восторг Франса, а Ленку, наоборот, напугал. Ну да, Анатолю-то что, если я разобьюсь? Так, эпизод в покорении воздуха, а всем нашим моя гибель – кранты и конец всех начинаний. Так что, Гриша, надо бы себя поберечь. Как там мой шелковый бронежилет, кстати? Дома оставил. А зря. И Лохтина что-то не пишет. Эта мысль внезапно больно меня резанула. Все отписались, ворох телеграмм прислали, поздравляют. Но не «генеральша».

– Ты чего мрачный такой стал? Надулся? – Елена дернула меня за локоть.

– А, ерунда, – махнул я рукой. – Вон президент идет, пойдем знакомиться.

Ну и началась говорильня. Прорыв французского гения, все такое. Вуазены и Сеген, в арендованных фраках, волосы набриолинены, не иначе все утро у куафера провели. И сияют, сияют. Хотя как же иначе – сидели стартаперы в своих сарайчиках, ковыряли свои железки, строили дичь, которую серьезные люди в лучшем случае считали за баловство, в худшем – быстрым способом угробиться. И вдруг – н-на! Перелет, триумф, приглашение в президентский дворец, которого при ином раскладе им как ушей своих не видать… Вон, вокруг них уже солидные господа вьются, наверняка банкиры и промышленники.

– Выстрелил прожект, да еще как! А все почему? А потому что я такой храбрый и гениальный, да, Лена?

– Ох, Гриша, не заговаривайся. Высоко залетел, сам знаешь, что дальше.

Тем временем нас подвели к президенту. Поскольку прием имел частный, а не государственный характер, на плотном дедке был простой фрак, без атрибутов главы государства – ленты, звезды Почетного Легиона, цепи на шее или что там президентам положено, вместо короны, скипетра и державы? Простой народ должен видеть, что это Власть! Ого-го, вся в золоте и сиянии! Склонись!